В Орле все-таки открыли памятник Ивану Грозному. Невинный вопрос – а какое нам, сибирским людям, дело до орловских монументов? – имеет вполне серьезный ответ: сегодня история во многом и есть действительность.
Отношение к ключевым событиям и персонам российского прошлого разделяет общество на лагеря – на «наших» и «чужих», на рукопожатых и не…
Как уже было отмечено, орловский памятник уникален уже потому, что он первый памятник Грозному во всей отечественной истории – несмотря на роль, которую в ней сыграл царь. А ее, даже при желании, не вычеркнешь – имею в виду присоединение Сибири, взятие Казани и Астрахани. Однако Романовы за 300 лет ни разу не почтили последнего Рюриковича (Федора Иоанновича почему-то не принято считать последним, скорее – символом погибшего царского рода) ни в граните, ни в бронзе, даже тогда, когда была повальная мода на памятники царям. Нет Ивана и на монументе Тысячелетия России в Великом Новгороде, установленном в 1862 году, к десятивековому юбилею призвания тех самых Рюриковичей. Господа новгородцы, как рассказывают тамошние экскурсоводы, пошли на принцип: Сибирь с Казанью, сказали они, вещи, конечно, замечательные, но, чтобы этого душегуба, запрудившего Волхов трупами наших предков, здесь и духа не было – или ищите другое место. К новгородцам прислушались, и, разумеется, не только к ним. (Вообще, сам факт открытия столь пафосного, знакового монумента в городке с 15-тысячным населением, а не в столице, и то, что конкурс выиграли никому не известные скульпторы Микешин и Шредер, а не какой-нибудь тогдашний Церетели, из нынешних времен кажется чем-то невероятным.) Поэтому на памятнике есть и Алексашка Меньшиков, и дедушка Крылов, а вот персонаж, которого не имеет права обойти ни один учебник истории, отсутствует.
Попытку воздвигнуть монумент Ивану Васильевичу – не каменно-бронзовый, а кинематографический – предпринял Сталин, искавший опоры в российской истории. Однако проект был свернут – и не только в силу коварства Эйзенштейна, вложившего во второй серии в уста главного героя предательскую фразу: «Прав ли я в деле своем?», а, видимо, в силу невозможности отмыть добела черного кобеля: история, даже при всей ее загнанности, имела вес, полная перелицовка основных персонажей представлялась делом бесперспективным.
Но в наше время стало возможным все – и потому даже отмывка кобеля, которой побоялся сам Сталин, не кажется чем-то сверхъестественным. Символично, что открытие памятника предварял анекдот с участием орловского губернатора, предостерегшего от «переписывания истории» и тут же заявившего публике, что Иван Васильевич сына не убивал, сын сам умер, простудившись по дороге из Москвы в Санкт-Петербург…
Правда, у орловцев есть формальный повод для установки монумента – Орел основан по прямому указанию царя. Но в таком случае в почти всех старинных сибирских городах, включая Красноярск, возводившихся по высочайшему повелению, следует ставить памятники Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу, а не самим основателям.
Важнее все-таки другое: памятник Ивану Грозному можно считать отправной точкой легализации уже давно существующей партии, которая пытается внушить массам свою главную идею – во имя твердой власти и порядка в стране любые жертвы оправданны. Жертвы же, в свою очередь, сами были виноваты, Иван казнил исключительно заговорщиков, а хороших людей не трогал. Так же как и Сталин трогал только плохих, которые мешали строить. А то, что вам говорят, есть очернение нашей истории. Все, что вам говорили, – неправда и по масштабам, и по сути. И вообще, смотреть надо на достижения, а не на жертвы.
Прискорбный парадокс в том, что течение это появилось на фоне действительного очернения, когда не только открывали прежде запретные, страшные страницы прошлого, но и вообще ставили его с ног на голову, все, чем гордились, покрывали толстым слоем навоза. И само это течение, не выходившее за пределы маргинальных «патриотических» изданий, во многом было реакцией на эти извращения. Но, как известно, пламенный дурак опаснее врага. Писатель Акунин, творящий новый свод российской истории по осточертевшим либеральным лекалам вечной «страны рабов, страны господ», заявил, что лучшим памятником Ивану Грозному стал бы осиновый кол. Акунин такой же шарлатан в исторической науке, как и его антиподы, но в данном случае он прав. Хочется сказать – так же как был прав первый Романов, возвеличивший митрополита Филиппа, противостоявшего порфироносному садисту и убитого по его приказу, Карамзин и следовавшие за ним русские историки, и создатели памятника Тысячелетия России… Но акунинская правота имеет продолжение в столь же надоевшем тезисе про «эту страну», исправить которую способна разве что интервенция других, цивилизованных стран. О таком вышеупомянутые господа даже в гриппозном бреду подумать не могли. Вместо них на поединок оскорбителя вызывают творцы саг о просветляющей силе опричнины и лагерей.
История становится полем битвы шарлатанов, ибо они и есть главные на сегодняшний день «пассионарии».
Фото: портрет Ивана Грозного, фрагмент картины Василия Васнецова
