Так повелось, что Европа повадилась нападать на нас в дни летнего солнцестояния: 22 июня – Гитлер, 24-го по новому стилю – Наполеон. Господа, склонные к неакадемическим наукам, пытались обосновать эту особенность некой магией самых длинных дней года, почитавшихся древними…
На самом деле все радикально проще: при любом вторжении главное – первый рывок; необходимо ошеломить противника и как можно дальше продвинуться на его территорию, чему максимальная продолжительность светового дня только способствует. Никакой мистики и прочих фантазий.
Антихрист
Наполеон, кстати, к ним был менее всего склонен – в отличие от народов, вовлеченных в пятнадцатилетнюю бойню, видевших в нем персону поистине мистическую. До предельных величин это превращение было доведено именно в тех странах, где непобедимый император французов победы не одержал – в России и Испании.
В 1807 году Синод в обращении к подданным русского царя назвал его антихристом. Годом позже «Гражданский катехизис» Верховной Хунты, вышедший в Севилье, дал такую характеристику Бонапарту:
Вопрос: сколько он имеет естеств? Ответ: два – сатанинское и человеческое. Вопрос: от чего происходит Наполеон? Ответ: от ада и греха.
Если это и была военная пропаганда, то именно такая, которая идеально ложилась на народное сердце. Для людей того времени стремление получить власть над всем миром могло исходить только от порождения сатанинского – именно такой воспринималась главная цель императора Франции.
В среде русских старообрядцев появилось в те годы «Сказание о Наполеоне-антихристе», неизвестный автор которого видит в имени императора имя одного из ангелов бездны – Аполлиона.
Тот, кто восстал против короля-антихриста, сражается за Христа, и мира здесь быть не может. Под это же главное представление народ подверстывал текущие события, в том числе странные – например, встреча двух императоров в 1807 году на плоту посреди Немана, где был подписан Тильзитский мир. Петр Вяземский, близкий друг Пушкина, приводит подслушанный разговор двух мужичков.
Как же это, – говорит один, – наш батюшка православный царь мог решиться сойтись с этим окаянным, с этим нехристем? Ведь это страшный грех!
– Да как же ты, братец, – отвечает другой, – не разумеешь и не смекаешь дела? Наш батюшка именно с тем и велел приготовить плот, чтобы сперва окрестить Бонапартия в реке, а потом уж допустить его пред свои светлые царские очи.
Царю народ воздал и позже – легендой о блаженном старце Феодоре Кузьмиче…
Полет фантазии
Но был и другой пласт народной памяти об Отечественной войне, воплощенный в песнях, сказках, анекдотах – и, кстати, не только русских. Есть, например, еврейская сказка о том, как Бонапартий, спасаясь от партизан, забежал в домишко еврея-портного и попросил его спрятать.
Хозяин определил ему место под периной. Партизаны беглеца не нашли, но один из них, видимо, для очистки совести, ткнул в кровать вилами, которые Наполеона не задели.
Когда подоспела отставшая Наполеонова охрана, император вылез, отряхнулся и предложил своему спасителю исполнить три заветных желания. Еврей попросил починить крышу и выгнать из местечка конкурента – портного-француза. То и другое было исполнено.
С третьим желанием у спасителя возникли проблемы – ведь самое лучшее уже случилось, – и он, вроде как из праздного любопытства, спросил: что чувствовал его величество, когда партизан ткнул вилами в перину? Наполеон рассердился и приказал портного расстрелять. Повели того за околицу, навели ружья, но в самый последний момент прибыл посыльный с письмом от императора, который казнь отменил и еще добавил:
Ты хотел знать, что я чувствовал, лежа под периной, – теперь ты это знаешь. Так я исполнил и третье твое желание.
В русской же традиции есть особый жанр, которому трудно дать точное определение, – это свободный полет фантазии на заданную тему. Чем полет свободнее, фантастичнее, тем лучше.
Он существует и в наше время. На сцене это гениально воплотил Михаил Евдокимов («Леха-врун», «Краснобай», «В раю» и т. д.), но на самом деле история жанра растворяется в народных глубинах, так что концов не найти.
К примеру, после войны появилось стихотворное сказание, в котором атаман Платов, сбрив усы и переодевшись русским вельможей, явился к Наполеону. Сидят они в палате, выпивают, и поддавший император уговаривает перебежчика выдать ему атамана, обещает златом осыпать, а с Платова кожу содрать. В финале мнимый предатель бросает на стол свой портрет, где он натуральный, с усами, и садится на коня.
Он со дворика съезжал и с усмешечкой сказал:
«Ты, ворона, ты, ворона, загуменная карга,
Не сумела ты, ворона, ясна сокола держать,
Ясного сокола, Платова-казака.
Ты умей, ворона, по чисту полю летать,
По чисту полю летать, с казаками воевать…»
Возвращенное серебро
В 1848 году Петр Словцов, священник села Лялинского Верхотурского уезда Пермской губернии, записал сказку, в которой указаны – по-сказочному, конечно – причины нашествия «Палеона» на Россию.
Палеон этот прислал нашему Александру Павловичу ультиматум, в котором потребовал целый год кормить двенадцать его генералов на серебряной посуде, в случае отказа – война. Царь посовещался с министрами и согласился.
Но генералы, потребляя ежедневно огромное количество провизии и ерофеича (водка на горьких травах), потребляли все это вместе с посудой и, наконец, сожрали серебряный запас империи.
Помочь огорченному таким бедствием царю вызывается поп-расстрига, уволенный, разумеется, за пьянство и нонконформизм – персонажей примерного поведения народная традиция вообще не очень-то жалует.
Запросив для предстоящей операции мундир в золоте и бутылку водки, он садится на «фатере» пить с наполеоновскими генералами, употребляя вместо закуски их самих. Проглотив супостатов, спаситель Отечества возвращает их природе методом «два пальца в рот», тем же манером они возвращают царю съеденное серебро, затем генералов, обваляв в смоле и пухе, отпускают к Палеону.
Тот оскорбился – и напал.
Доктор филологии, профессор Сергей Азбелев считает сюжет весьма близким к исторической правде:
Наглое присвоение оккупантами и вынужденная отдача ими впоследствии огромного количества русского серебра иносказательно отобразились в сатирической сказке о Наполеоне.
Поморский сказитель Степан Писахов – гений фантазийного жанра, к счастью, известный нам среди большинства безвестных, – рассказывает об изгнании Наполеонишки устами своего героя Малины, ранее отбившего у Мамая его любимую жену Мамаиху и совместно с ханом прогнавшего японский императорский флот, шедший прямиком на деревню Уйму…
В оккупированной Москве видит Малина занюханного грустного офицеришку, не зная, что это и есть главный оккупант, из жалости ведет его в трактир: «Угошшаю сбитнем с калачами», – да музыку заказал. Орган затрешшал: «Не белы-то снеги».
Однако русская трактирная публика открывает Малине, кого он «угошшат». Раскрытый Наполеон начинает подлизываться, приглашает в Париж, но Малина – суров.
Я к тебе в Париж твой приеду. А теперь, ваше Наполеонство, вишь кулак? Присмотрись хорошенько, чтобы впредки не налетать. Это из города Архангельского, из деревни Уймы. Ну, не заставь размахивать. Одноконечно скажу: марш из Москвы, да без оглядки!
Понял Наполеон, что Малина не шутит, – ушел. Мне для памяти табакерку подарил. Вся золота с каменьем. Сейчас покажу.
Кстати, фантазийный жанр был не чужд не только неизвестным авторам из народа, но и пиитам из аристократов. Василий Львович Пушкин, родной дядя «нашего всего», к примеру, написал стих, в котором Наполеон, умирая, кается перед человечеством и в последнем куплете доходит до полного самоуничиженья.
Пред смертию моей прошу у вас прощенья,
Не требую себе богатых похорон;
Я даже обойтись могу без погребенья;
Прощайте; помните, что был Наполеон.
Про Гитлера уже никто так не напишет – потому что это была уже совсем другая война, показавшая, что люди XIX века еще не знали, как выглядит ад на земле.
