Карикатурист, ресторатор и психиатр А. Бильжо попросил прощения за свои слова о Зое Космодемьянской, правда, извинения снабдил припиской о том, что лечение в клинике им. Кащенко, напротив, делает Зое честь. Ну да ляд с ним, и на том спасибо…
Подобные слова о наших героях – дело в его кругах обычное. А вот извинения – совсем не обычное, даже, по-моему, уникальное, поскольку на моей памяти не было ни единого случая, когда кто-либо из вольтерьянцев наших хоть в чем-то признал за собой вину. Но прежде чем рассмотреть природу этого удивительного факта, хотелось бы поговорить о вещах не самых конкретных, но имеющих отношение к теме.
В моем детстве слово «доводить» означало жестокое развлечение. Жертву щиплют, толкают, подначивают – в результате она приходит в ярость и начинает гоняться за обидчиками. А те разбегаются, как тараканы, заливаясь смехом, идиоты юные… Однако эти же идиоты, как правило, грамотно подходили к выбору жертвы. Те, кто впадал в ступор, начинал плакать, и годились разве что на один раз – с ними неинтересно. И уж совсем не подходил тот, кто мог накостылять обидчикам сразу и так, что они не встанут. Те и другие определялись опытным путем. Жертвами обычно становились дети чувствительные, принимающие любое слово, жест, знак за чистую монету, не самые сильные и не самые слабые. Подростковая жестокость, конечно, особая тема – здесь она упомянута только как зачин для простой истины: детские провокации по сути ничем не отличаются от взрослых – так мы начинаем понемногу приобщаться к жестокостям мира, в котором все уже придумано до нас.
Провокация – древнейший инструмент политики, она работает во всех масштабах, от местечковых до мировых, включает в себя действия самого разного рода – от кулуарной и газетной травли до «ошибочного» ракетного удара или убийства посла. Терроризм также принимает форму провокации: многие громкие теракты последних лет не имели явной цели, террористы ничего не требовали – они прощупывали реакцию. Наконец, абсолютное большинство скандалов в «идеологической сфере» – тоже чистой воды провокация. Когда сочинскую Олимпиаду сравнивают с берлинской 1936 года, говорят, что блокада Ленинграда – геноцид против собственного народа, Зоя Космодемьянская – не герой, а шизофреничка, и т. д. и т. п., – все это преследует вполне определенную цель: вызвать реакцию у жертвы. Никакого «столкновения мировоззрений» здесь нет.
Найти противоядие от провокации – задача сложная. На мой дилетантский взгляд, сейчас в этом вопросе нет определенности, даже если речь идет о провокациях кровавых, – хотя во всех приличных странах есть спецслужбы, которые обязаны «найти и обезвредить», задача этим решается далеко не всегда, хотя бы потому, что исполнитель провокации и сам провокатор обычно не одно и то же лицо. А самое главное – есть своего рода перечень запрещенных общественных реакций на действия провокаторов. Под наиглавнейшим запретом в «цивилизованном мире» находится «охота на ведьм», какие бы формы она ни принимала. Запрет повторяется, будто мантра, когда представителей этого самого мира взрывают, стреляют или давят грузовиками, как недавно в Берлине. И, кстати, о недопустимости такой «охоты» говорил первый и последний президент СССР сразу по прибытии в Москву после разгрома путча 1991 года – слова эти можно считать зарей новой эры, означавшей наше приобщение к этой самой цивилизации. Потом, когда и сам президент, и страна, которую он возглавлял, были упразднены, эта же фраза в разных вариациях повторялась по разному поводу – от первых вылазок террористов на Кавказе до попыток переоценить ценности, от войн реальных до информационных, – но всегда в одном и том же смысле. Последствия отразились на всей истории 90-х да и нулевых годов, когда творить можно было что угодно и фактически безбоязненно. Потом спохватились, начали наводить порядок, усиливать спецслужбы, принимать законы об экстремизме и разного рода оскорблениях чувств (которые всегда проходили под свист и улюлюканье), но вопрос остался: как реагировать, когда тревожат святое, наступают на больное, попросту говоря, доводят?
Часть комментаторов призывает прибегнуть к самому действенному средству – «полному игнору» (т. е. не обращать внимания), но, видимо, сами понимают, что физически это невозможно, хотя бы потому, что Интернет неподконтролен. Прочие – их гораздо больше – призывают «давить и душить пакостников», забывая, что они только этого и ждут, потому и запаслись убежищами за границей. Наконец, сам выплеск эмоций говорит о том, что своей цели провокаторы достигли. При этом многие сходятся в одном – такие вещи нельзя спускать на тормозах, тем более терпеть. Получается ситуация почти безвыходная. Но если Бильжо все же извинился, значит, выход есть, значит, предполагаемая коллективная жертва оказалась и не слабой, и не слишком чувствительной, и не до ослепления жестокой. Провокатор это почувствовал и впервые дал задний ход.
