Евгений Ибрагимов, четырехкратный обладатель премии «Золотая маска», стал главным режиссером Красноярского театра кукол чуть больше месяца назад. Недавно состоялась премьера его первого – в новой должности – спектакля «Побег».
В основе постановки написанная еще в 20-х годах прошлого века пьеса украинского драматурга Миколы Кулиша «Блаженный остров» – пронзительная история о том, как новая власть вторглась в жизнь простого обывателя, и попытка сбежать от этой лавины, несущей «всечеловеческое счастье», оказалась бессмысленной и закончилась трагически. Однако разговор наш был не только о премьере: приглашение в Красноярск мастера такого уровня – уже само по себе событие.
– Евгений Николаевич, наверняка этот вопрос вам задавали много раз, но не постесняюсь повторить: почему вы приняли предложение из Красноярска?
– Я ведь сюда не на развалины пришел. Труппу я знаю, по крайней мере, ее «взрослую» часть. Но молодежь, думаю, тоже начинаю понимать. Наконец, в Красноярске у меня много друзей, а это самое главное.
– В одном из интервью вы сказали, что именно с нашего города началось ваше восхождение.
– Да. Когда-то я привез сюда из Абакана спектакль «Старик и Волчица» по мотивам черкесской сказки – можно сказать, заявился незваным гостем на фестиваль кукольных театров Сибири и Дальнего Востока. И вот эта постановка стала сенсацией.
– Часто кукольники, рассказывая о себе, начинают с первых театральных впечатлений детства…
– У меня немного не так. Я родился в Карачаево-Черкессии и в детстве кукольного театра как такового не знал. Но мне повезло: я видел, как мой отец из любой вещи – плетки, папахи – мог сделать образ, и знал много сказок. Так что я этой культурой пропитан. Мои черкесские истории идут в семи странах мира. Кстати, и русские сказки в Европе воспринимают очень хорошо.
– Каждый новый театр для вас – чистый лист или нечто иное?
– Есть давний стереотип: кукольный театр – это искусство только для детей. Да, конечно, все лучшее – детям. Но хочется и со взрослыми говорить языком кукольного театра. Хочется расширить палитру, сделать так, чтобы артистам стало еще интереснее.
Театр – не обувная фабрика, не хлебозавод, и вообще не предмет первой необходимости. Но нужно стремиться к тому, чтобы смотреть спектакли стало насущной потребностью для людей. И не только маленьких.
– То есть постановок для взрослых станет больше?
– Конечно, больше. Премьера спектакля «Побег» уже состоялась. На осень готовим постановку, в которой артисты покажут себя не только как драматические актеры и кукольники, но и как они умеют работать со словом, телом, объектом. Задача – продемонстрировать возможности артиста театра кукол. Будут, само собой, и новые детские спектакли.
Приедет из Питера талантливейший режиссер Юлия Каландаришвили и будет ставить спектакль для не слышащих детей. Она сама в такой семье выросла, поэтому очень хорошо знает тему. Надо, вообще, понимать, что это такие же люди. Кстати, двадцать лет назад я уже делал в Абакане спектакль для не слышащих детей. Зал был смешанным, и спектакль так поставлен, что те и другие могли понимать действие. Правда, потом директор интерната попросил меня впредь не соединять его подопечных со здоровыми детьми – те начинали их дразнить. Дети бывают жестоки. Проблему эту надо решать дома, и театр не способен никого перевоспитать, но заронить зернышки добра, понимания вполне в его силах.
– А взрослым что вы считаете нужным сказать именно сейчас?
– Чтобы берегли детей своих от несвободы. Это в наших возможностях – не отдавать свою свободу.
– Что такое несвобода?
– Когда, например, мне диктуют, что делать. Одно дело, если профессионал советует мне что-либо, предложит, например, продвигать в этом году русскую классику или, наоборот, современную драматургию. И совсем другое, когда человек, далекий от твоей профессии, требует, скажем, изменить финал… А свобода – когда я имею право и могу сказать то, что хочу сказать. Кстати, «Побег» – это послание тем, кто тоскует по советской власти, цветы возлагает у памятника Железному Феликсу.
– Поэтому вы обратились к творчеству Миколы Кулиша, драматурга далеко не самого известного?
– Его пьеса – яркий пример того, как мощная власть запускает свои щупальца в жизнь простого человека. В свое время ее перевели с украинского и отредактировали так, что должна была получиться сатира на тех людей, которые не приняли революцию. Чтобы все посмеялись над ними. Но я ведь знаю, что Кулиш писал совсем не об этом.
Он показал человека, который вдруг увидел, что эта новая власть – ошибка, почти катастрофа. Он разочаровался. И мы ведь знаем, чем закончил сам автор и его театр – почти все сгинули в лагерях. Это спектакль для взрослых. Думаю, 12–16-летние тоже могли бы его смотреть, но, увы, есть возрастные рамки…
– Человек, почти не имеющий отношения к театру, все равно делит его на столичный и провинциальный. А изнутри как выражается эта «столичность» или «провинциальность»?
– Само собой, бывают такие моменты, как снобизм столичный… Но для меня как режиссера главное отличие – в занятости актеров. Здесь, в Красноярске, актер готов на все с утра до вечера, при том что и у него есть какие-то свои дела, приработки. А в Москве, к примеру, мне одна артистка заявляет: я с вами могу работать только по четвергам, потому что снимаюсь в кино. Все понимаю, тем более что кино – важнейшее из искусств, но мне-то как быть? Как на вас рассчитывать? Нет уж, милая, не могу я из-за вас ломать расписание. Конечно, приходилось встречаться и с актерскими понтами, и саботажем…
Когда вижу, что человек старается, но не получается у него, – сделаю все, чтобы получилось. Но с саботажниками и имитаторами я очень жесткий. Беспощадный.
– В европейских театрах, в которых вы работали, та же проблема?
– Здесь люди вскормлены паразитизмом: работаешь ты или нет – все равно зарплату получишь. А там все просто: не сделал – не поел. Все намного жестче, чем у нас. Вот сразу после Нового года ставил спектакль в Бельгии – так минуты свободной не было. Работодатель не позволял никаких встреч, не относящихся к делу. Конечно, это не значит, что такой режим – кошмарный. Нет, он отличный, никто ни на что не отвлекается. Все знают, что каждый час моего пребывания стоит им денег.
Бывают, правда, и абсурдные ситуации. В Италии приглашали провести мастер-классы. До обеда работаю, после обеда прихожу – никого нет. Сиеста. Три часа они отдыхают. Когда приходят, остается два часа до конца занятий. Я удивляюсь: вы же, говорю, мне деньги платите, а сами не приходите. А они – ничего, не волнуйтесь, это же сиеста. Ну ладно, думаю, ваше дело…
— Помню, ставил в Черногории «Сказку о рыбаке и рыбке» и первые репетиции проводил на берегу моря. Актеры должны были увидеть, как за час море семь раз поменяло цвет, ведь с морем им придется работать, хотя спектакль, само собой, идет на сцене. Усадил их в прибрежной кафешке, сам ушел купаться – у них в мае никто не купается, дурной тон, это только сибирякам все равно. Вернулся через час, и каждый из актеров рассказал мне свою сказку про море. Они вообще мне сказали, что хоть на море и живут, но им и в голову не приходило наблюдать за тем, как оно меняет цвет.
– Здесь чем-то подобным можно удивить?
– Конечно. Здесь же такая красота вокруг! Это место силы. Столбы одни чего стоят. Да если просто выйти на берег Енисея, посмотреть на горы, на воду. На заводские трубы, которые тоже ведь зачем-то нужны. Кстати, говорят, что у вас плохая экология… Не знаю, я себя здесь хорошо чувствую. А самое главное, каждый день в этом городе я сталкиваюсь с разными чудесами.
– Например?
– Встретил людей, которых не видел двадцать лет и не чаял уже увидеть. Причем объявились они именно в самую нужную минуту.
– Драматические театры часто прибегают к скандалу. А в кукольном он возможен? Имею в виду не внутренние ЧП – кто-то напился, прогулял…
– Ну, прогулял, напился – это не скандал… А тот, который вы имеете в виду, может получиться вообще из ничего. В 2004 году здесь, в Красноярске, я поставил свою любимую черкесскую сказку, историю про кота и мышей. Называлась она «Сказки старого аула». Кот постарел, зубы не те, реакция не та. Можно, конечно, сметаной питаться, но мышки – это же живая кровь, она необходима кошачьему организму.
И вот этот кот начал каяться перед мышами: простите, говорит, что съел многих ваших сыновей, дочерей. А теперь я все понял, совершил хадж, прозрел, и ближе вас никого нет. Хочу остаток жизни посвятить вам. Приходите ко мне, сделаю банкет. Мыши пришли, и чем этот банкет кончился – понятно… Когда спектакль вышел, меня обвинили в экстремизме, исламском фундаментализме, статьи в газетах писали, распластали-размазали меня, как манную кашу. Но это им так казалось, что меня размазали. А я улыбнулся и пошел дальше.
– Так же в одном из интервью вы сказали, что в Красноярке намерены задержаться надолго…
– Не только в Красноярске – я вообще намерен на свете надолго задержаться.
ДОСЬЕ
Евгений Николаевич ИБРАГИМОВ
Родился в 1967 году в Черкесске.
С 1988 по 1993 год – актер Карачаево-Черкесского русского драматического театра.
В 1998 году окончил факультет театра кукол СПбГАТИ (курс Н. Наумова).
В 1998–2006 годах – главный режиссер Хакасского театра кукол «Сказка».
В 2006−2010 годах – главный режиссер Эстонского кукольного и молодежного театра в Таллинне.
В 2010−2012 годах – главный режиссер Театра кукол в Ческе-Буудеевице в Чехии.
В настоящее время работает в Праге в кукольном театре «Под счастливой звездой». Сотрудничает с российскими и зарубежными театрами в качестве приглашенного режиссера. Ставил спектакли в театрах России, Чехии, Польши, Франции и Турции.
Заслуженный деятель искусств России (2006).
ПРИЗЫ И НАГРАДЫ
Лауреат премий «Золотая маска»:
«Иуда Искариот. Предатель» (1999),
«Якоб Якобсон» (театр «Сказка», 2002),
«Оскар и Розовая дама» (театр «Сказка», 2006),
«Когда я снова стану маленьким» (БДТ имени Г. А. Товстоногова совместно с творческим объединением «КультПроект», 2015).
