Почему насилие становится в российских семьях почти что нормой? Депутаты Госдумы приняли в первом чтении президентский законопроект об ужесточении наказания за сексуальное насилие над детьми.

Почему насилие становится в российских семьях почти что нормой? Депутаты Госдумы приняли в первом чтении президентский законопроект об ужесточении наказания за сексуальное насилие над детьми.

Рецидивистов предлагают сажать в тюрьму пожизненно, осужденных на другие сроки перед освобождением могут подвергнуть, например, химической кастрации. Отношение к проекту двойственное. Новые поправки вместе с теми, которые были приняты раньше, – заметный шаг в ужесточении наказания. Несмотря на это, голоса тех, кто требует за сексуальное насилие над детьми смертной казни, не утихают.


Но высказываются и сомнения: не началась ли своего рода «охота на ведьм», когда под сексуальные домогательства подводят простое внимание к ребенку? Две стороны одного законопроекта обсуждали специалисты на круглом столе, организованном редакцией «Нашего Красноярского края».

Участники круглого стола

Альбина КОМОВИЧ, уполномоченный по правам ребенка в Красноярском крае
 

Елена ПИМОНЕНКО, старший помощник прокурора края

Светлана КЛАДКИНА, и. о. начальника отдела государственных обвинителей прокуратуры края

Николай РЫЧКОВ, психотерапевт Европейского реестра, психиатр высшей категории

Наталья ШАПРУТО, начальник отдела по делам несовершеннолетних ГУВД края

Александр ГЛИСКОВ, депутат городского совета

Андрей СЕЛЕЗНЕВ, депутат городского совета

Чем жестче, тем лучше?

Мнения по поводу необходимости ужесточения наказания для преступников, посягнувших на половую неприкосновенность несовершеннолетних, разделились сразу же.

Елена Пимоненко:

– Судебная практика показывает, что мы наказываем их достаточно сурово. Так, норильский преступник, корреспондент центрального информационного агентства, за развратные действия с несовершеннолетними  получил 28 лет. Убийца Полины Мальковой – пожизненное заключение. Можно, опираясь на жуткие примеры, эмоционально говорить, что закон нужно ужесточать. Но цивилизация движется все-таки вперед, и нельзя возвращаться к древнему закону Талиона – око за око. Я имею многолетний опыт поддержания обвинения в суде, жутких случаев знаю более чем достаточно. И говорю со знанием дела. То наказание, которое введено, является достаточно суровым.

Наталья Шапруто:

– К нам поступают сообщения по всем подобным преступлениям. И я знаю их подробности. Если брать статистику, таких преступлений в отношении несовершеннолетних  каждый год совершается примерно одно количество. Но они изменились. Почти в три раза выросли насильственные действия сексуального характера. Поэтому ужесточение, может быть, и необходимо. Но не вплоть до смертной казни, тогда мы будем получать трупы.

Родные насильники

Проблема, считают участники круглого стола, не столько в мере наказания, сколько в латентности подобных преступлений. В 90 процентах случаев совершают их близкие ребенку люди: родители, родственники, друзья семьи. Расследование осложняется тем, что жертва не всегда в состоянии связно рассказать, что произошло. И дело не только в малолетнем возрасте, но и в том, что ребенок не уверен, что делает нечто правильное: ведь он любит своих близких. К тому же далеко не все семьи готовы выносить из избы такой «сор».

Альбина Комович:

– В прошлом году ко мне поступило обращение: мама работала в ночную, а трехлетняя девочка оставалась с отчимом, который ее изнасиловал. И вот ко мне на прием приходят теща, первая жена, вторая жена, другие родственники: «Мы готовы забрать заявление». А передо мной лежат медицинские документы, подтверждающие виновность. В 2010 году в двух случаях произошли такие примирения. Другой пример: девочка 10 лет, отличница. Неожиданно замкнулась, не хотела идти домой. Когда мать стала разбираться, призналась, что есть домогательства со стороны отца. Мать в следственных органах получила отказ в возбуждении уголовного дела: девочка путается в показаниях. А ведь это естественно, ребенок волнуется.

Александр Глисков:

– У нас правоохранители сквозь пальцы смотрят на эти преступления. Под предлогом, что ребенок дает противоречивые ответы, прекращают дело. Когда в таких случаях говорят о примирении сторон, полагаю, по факту речь идет о сговоре со следствием. Когда родственники науськивают ребенка, и он начинает отказываться от своих слов, а следователь на этом основании прекращает дело.

Альбина Комович:

– В России крайне мало учреждений, которые бы занимались проблемами детей, испытавшими жестокое обращение или сексуальное насилие. Вызывать маленьких пострадавших по 5–7 раз к следователю – в порядке вещей. Но ведь ребенок каждый раз травмируется. Следователю нужно серьезнее готовиться к допросу детей. В закон надо внести более доверительное отношение к ребенку. Он не может, как взрослый,  логически выстроить свою речь. Указывают: сегодня она говорит одно, а вчера – другое. Считают, что ребенка кто-то научил. Согласна, может быть и оговор. Поэтому здесь и должны работать очень хорошие специалисты в области детской и подростковой психологии.

Наталья Шапруто:

– Ребенок целиком зависит от людей, с которыми он живет. И если его с 3–4 лет к чему-то постоянно приучать, он будет это считать нормой. Некоторые дети боятся, если они расскажут и к родственникам, а тем более к родителям будут применены какие-то меры, наказание будет еще больнее.

Преступники из Сети

С одной стороны, внимания к проблеме насилия над детьми все больше. И это приносит свои результаты. Много лет правоохранители призывают соседей, учителей, воспитателей в детском саду не оставаться равнодушными к случаям жестокого отношения к детям. Видимо, это принесло свои плоды. Следственные органы считают, что подобных преступлений раскрывается больше не только потому, что их количество растет. Но и потому, что сообщений стало больше. Между тем педофилы и люди, склонные к сексуальному насилию над детьми, все еще чувствуют себя свободно. Например, в сети Интернет.

Александр Глисков:

– Провокацией этих преступников у нас оперативники не занимаются. Педофилы сидят в Интернете. И есть общественники, которые делают сайты от имени детей, назначают встречи с этими педофилами. Выводят их на чистую воду. Но почему-то этого не делают оперативные сотрудники.

Альбина Комович:

– Хочу поддержать Александра Александровича. Четыре недели назад мне поступил звонок: в одной из районных школ учитель пишет девочкам записки и предлагает встретиться. Записки в руки не отдает. Что делать? Если действовать в лоб – можно спугнуть. Вот здесь не помешало бы  провокацию какую-то совершить против него, чтобы выявить. Но я же не следователь.

Елена Пимоненко:

– Провокация – уголовно наказуемое преступление. Есть органы системы профилактики.

Альбина Комович:

– Мы связались с ними. Они говорят: «А что мы сделаем? Записок нет… Но мы знаем за ним такую черту». 

Александр Глисков:

– Пока преступление не совершено, ему ничего не будет. Что касается провокации. Когда человеку наркотики в карман запихали, сложно сказать – то ли подкинули, то ли сам нес. А с педофилией-то все проще. Вот человек сидит на сайте, вступает в переписку, предлагает прислать фото обнаженного ребенка, назначает ему встречу, предлагает деньги – все это можно задокументировать. И если он приходит на встречу, какие могут быть сомнения?

Светлана Кладкина:

– Так это не провокация, а оперативный эксперимент. И все это в рамках разрешенных оперативно-разыскных действий.

Александр Глисков:

– Но у нас этим не занимаются те, кто расследует преступления в Интернете. Зато расследуют, например, «страшное» преступление, как одного нашего депутата обозвали в Сети «шмарой».

«Охота на педофилов»

Внимание к делам по сексуальному насилию над детьми привело не только к положительным результатам: ужесточению наказания, запрету на работу с детьми людей, судимых за определенные преступления, даже со снятой судимостью, закрытию сайтов с детской порнографией и пр. Растет и число случаев шантажа подобными обвинениями. Так, например, под них попал социальный педагог в одной из школ Москвы – только потому, что у трудного подростка маме оказалось проще оклеветать человека, чем заняться своим сыном. 

Елена Пимоненко:

– Судебная практика говорит, что грубых ошибок по преступлениям против половой неприкосновенности детей нет. За последние годы такого, чтобы человека оправдали, выпустили из-под стражи, после того, как он долго просидел, не случалось.

Светлана Кладкина:

– У нас нет примеров, чтобы осудили невиновного, и он бы долго писал, жаловался, или как-то иначе вскрылось, что осудили не того, кто совершал насилие.

Александр Глисков:

– Статистика, что у нас все всегда законно, «дутая». Она характеризует скорее нашу страну, а не то, сколько у нас на самом деле осуждается виновных или невиновных. У нас оправдательных приговоров по любым делам, может быть, один на тысячу. А в США – 40 процентов. То же самое у нас и с отменой и пересмотром приговоров. Если уж человек сидит, даже если он не виноват, вероятность того, что кто-то в этом разберется и его отпустит, стремится к нулю. Давайте честно скажем: у нас высока вероятность незаконного осуждения любого человека, который попал в эту машину.

Андрей Селезнев:

– У нас все может превратиться в «охоту на ведьм». И борьба с педофилией тоже. А когда начинается кампанейщина, страдают в основном мелкие сошки. Это совершенно не коснется человека, имеющего вес в обществе. Когда в отношении достаточно известных людей вдруг всплывают факты, что они были замешаны в подобной ситуации, их спасает высокий социальный статус. Хотя он должен быть низведен до нуля.

Александр Глисков:

– Когда красноярские СМИ написали на человека, что он – педофил, он подал в суд. И выяснилось что его уголовное дело уничтожено за давностью лет. Никто его не хранил, как зеницу ока, на случай рецидива. Вот вам вопрос профилактики.

Елена Пимоненко:

– Адвокат – равноценный участник уголовного судопроизводства с достаточно широким объемом полномочий, поэтому будет ли допущена судебная ошибка, зависит не только от качества работы следователя или прокурора, но и от квалификации защитника.

Лекарство для общества

Никто не может с уверенностью сказать, почему информации о преступлениях против детей стало больше: потому что повысилась раскрываемость или их самих стало больше. Но скорее все-таки второе. Очевидно, что общество стало более жестоким. Дети избивают сверстников, превращая их в инвалидов только для того, чтобы снять это на видео и выложить в Интернет. Взрослые люди с интересом это смотрят.

Елена Пимоненко:

– Сегодня, кроме суровой уголовной ответственности, возникла необходимость работать с людским сознанием. Очень часто приходится слышать в суде, когда преступники считают, что совершили нечто обычное. В последние годы прослеживается падение морально-этических, нравственных оценок, которые раньше, безусловно, существовали. Мы, прокуроры и защитники прав несовершеннолетних, живем в обществе и видим, что оценки стали несколько иными.

Николай Рычков:

– Ситуация, как мне видится, только краешком выходит в юриспруденцию. Она связана с низкой культурой, низкой психологической, сексологической грамотностью во всех слоях общества. Педофилами называют абсолютно всех, а их всего 2–10 процентов от всех лиц, совершивших противоправные действия сексуального характера против детей. Остальные – обычные  преступники. Которые могли бы точно так же грабить, убивать, поджигать. И среди них больше 50 процентов сами в детстве испытали насилие. Они, совершив преступление, безусловно, должны быть привлечены к ответственности. Но, кроме того, нуждаются в адекватном лечении. В свое время они не получили никакой помощи. В принципе, даже если бы кто-то узнал о том, что с ними произошло, вряд ли им помогли бы. Их бы окончательно социум задвинул еще глубже в аутсайдеры. Если не повышать грамотность населения, не принимать меры по усилению службы специалистов, работающих с подобными категориями, мы этой проблемы не решим.

Андрей Селезнев:

– Мне кажется, что создание таких специальных служб только усугубит проблему. Если появляется сообщество, которое на этом живет, то оно будет способствовать тому, чтобы проблема осталась. Нужно просто повышать уровень жизни.

Альбина Комович:

– Согласна. Неработающие родители, семья в трудной жизненной ситуации, неблагополучие, неудовлетворенность жизнью, и как следствие – насилие. А это порождает жестокость в ребенке. Сначала он жестоко относится к одноклассникам, потом к жене, детям. И это нарастает, как снежный ком. У нас пособия получает 50 процентов детского населения. И примерно 30 процентов семей – малообеспеченные.

Николай Рычков:

– Проблема жестокости точно не от того, что наши семьи зажрались.

Читать все новости

Видео

Фоторепортажи

Также по теме

Без рубрики
29 марта 2024
Работаем на благо нашей общей Победы!
Команда проекта Общественной палаты Красноярского края «ИZ Сибири – сынам России» в очередной раз доставила гуманитарный груз в зону спецоперации.
Без рубрики
29 марта 2024
Скорпионы в головах
Сколь бы правдоподобно ни выглядели экспертные и народные версии, которыми обрастает расследование теракта в Красногорске, лучше все-таки дождаться первых официальных результатов и попутно
Без рубрики
29 марта 2024
Общая боль
Нет сейчас в России человека, которого не потрясло бы нападение террористов на мирных граждан, пришедших в пятничный вечер на концерт