Со сверхэлитной московской школой № 57, где сейчас разворачивается педофильский скандал – видимо, самый грандиозный за все прошедшие времена, – я, разумеется, никак не связан.
В прессе и сетях разлилось целое море из разных подробностей и дополнений к основному сюжету, и, поплавав в этой жидкости, возникло несколько наивных и болезненных вопросов, в том числе к самому себе. Первый из них – может быть, я в каком-то другом мире родился и оттого не понимаю, как вообще такое может быть?
Сначала напомню основной сюжет. Учитель истории сожительствовал с ученицами старших классов, это продолжалось на протяжении 16 (!) лет. В своем кругу, как утверждают, это было секретом Полишинеля, а в открытое пространство вырвалось лишь недавно и вызвало скандал. Директор подал заявление об отставке, его зам – тоже, а «виновник торжества», молниеносно забрав документы, отбыл в Израиль. Подключились следственные и контролирующие органы. Более 870 человек подписали петицию с требованием уволить всю верхушку заведения, свыше тысячи – петицию с призывом остаться, дабы сохранить «уникальный коллектив». У ворот пятьдесят седьмой состоялся стихийный митинг.
Если же углубиться в сюжет, почитать статьи и послания в соцсетях людей, причастных к школе, то выплывет такая мерзота, повторять которую не вижу смысла – смотрите сами, если хотите. Но, по-моему, даже если десятая часть может быть доказана, это достаточное основание, чтобы расформировать заведение – как полк, позорно потерявший знамя. Некоторые учителя, кстати, уволились, видно, не захотели в таком полку служить.
А наивный и болезненный вопрос возник оттого, что я, провинциальный советский мальчик, очень рано и близко к сердцу воспринял слово «нельзя» – впоследствии оплеванное, униженное, уничтоженное. Начиная с замечательной миниатюры «Ни-ззя» клоуна Полунина. «Нельзя» есть последний запрет, нарушение которого не подразумевает оправданий и объяснений и означает исключение из сообщества. Часто это вовсе не раздел между общепринятыми понятиями морального и аморального. Мне приходилось жить в обществах, где бить слабого, отбирать его вещи, еду – занятие легальное, даже поощряемое, а малейшая жалоба начальству – гражданская смерть. Свои «нельзя» есть в подростковых компаниях, у солдат, воров, летчиков, банкиров – наверное, у всех. У педагогов тоже.
Мой дед, проработавший много лет директором школы, рассказывал, как был вынужден уволить физрука, который схватил за шиворот расшалившегося ученика и порвал его майку. Дело было сразу после войны, физрук – фронтовик, нервы издерганные, а дети кого хочешь до инсульта доведут… Дед все это понимал, физруку сочувствовал, но однако же уволил, потому что майки на детях рвать – нельзя. Орать – можно, указкой по столу стучать – можно, рвать одежду – нет.
В молодую учительницу влюбился десятиклассник – и они поженились в конце концов, поскольку дело, как выяснилось, было взаимное. Но пока он не получил аттестата, она защищалась от него, как могла, отгоняла, ходила к родителям, требовала, чтобы уняли, воспрепятствовали, запретили – и все опять же по причине «нельзя», нарушение которого исключает из профессии. Хотя сейчас, наверное, о них сняли бы кино, что-нибудь про всесокрушающее чувство, которое сильнее долга, ведь все мы люди, в конце концов… Да, конечно, не ангелы: при всей снисходительности к человеческим порокам, которых у самого – куча, мое представление о педагогических грехах допускает учителя, чрезмерно строгого, высокомерного, неуравновешенного, даже жадного до подарков. Зажмурившись, можно понять и единичные любовные катастрофы, которые, кстати, чаще всего заканчиваются приговорами. Но такого, который днем учит, ночью – спит с тем, кого учит, каждый год с разными, и так 16 лет подряд, и это секрет Полишинеля – я даже нафантазировать не могу.
Трудно сказать, где в этом легендарном заведении располагалось профессиональное «нельзя». Причастные уверяют, что распространялось оно только на учеников и родителей. Они рассказывают, как в 2005 году, когда кто-то из учеников попробовал возмутиться, нынешний «виновник торжества» предложил заключить пакт, согласно которому любой вынос компромата за стены школы карается исключением. И подписали его все педагоги – за исключением нескольких.
Но опять же, напоминаю, – это элитное заведение, а элита тем и отличается, что наделяет себя большими правами, чем прочая «мелочь». Учились там «люди с правильными лицами», значительная часть высочайшей «рукопожатой» общественности, которая в том числе заполнила редакции престижных столичных изданий. Тамошняя выпускница мадам Кронгауз сообщает: «В какой-то момент еще в «Большом городе» (журнал такой. – А. Г.) я решила написать об этом, но там у всех дети учились, как-то просили не писать. А потом еще позже в журнале Gala я уже начала писать и даже поговорила с девочкой на несколько лет младше меня, но у нас в редакции тоже были люди, у которых дети учились и, несмотря на их ярую гражданскую позицию, тоже как-то просили не писать».
Насчет «ярой позиции» поясню – это когда кричат «руки прочь от Украины» и пр. Одно радует, что этих «ярых» не стоит воспринимать всерьез – они так же трусливы, как забитый провинциальный клерк, который, пытаясь пожаловаться на произвол начальства, просит имени не называть, лица не показывать, голос изменить, «а то нам всем будет и детей наших сожрут».
Итог: хотите узнать человека или коллектив – поинтересуйтесь, где у них находится «нельзя». Если оно расплывчато или его вовсе нет – не связывайтесь, мой вам совет.
Учителя, который днем учит, ночью – спит с тем, кого учит, каждый год с разными, и так 16 лет подряд, и это секрет Полишинеля – я даже нафантазировать не могу. Трудно сказать, где в этом легендарном заведении располагалось профессиональное «нельзя»
Фото: pixabay.com
