При попытке здравого рассуждения на заданную тему сталкиваешься с принципиально важной проблемой – трудно определить границу между реальным положением дел и массовыми фобиями.
О страхах
К последним не стоит относиться пренебрежительно, поскольку нет такого народного страха, который рано или поздно не взяли бы в оборот политики. Каждый из них заботливо ухаживает за выбранной фобией – поливает, удобряет, прививает, – поскольку хочет власти. Без истерической тональности (караул! помираем! нас хотят извести! и пр.) политический жанр – ничто. Причем в данном случае речь не только о тех, кто уверяет, что вся миграционная стратегия призвана вытеснить коренное население пришлыми азиатами, но и об их вроде как противниках, заклинающих, что без иностранной рабсилы российская экономика загнется неминуемо, возможно уже завтра. Поэтому любое высказывание значимых лиц о том, открывать пошире двери для мигрантов или, наоборот, прикрыть либо вообще задраить, обречено на широкое общественное внимание. По-настоящему здесь ясно только одно: крайности заведомо не правы, а тиражируются они потому, что за каждой скрывается чей-то шкурный интерес. Как все обстоит на самом деле – понять трудно, но очень хочется.
Выбор соотечественников
Остановимся сначала на вещах более-менее очевидных.
Не так давно Владимир Путин предоставил российское гражданство группе мигрантов из Узбекистана. Бывшие ташкентские авиастроители работали в Ульяновске над новым самолетом Ил-476, за что и получили наши паспорта. Вице-премьер Дмитрий Рогозин сказал по этому поводу:
– Я считаю, это здорово, сегодня мы фактически приступаем к тому, чтобы поменять миграционные потоки. Президент будет осуществлять политику приглашения в страну самых квалифицированных специалистов.
Удивляет здесь только одно: несоответствие столь масштабного вывода количеству новообретенных сограждан – их всего восемь.
На самом деле этот факт можно принять как исключение, которое подтверждает правило, неизменное на протяжении последних десятилетий: в Россию едут иностранцы все более молодые и все менее образованные.
В первые годы после развала СССР основу миграционных потоков составляли русские и прочие «нетитульные», бежавшие на этническую родину от дискриминации либо откровенной резни. В значительной степени это были квалифицированные специалисты, приехавшие в свое время в республики по вузовскому распределению, и люди пожившие. Из иностранцев основу трудовой миграции составляли граждане Украины и Молдавии. Поэтому в 90-х проблема «понаехавших» практически не обсуждалась, поскольку сама миграция не ощущалась как вторжение чего-то инородного.
Обозначилась тема в начале нулевых, когда пошли потоки из Средней Азии. Здесь прослеживается вполне четкая динамика: по данным НИУ «Высшая школа экономики», среди тех, кто приехал в Россию 10 лет назад, неквалифицированным трудом занимались 20 процентов, среди прибывших в прошлом году – половина. Примерно та же картина с уровнем образования. Вместо иллюстрации: года два назад в программе «Время» показали занимательный сюжет про гастарбайтера из Таджикистана, работающего на стройке в Северной столице, а в свободное время посещающего собрания питерских поэтов. Таджик пишет стихи на языке Хайяма и Саади, которые высоко оценили местные специалисты по персо-таджикской литературе. Гастарбайтеру под 50, на родине он был учителем словесности, филологом крепкой советской выучки… У его соотечественников, работающих на стройке, примерно тот же возраст и трудовая биография – т. е. на ноги они встали еще при Союзе. Средний возраст нынешнего азиатского мигранта (по большому счету речь именно о них) приближается к 20 годам, у четверти тех, кто родился после развала сверхдержавы, нет даже среднего образования.
Тенденцию – чем моложе, тем безграмотней, – в общем-то, легко объяснить, поскольку основные страны – поставщики рабсилы все это время последовательно деградировали при традиционно высокой рождаемости. Соответственно, говорить о квалифицированном труде здесь не приходится: каждый третий приезжий идет работать в торговлю, каждый пятый – в строительство, каждый восьмой – в ЖКХ, и, понятно, не на инженерные должности.
С другой стороны, предложение находится в гармонии со спросом: более 80 процентов официальных заявок российских работодателей приходится именно на неквалифицированных иностранных работников. Если присовокупить потребности нелегального рынка труда, то цифра будет еще больше.
Казалось бы, ответ очевиден: коренному россиянину следует опасаться конкуренции со стороны гастарбайтеров только в том случае, если его профессиональный потолок – стоять на рынке, таскать кирпичи и махать метлой. К тому же трудно представить, что в обозримом будущем из Средней Азии поедут полноценные менеджеры, технари и пр. Однако социологические исследования показывают, что ксенофобские настроения в России сильны, и более всего среди образованной молодежи. Среди причин – страх быть вытесненным чужаками с рынка труда. Это ли не парадокс?
Фантомные боли
Как известно, в России нет миграционного кодекса – о необходимости его разработки заговорили лишь недавно. Пока у нас есть только ФМС, сугубо исполнительная структура, основная работа которой – выявлять нелегалов, заниматься документами и так называемой адаптацией иностранцев, а она, по сути, сводится к курсам русского языка. Профессор Высшей школы экономики Елена Варшавская уверена, что языковая проблема актуальна только для выходцев из дальнего зарубежья, а в остальном – раздута. Самый очевидный опыт убеждает, что это именно так, причем не только наш опыт. Негры, зарубившие тесаками британского солдата в одном из районов Лондона, по-английски говорили очень неплохо…
Опасения лишиться работы из-за наплыва иностранцев – всего лишь «маячок» общего, пока еще смутного страха перед наплывом чуждой массы. Бывшие советские люди видят в ней все меньше знакомых (а значит, успокаивающих) черт, россияне, не заставшие СССР, вообще не имеют с приезжими ничего общего. Кроме того, выразительнейшим пугалом для нас стала Западная Европа, регулярно поставляющая сюжеты вроде приведенного выше. А главное, страх усиливает осознание, что от опасности нечем защититься. В европейском – абсурдном – варианте не то что обороняться нечем, но даже жаловаться нельзя, когда тебя режут. Толерантность не велит. В нашем – это отсутствие четких шагов в регулировании мигрантских потоков.
МНЕНИЕ
– Я не вижу угрозы того, что мигранты отнимут рабочие места у коренных жителей, – говорит красноярский политолог Сергей КОМАРИЦЫН. – Проблема в другом. То, что сейчас происходит в Англии, Франции, Швеции и перекидывается на Норвегию, не просто беспорядки, спровоцированные мигрантами, а столкновение цивилизаций. И люди это чувствуют, в том числе у нас, в Сибири. Я, например, знаю, что в одной школе на Взлетке треть учеников – дети иностранцев, в Ленинском районе есть школы, где целые классы по-русски почти не говорят. Это очень большая проблема, поскольку в свое время те же немцы звали к себе арабов, турок в качестве дешевой рабочей силы, а теперь даже Ангела Меркель признает, что политика мультикультурности обанкротилась. В СССР таких опасений не было: хотя и существовали национальные противоречия, но «новая национальная общность» их нивелировала. Любой советский мальчик, будь он хоть с Кавказа, хоть из Средней Азии, как все мальчики, мечтал стать космонавтом, вступал в комсомол – словом, был на другое ориентирован. А сейчас, поскольку нет политики адаптации мигрантов – одни декларации, – я уже вижу на улицах Красноярска женщин в хиджабах. Наши сибирские мусульмане – люди спокойные, но сейчас их приезжие единоверцы вытесняют эту спокойную умеренную часть, что прекрасно видно в праздничные дни у мечети. Наше мусульманское духовное руководство держит ситуацию, но мы же знаем, что есть регионы, в которых это не так. Отсутствие государственной политики в сфере миграции – это бомба замедленного действия. Американцы с подобной проблемой тоже сталкиваются, но они ее хоть как-то регулируют, дают преимущество закончившим университеты, имеющим специальности, а у нас остается совсем другая публика. Дети людей, приехавших, чтобы делать черную работу, учатся в наших школах и уже не захотят быть дворниками, но нормы поведения у них остаются другими, не адаптированными к нашим.
