«Если мир расколется, трещина пройдет, прежде всего, по судьбам детей». Такую надпись можно увидеть в экспозиции Национального центра Астафьева. Это фраза Репнина – директора детского дома из городка Краесветска 30-х годов. Так назвал писатель Игарку в своей повести. И начинается она со страшного события – «ночью умер Гошка Воробьев»… Мальчик, которого изувечили, избив с особой жестокостью так, что уже ему не смогли помочь врачи, однажды просто не проснулся…
В детском доме немало детей, чьи судьбы искалечены не только озлобленными взрослыми, но и трагическими событиями 30-х годов. Многие попадают в Игарку вследствие репрессий. У главного героя Толи Мазова из семьи раскулаченных крестьян (прототипом становится сам писатель) бабушка Евдокия замерзла в сугробе, прадед умер от цинги, и он остается совсем один…
Нравы в детском доме жестокие, часть воспитанников – малолетние преступники, которые попали туда «на перевоспитание». Как только представляется благоприятная возможность, они совершают кражу: женщина-кассир попадает под следствие, а ее дети отправляются в детский дом…
В повести немало автобиографичного – жизнь в Игарке, куда отправился отец Вити со своей новой женой в надежде на достойный северный заработок, была одним из самых драматичных периодов в судьбе Астафьева. Отца положили в больницу на несколько месяцев, мачеха от пасынка отказалась в надежде спасти собственных детей. Подросток бродяжничал, голодал и в итоге попал в детдом.
Но именно там произошла судьбоносная для Астафьева встреча, о которой он будет вспоминать всю жизнь:
…прекрасных людей я знавал немало, но не из родни: первым – после мамы, бабушки и деда – был Василий Иванович Соколов, бывший воспитатель, а затем и директор Игарского детдома.
Он отличался от других сотрудников детского дома, и благодаря ему узнали, что есть «другая культура, чем та, которую пишут на плакатах… оказывается, есть музыка хорошая, есть драматург Островский. Кроме школьной программы есть Фет, Тютчев, Есенин…».
Именно он и стал прототипом Репнина.
Писалась повесть тяжело – в финале работы Астафьев признается, что «устал смертельно».
Повесть таки добил. Стоило это огромных усилий и перенапряжения невероятного. Если б не глухое село, не добрая осень, не отринутость от суеты и ошеломительных новостей, мне не справиться бы с этой вещью. Не все, но вывез я в повести. Есть прогибы, есть места, где не хватило силенок, а точнее таланта, но чувствую, что вещь получилась, и только звон в контуженой башке да усталость не дают как следует порадоваться этой моей победе над собою… – рассказывает в одном из писем Астафьев.
Еще больше сложностей возникло с публикацией – произведение нравилось, но печатать его опасались: репрессии, дети врагов народа, очень много жутких и вполне правдоподобных картин жизни того времени… Не пропустят тут многое – прямо говорили ему в редакциях столичных журналов. А еще: «вышел-де запрет на спецпереселенцев и зэков».
У меня был полуторачасовой разговор по повести с начальством издательства «Молодая гвардия», и когда я его закончил, мне было так тяжело физически и морально, будто я тифом переболел, – в отчаянии пишет Астафьев.
В итоге он направляет рукопись в новосибирский журнал «Сибирские огни»:
Как я вам уже говорил, в рукописи ничего такого нет, но действие ее происходит в Игарке (переименованной в Краесветск), и, естественно, особой «светлости» там нету, она горьковата и печальна, как та жизнь, которую я узнал в Игарском детдоме.
Игарка, кстати, занимала особое место в жизни писателя. Уже после возвращения в Сибирь он несколько раз приезжал туда, встречался со своими читателями.
В 1966 году повесть «Кража» была опубликована. А спустя несколько лет Астафьев подготовил по ее мотивам сценарий художественного фильма «Трещина», но картину так и не сняли.
Еще через полвека появился спектакль с таким названием – его поставила внучка писателя Полина силами созданной ею музейно-театральной студии «Сибирячок», репертуар которой состоит из пьес по мотивам произведений Астафьева.