26 января Красноярскому краевому суду исполнится 80 лет. Начал работу он сразу после образования края. Новый регион и новая, только набирающая силу власть не могли обойтись без юристов. В 1935 году суд располагался в одноэтажном бревенчатом доме по улице Сталина (проспект Мира), рассматривал дела о контрреволюционных или особо опасных преступлениях против государственного управления, о хищениях социалистической собственности. Нагрузка на судей была колоссальной. Согласно расчетам Народного комиссариата юстиции СССР, в 1937 году один судья в городе должен был рассмотреть 90 дел в месяц, в сельском районе – 60.
Сегодня Россия считается правовым государством, а следовательно, и количество рассматриваемых дел в суде выросло. О том, как меняется отношение исполнительной власти и общества к судейскому сообществу, влияет ли развитие края на становление Красноярского краевого суда, мы беседуем с председателем квалификационной коллегии судей нашего региона Александром АСТАПОВЫМ.
– Александр Михайлович, как вы пришли в краевой суд? Работа судьи тогда считалась престижной?
– Почти десять лет после окончания Красноярского госуниверситета я проработал в прокуратуре – сначала в Ленинском районе, затем в прокуратуре Красноярска. Тогда у нас был легендарный прокурор города – Нелли Николаевна Жукова, я был ее заместителем. В этой должности часто участвовал в рассмотрении дел в краевом суде – поддерживал обвинение по делам краевой подсудности. И на меня обратили внимание судьи. В 1987 году председателем Красноярского краевого суда был Роман Демидович Хлебников. Он пришел ко мне на работу и предложил перейти в суд. Происходило это в отступление от общепринятого порядка. Раньше, прежде чем попасть в краевой суд, необходимо было отработать в районном. Об этом предложении я рассказал Нелли Николаевне, она заметила: «Как решите, так и будет. Препятствовать не стану». Кадровые вопросы в правоохранительных органах и судебной власти тогда решались только через партийные органы – партия не дала добро, никуда не переместишься. Меня одобрили, и началась процедура назначения. Тогда судьи Красноярского краевого суда избирались на сессии крайсовета. В этом же здании, где сейчас размещается краевой суд, проходили все партийные и советские мероприятия – здесь был Дом политпросвещения.
– Вы ушли на повышение?
– Вряд ли так можно сказать. Тогда была другая иерархия. Самой мощной структурой считалась милиция, затем следовала прокуратура. Суд был в тени. Даже если смотреть по заработной плате. Уйдя из прокуратуры города в краевой суд, я существенно потерял в заработке. Тем не менеея понимал, что суд – это вершина правосудия. Прокурор может только участвовать в судебном заседании, предлагать, а окончательное слово за судьей.
– Изменился ли характер рассматриваемых в суде дел за годы вашей работы? Какие преступления занимали первые строчки «хит-парада» в 1980-е годы?
– В те времена было больше уголовных дел, о хищениях. И в основном – с использованием служебного положения. Потоком шло рассмотрение замаскированных хищений на предприятиях, с использованием бухгалтерских служб. Были и взятки. Хотя тогда таких дел суд рассматривал меньше, чем сегодня. Коренным образом изменился и характер гражданских дел. Была другая экономика, как следствие, и гражданский оборот иной. Там, где экономика работает со скрипом, споров меньше. К государству вообще практически не предъявляли претензий. В те времена некоторые трудовые споры вообще не подлежали рассмотрению в суде. Был прямой запрет на рассмотрение в суде, например, дел по спорам руководителей предприятий, учреждений и их структурных подразделений. Все предприятия были государственные, и существовали списки должностей, начиная с мастера, споры которых рассматривались только в порядке подчиненности. Суду не доверялось, не позволялось рассматривать такие дела. Кстати, сейчас у нас на рассмотрении очень много споров с пенсионным фондом, а раньше в законодательстве содержался прямой запрет на обжалование в суде пенсионных вопросов.
– То есть суду не доверялось рассматривать вопросы, связанные даже с самыми низшими звеньями власти?
– Государство было административно-командное и предпочитало решать возникавшие вопросы негласно. А суд – это гласное разрешение споров, конфликтов, где невозможно сослаться на секретную инструкцию. Существовала исполнительная власть на местах – исполкомы, споры с которыми даже не упоминались в суде. Даже если тебе отказали прописать в квартире родственника, ты не мог обжаловать это решение. А представители власти пытались навязывать свои решения даже по уголовным делам. В краевом суде я работал в одном кабинете с Александром Спиридоновичем Пономаревым, который раньше работал в Емельяновском районном суде. Он вспоминал, как у него проходили встречи с первым секретарем Емельяновского райкома партии по фамилии Владыко. Пономарев осудил насильника, определил приличное наказание – до восьми лет лишения свободы. Мама этого парня обошла все кабинеты. Везде плакала, говорила, что сынок не мог такого совершить. Добралась до Владыки. Тот ее выслушал, проникся и пришел к выводу: парня осудили неправильно. Звонит судье – «Прочитал приговор, меня он нисколько не убедил». Пономарев взял да пошутил: «Тогда возьмите и отмените его». Владыко берет карандаш и, как Сталин, пишет: «Приговор не законный. Отменяю». Женщина с этим документом к судье – «Вот, Владыко подписал». Судья ее дальше отправляет: «Сходите в тюрьму, увидите – сработает ли виза Владыки, освободят ли осужденного». Конечно, таким образом невозможно было отменить приговор суда. Но представители власти не хотели этого понимать. Потому и закон «Об обжаловании действий должностных лиц» принимался со скрипом, вступил в законную силу в СССР только в 1987 году, а в России – в 1993 году. Наверное, считалось, что наступит паралич власти, если допустить к ней суд. Сначала можно было обжаловать действия маленького круга чиновников, затем он расширялся и расширялся. В суде появлялось все больше и больше споров с представителями органов власти. Тогда за неделю во второй инстанции мы рассматривали 24–30 дел в неделю. Сейчас – 300–320.
– С какими проблемами пошли в суд люди после вступления в силу закона об обжаловании действий должностных лиц? На что жаловались?
– Прежде всего оспаривали путы, которые не позволяли переселяться, переезжать. В квартире невозможно было прописать даже членов семьи. Скажем, дочь уехала учиться, выписалась, а вернувшись обратно, получала отказ на прописку к родителям. В таких случаях люди обращались в суд.
С годами категория дел менялась. В те времена было немыслимо рассматривать в суде споры, связанные с избирательной кампанией. Даже представить себе было невозможно! А сейчас, когда начинается избирательная кампания, мы захлебываемся в делах – рассматриваем десятки, а то и сотни споров. Появились весьма сложные дела, связанные с землей, с держателями акций.
– Как воспринимали эти перемены органы власти?
– Они понимали, что всевластие заканчивается. Но многое зависело и от конкретного судьи. Если он стоял твердо и не поддавался давлению, ничего невозможно было сделать. Но были и такие, которые не хотели усложнять отношения с представителями власти и шли на уступки.
– Именно в 1990-х годах началось движение к правовому государству, которое мы сегодня строим?
– Все началось с распада Советского Союза. В 1991 году случилась катастрофа, а уже через полгода – в июне 1992 года – был принят закон о статусе судей. Молодое, только образовавшееся государство уже думало о суде! Многие ругают Бориса Николаевича Ельцина и всю его команду младореформаторов, но именно они произвели коренную ломку. В том числе и судебной системы. Новое государство было заинтересовано в том, чтобы учредился некарманный и нехилый суд. И судьивоспряли духом. Теперь мы понимали, что суд занимает должное место в государстве. Появилось обеспечение судей – гарантии неприкосновенности, пенсионное содержание. Государство понимало, что правосудие не может быть дешевым, держать судью на голодном пайке – чревато.
– То есть судьи впервые себя почувствовали третьей властью?
– Не совсем так. И при советской власти были вопросы, которые решал только суд. Например, уголовные дела или вопросы выселения. Но тогда в суде была сильна уголовная, репрессивная ветвь. Считалось, что в уголовной коллегии рассматриваются самые важные дела, а следовательно, должны работать наиболее квалифицированные судьи. Но когда наше государство стало развиваться как открытое – появился частный бизнес, предприятия, – суд приобрел новое направление работы. Где рассматривать споры между частниками? Только в суде. За это уже не отвечали исполкомы и главы администраций. Никто не хотел брать на себя ответственность.
– Юбилеи края и краевого суда практически совпадают датами. Развитие региона и судебной системы шло параллельно? Существовала ли подчиненность суда исполнительной власти?
– С самого первого момента учреждения новой судебной власти начал работать принцип разделения властей. Законодательная, исполнительная и судебная власти были самостоятельными. Суды были только федеральными. По Конституции на уровне субъекта не могло быть судебной власти. И районный (городской), и краевой судья назначались в Москве. Это было сделано специально, потому что на начальном этапе Законодательное собрание края согласовывало кандидатуры судей районного и краевого звеньев. Оно могло согласиться с назначением внесенного на рассмотрение кандидата, а могло и не согласиться. И стало ясно, что эта система себя не оправдывает. Судьи назначались на определенный срок – три-пять лет, рассматривали дела, в том числе и избирательные: снимали кандидатов с гонки, отменяли решения избирательных комиссий, другие вопросы. И депутаты Законодательного собрания не всегда благожелательно относились к такому человеку. Нередко блокировали его кандидатуру. Например, назначение судьи, рассмотревшего несколько скандальных дел, в том числе уголовное дело мэра Норильска, осужденного за взятку на девять лет лишения свободы, откладывалось несколько раз. Он с большим трудом преодолел это «чистилище». Ему припоминали громкие дела.
– Но и сейчас законодательная власть субъекта участвует в формировании корпуса мировых судей. Насколько это оправданно?
– Существуют различные мнения на этот счет. Но Верховный суд и законодатели считают, что тем самым судебная власть (мировые судьи переданы на уровень субъекта) становится ближе к народу. Происходит это благодаря тому, что назначают мировых судей народные избранники. Кстати, сейчас процедура назначения судей в Заксобрании стала намного проще и короче. Нас – краевой суд и квалификационную коллегию судей – удовлетворяет работа депутатов. Они чувствуют наши проблемы и идут навстречу, если мы просим ускорить назначение. А такое случается нередко: если на участке нет мирового судьи, без движения лежат сотни дел.
– И все же первую скрипку в выборе судей играет квалификационная коллегия?
– Процедура назначения и мировых, и федеральных судей схожа в том, что в ней участвует квалификационная коллегия судей. Появляется вакансия судьи, квалификационная коллегия объявляет о ней в газете «Наш Красноярский край», принимает заявления от кандидатов и проверяет претендентов.
– Каким требованиям должен отвечать кандидат, чтобы пройти в судьи?
– Мы проводим тщательный отбор. Прежде всего кандидаты проходят психологическое тестирование – в штате краевого суда есть психолог. Специалист может дать представление о личностных качествах человека. Несмотря на то что кандидат с магистерским юридическим образованием должен иметь стаж работы не менее пяти лет, у нас он сдает квалификационный экзамен. И очень многие отсеиваются уже на этом этапе – просто не сдают. Мы внимательно смотрим характеристику, на каждого собираем «досье» – запрашиваем информацию на заявившегося и близких родственников (супруг, родители, братья-сестры) в полиции, прокуратуре, ФСБ, таможне, налоговых органах. И тут мы видим: люди не думают о том, что необходимо соблюдать правила, существующие в обществе. Многие кандидаты не могут преодолеть барьер из-за родственников. Были такие, что осуждались за тяжкие преступления, отбывали наказание в местах лишения свободы за автодорожные преступления с гибелью людей, за кражи.
– Получается, родственники губят карьеру близких людей?
– Конечно. Многие кандидаты даже не знают, что их родственники настолько незаконопослушны. Ведь братья или сестры могут жить далеко, нередко разорваны родственные связи, но они не перестают быть родственниками нашего кандидата.
– Насколько действенен такой жесткий отбор? Судьи стали правильнее?
– Я считаю, такое сито необходимо. Потому что если ты, к несчастью, родился в семье, где отец осужден за развратные действия по отношению к несовершеннолетним, то, возможно, получил неправильное воспитание, имеешь не совсем здоровую психику. Или мать работала в торговле и три раза осуждена за хищения и обман покупателей, значит, нравственные ценности в этой семье весьма сомнительные. Все идет из семьи. Потому и необходимо смотреть – какой у человека груз за спиной.
Конечно, мы понимаем, что таким образом решаем судьбу человека. Возможно, если откажем, ему придется искать другую дорогу. Взвешиваем, спорим, обсуждаем. Решения у нас принимаются за закрытыми дверями, и ни один член квалификационной коллегии не обязан отчитываться,почему он принял то или иное решение. Например, недавно у нас был кандидат на должность судьи в Северо-Енисейске. Психолог охарактеризовала ее: лжива, склонна обвинять других в своих неудачах. С места пришла нелицеприятная характеристика – груба, невоспитанна. Хотя был и положительный момент – усыновила ребенка из детского дома. Несмотря на то что она была единственным кандидатом, мы ей отказали в рекомендации. А без рекомендации квалификационной коллегии судей Законодательное собрание не может назначить судью.
– Бывают ошибки? Случается, что прошедший жесткое сито человек оказывается плохим работником?
– Бывают, мы же не боги. Однажды мы порекомендовали человека, он был назначен на должность судьи. А когда ему принесли одну кучу дел, другую, третью, он не рассмотрел ни одного. Написал заявление и ушел. Наверное, думал, что будет высоко сидеть в судейском кресле, покрикивать и стучать молоточком. А это не так. У судьи безумная работа – приходится рассматривать в короткие сроки массу дел. Изучить информацию, всех выслушать, осмыслить факты, соотнести с законом, а потом в письменном виде все это изложить, мотивировать, изготовить текст решения. Например, в краевом суде основная нагрузка ложится на судей апелляционного состава. У них жесткий режим – два раза в неделю заседания, за один день нужно рассмотреть пять-восемь дел. Дела разные. Есть документы, с которыми за один день не разобраться. Например, сейчас очень сложные пенсионные дела.
– Из-за чего возникают сложности в таких, казалось бы, простых вопросах, как назначение пенсии?
– Наш законодатель очень небрежно, поверхностно пишет законы. Их можно толковать по-разному. Иногда случаются казусы. И тогда суд начинает самостоятельно выправлять ситуацию – по сути, занимается законотворчеством (это часто падает на Конституционный суд). Создается впечатление, что нет вдумчивой работы над законами. Кроме того – только примут закон, тут же начинают править его. Откройте любой законодательный акт – он весь в «заплатках».
– Это усложняет работу?
– Это нестабильность в обществе и в отношениях. Люди должны жить в условиях стабильного законодательства – вступать в отношения между собой, с государством и предприятиями. Когда же закон для каждого трактуется по-своему, возникают большие проблемы. Люди начинают говорить об отсутствии справедливости. Звучат крики, что закон как дышло.
– И в пристрастии судей обвиняют?
– Обвиняют. Хотя мы и сами иногда даем повод. Нет, не тем, что суды судят за «мзду» (в Красноярском крае было одно давнее дело, когда судью осудили за взятку). Но иногда случаются до того грубые ошибки, что возникают вопросы о пристрастии этого судьи. Был такой случай: в районе судья рассматривала спор между супругами, которые делили имущество. И проигравшая сторона пожаловалась в краевой суд: «Понятно, почему решение принято в пользу мужа. Потому что муж судьи его лучший друг». Начинаем разбираться и от председателя суда узнаем, что муж судьи действительно ездит с фигурантом дела на охоту. Судья,конечно же, должна была отказаться рассматривать это дело. Пристрастие налицо. Сельским судьям особенно сложно работать. Они на виду, про них все знают. А потому вынуждены свести контакты к минимуму, жить как в башне.
– Судьям краевого суда проще – город большой, со всеми не перезнакомишься…
– Да. Хотя и здесь иногда ловишь на себе недобрые взгляды, слышишь нелестные пожелания в свой адрес. Как-то на приеме в краевом суде одна экзальтированная дама, не услышав ожидаемого ответа, уходя, бросила мне в лицо: «Чтоб ты до вечера не дожил!» А когда недовольные зал покидают, двери чуть ли не вылетают из петель. И проклинают, и сглаз навести пытаются. Под двери кабинетов подбрасывают соль, иголки.
– Все хотят, чтобы суд повернулся к ним лицом. Как вы считаете, это произошло?
– Суд и стоит лицом к человеку в том смысле, что он доступен. Дорога защиты прав граждан открыта.
ДОСЬЕ
Александр Михайлович АСТАПОВ
Председатель квалификационной коллегии судей Красноярского края, судья гражданской коллегии Красноярского краевого суда.
После службы в армии трудился рабочим на предприятии и параллельно учился на юриста в Красноярском государственном университете. На последнем курсе пошел работать в прокуратуру. Трудился в прокуратуре Ленинского района Красноярска, был заместителем прокурора города. Отсюда и поступил в Красноярский краевой суд. Сначала работал в судебной коллегии по уголовным делам, затем перешел в гражданскую.
Александр Михайлович вот уже 27 лет занимается судейской работой.
