Уже пять лет мы живем по новому закону об образовании, главным достижением которого стало введение понятия «инклюзия». До этого обычные учебные заведения брали детей с ОВЗ на свой страх и риск. Теперь система обязана обеспечить равные возможности для всех детей в любой школе. Но все ли образовательные организации оказались к этому готовы? Первые пять лет практики показали, что наряду с безусловными достижениями в крае есть и проблемы, для решения которых потребуется не один год.
В крае сделано очень много: в обычных школах обучаются 11 988 детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ), в том числе 2 449 детей-инвалидов. Их готовы принимать уже 733 общеобразовательные организации (еще год назад на сотню меньше). При этом вопросы есть и с переквалификацией педагогов, и с созданием индивидуальных адаптированных программ, и с критериями оценки эффективности обучения. Этим проблемам и был посвящен круглый стол «Инклюзия в школах – мечта или реальность?», который прошел в пресс-центре «НКК». В обсуждении приняли участие Мария ХОЛИНА, начальник отдела специального образования министерства образования Красноярского края; Евгений ЧЕРНЫХ, депутат Законодательного собрания Красноярского края; Надежда БОЛСУНОВСКАЯ, руководитель общественного движения в поддержку детей с тяжелыми множественными нарушениями «Право на счастье»; Ирина КРУК, директор МБОУ СОШ № 1 г. Заозерного; Елена КАРАГАЕВА, учитель начальных классов МБОУ СОШ № 5 Ачинска, победитель Всероссийского фестиваля лучших инклюзивных практик.
«Внедрить инклюзию за 2–3 года невозможно»
«Наш Красноярский край»:
– Что удалось сделать в инклюзивном образовании после вступления в силу новой редакции закона об образовании?
Мария Холина:
– Инклюзия официально вошла в российское образование с 2012 года. Вышел новый закон об образовании, и дети с ОВЗ смогли учиться наравне с другими: в одном классе, по месту проживания. В нашем крае родители с этим вопросом реально начали обращаться с 2015 года. Сейчас мы пришли к пониманию, что инклюзию нельзя внедрить за 2–3 года, это абсурдная задача. Мы подошли к этому вопросу серьезно и разработали концепцию развития инклюзивного образования в Красноярском крае до 2025 года. Отдаем себе отчет, что это концепция переходного этапа: к 2025 году говорить о полной инклюзии в российском образовании вряд ли придется. И это в первую очередь связано с принятием самой идеи. Сейчас главная проблема – восприятие принципов инклюзивного образования в обществе, в родительском и учительском сообществах. Такие изменения не происходят за 2–3 года.
«НКК»:
– Все больше школ заявляют о совместном обучении детей с разными возможностями здоровья. Не станем ли мы свидетелями преждевременного закрытия коррекционных школ?
М. Х.:
– В крае сохраняется сеть из 38 специальных образовательных учреждений, это бывшие коррекционные школы, среди них есть школы для слепых, слабовидящих, глухих, слабослышащих, детей с задержкой психического развития. Здесь обучаются 6 500 детей. Мы не собираемся сокращать эту сеть, потому что уровень проблем ребенка может быть разным. Предлагаем муниципалитетам создавать условия для тех ребят, для кого посильно обучение в обычной школе, например, с легкой умственной отсталостью.
Проблем на пути развития инклюзии еще достаточно – это и подготовка педагогических кадров для того, чтобы работать с ребенком с ОВЗ и удерживать планку образования для сверстников в норме. Потому что, когда ребенок приходит в класс, он требует большего внимания, но не меньшего внимания требует и тот, кто рядом с ним находится.
Важно создать и специальные условия. С 2014 года край участвует в программе «Доступная среда». И сегодня в 362 муниципальных образовательных организациях созданы необходимые условия. Движение идет не так быстро, как хотелось бы, но прогресс есть. С 2016 года финансируются и детские сады, и учреждения дополнительного образования, то есть вся образовательная среда задействована.
Процессы идут в среднем профессиональном образовании. Колледж отраслевых технологий и предпринимательства в этом году стал базовой площадкой в создании условий для инклюзивного образования студентов.
«Если ребенок мешает, школа создала плохую систему»
«НКК»:
– Ирина Вячеславовна, вы занимаетесь инклюзией с 2004 года, когда и термина-то этого в обиходе не было. С 2012 года легче стало или вы вообще не заметили изменений в силу того, что у вас система уже сложилась?
Ирина Крук:
– В нашей школе сложилась очень хорошая традиция – идти от родителей, от запросов семьи. В одно время к нам пришли двое детей с ДЦП. И мы решили их привлекать к каким-то школьным мероприятиям – с этого все началось. С той поры я начала видеть инвалидов в нашем городе. Сейчас понимаю: если не сделать так, чтобы инвалиды учились вместе со всеми, вряд ли у нас когда-то будет создана адаптированная среда. Человек должен проживать вместе с инвалидами каждый день, чтобы понимать их нужды.
Сразу хочу сказать: законодательство никогда не запрещало нам работать с инвалидами, но при этом не декларировало, как именно должен вестись процесс обучения. Всего сейчас в школе 1 006 детей, 182 из них с ОВЗ, – ближайшие городки не брали таких ребят, и многие семьи переехали к нам. 23 ребенка-инвалида – слабослышащие и слабовидящие. У нас восемь колясочников, для них есть специальный аппарат, который помогает по лестницам передвигаться. Если они не хотят, ребята носят их на руках – мимо идущие старшеклассники взяли и подняли или спустили. Мы лифты поставить не можем, здание не позволяет. Но мы же не можем сказать: сидите дома, потому что у нас лифта нет.
«НКК»:
– Когда речь идет об обучении детей с ОВЗ, очень важно отношение сотрудников.
И. К.:
Да, нельзя, чтобы вахтеры говорили: «Вот сейчас опять этих приведут». Я была в таких школах с экспертизой… У нас был показательный пример, когда детей мы уже брали, а никаких грантов и программ поддержки еще не было. И пандуса не было тоже. Наши водители школьных автобусов собрались, попросили купить цемент и сами сделали пандус. Неказистый на вид, но очень удобный.
Об учителях хочу отдельно сказать. Есть люди, которые никогда не примут таких детей. Зачем их заставлять? Есть те, кто хочет с ними работать, но им нельзя давать – они жалеть будут. А тогда результат будет нулевым. Ребенок должен выучиться, получить профессию и устроиться в жизни, его нельзя жалеть.
И самое главное, как это ни обидно слышать родителям, – нельзя, чтобы ребенок с ОВЗ мешал другим детям в классе, и это забота школы. Если львиную долю времени отдают ребенку с ОВЗ, это неправильно выстроенная модель образования.
«НКК»:
– Как же вам удается объединить индивидуальный подход и интересы остальных детей?
И. К.:
– Как все должно происходить, по нашему опыту. Берите ребенка в школу, но пока он не готов сесть в класс, ему там не место. У нас есть одна слабослышащая девочка, она сначала училась четыре месяца дома, потом мы ее привлекали на мероприятия в группу здоровых детей, чтобы понимать, готова ли она, не мешает ли. Потом посадили в класс. Сейчас она в 7-м классе, учится на 4 и 5. У нас есть звукоусиливающая аппаратура в кабинетах, где она учится. Мы получили один неожиданный эффект: в начальной школе у всех детей ее класса улучшилась грамотность – благодаря этой аппаратуре они лучше стали слышать падежные окончания. Диктанты писали намного лучше.
«Не в доплатах дело»
«НКК»:
– Елена Валентиновна, как вы создаете условия в классе, чтобы ребенок не мешал другим?
Елена Карагаева:
– Наша школа уже 10 лет работает с детьми с ОВЗ, есть большой теоретический и практический опыт. С прошлого года у меня два ребенка с задержкой психического развития, я поставила задачу – изменить подходы к обучению. Поменять всю свою 25-летнюю практику. Всегда в классе были дети с разными учебными возможностями, все они должны выйти на результат. Если я посадила их вдвоем на последнюю парту, дала отдельную карточку и два раза во время урока подошла – эта модель результата не даст. Я включаю их в работу класса (никто из детей о диагнозах не знает) – использую возможности коллектива, все дети – консультанты и помощники, работают в паре, в группе. От детей ребята принимают помощь лучше, чем от учителя, это более эффективно. Качество обучения в классе в целом не страдает – более 50 % учатся на 4 и 5.
Если учитель заинтересован в успешности, результат будет. Никакие методические рекомендации сверху не заставят работать как нужно. Но такое обучение требует больших затрат времени при подготовке к уроку.
«НКК»:
– Такую подготовку урока невозможно свести к автоматической. Даже если завтра придут дети с таким же диагнозом.
Е. К.:
– Абсолютно! Их двое, но каждый индивидуален. Постоянно нужен мониторинг их учебных возможностей. Исходя из этого я готовлю работу на следующий день. Очень помогает их рефлексия и самооценка, ребенок сам ставит задачу на следующий урок. Он понимает, чего добился и над чем нужно поработать. У них есть мотивация, а значит, будет и результат. Но это огромный труд для педагога.
«НКК»:
– А времени у вас хватает? Есть доплаты за такую работу?
Елена Карагаева:
– Доплаты за это есть, но это не основной стимул. Если есть интерес у учителя, то не в доплатах дело.
Мария Холина:
Априори индивидуальный, системно-деятельностный подход должен быть к любому ребенку вне зависимости от его здоровья. Что такое сейчас происходит с учителем, если нужно доплачивать за индивидуальный подход?!
Елена Валентиновна говорит о том, что должен быть набор методов, технологий, которые используются. Если они есть в арсенале учителя, ты не будешь к уроку готовиться три дня. А если нет – ты и с обычным уроком будешь долго сидеть. Хочу отметить, что к этим методикам есть большой интерес у молодых педагогов: на ТИМ «Бирюса» они спрашивали про инклюзию. КГПУ при подготовке учителей ввели модуль, посвященный инклюзии, во все программы. Радует, что есть такие учителя и такие практики, которые точно попадают в десятку.
Надежда Болсуновская:
Это наши лучшие практики на территории края, очень важно их собирать и продвигать дальше. Но наша система инклюзивного образования только в процессе становления, не все могут похвастаться. Кому-то не хватает знаний, кто-то не хочет, кто-то не до конца понимает как, поэтому и возникает псевдоинклюзия. Но многое уже поменялось. Если раньше первым вопросом было, зачем это вообще надо, то сейчас педагоги спрашивают, какие подходы, методы, технологии использовать, чтобы сделать обучение более эффективным.
Да, все работают на разном уровне, наша задача – сделать так, чтобы фактов профанации было как можно меньше. Чтобы не было такого, что ребенок есть, а адаптированной программы нет. Или педагоги не готовы. Или администрация не готова – сбрасывает все на плечи педагогов. Но вместе с тем система инклюзивного образования в крае развивается, и она уже одна из лучших в России.
«Или уйдут, или изменятся»
«НКК»:
– Можно ли говорить, что родителям сейчас стало проще?
М. Х.:
– У нас очень много обращений – люди приходят, пишут, звонят. Напряжение определенное есть. Мы настаиваем, что нужно придерживаться принципа вариативности: если мама хочет посадить ребенка с ОВЗ в класс, а он не готов, нужно объяснять маме, что пока не нужно – навредим ребенку. Каждый случай индивидуальный. Другая сторона – руководители и педагоги, которые приняли этого ребенка – кто за дополнительное финансирование, кто за статус. Они не предлагают семье другие варианты, те же специальные учреждения, обучение на дому. Давайте вместе будем идти от готовности ребенка.
Я уверена, что и с директорами, которые не готовы к инклюзии, со временем что-то произойдет – или они уйдут, или изменятся. Другого не дано.
Н. Б.:
– За последнее время пилотные школы показывают, как меняется мастерство педагогов. Два года мы проводим конкурс инклюзивных практик, и если раньше спрашивали, как написать программу и подготовить нормативные документы, то теперь спрашивают, как правильнее строить образовательный процесс. Таких запросов все больше. Мы уходим в содержание, в то, как работать с такими детьми. Все больше вопросов об эффективности.
М. Х.:
– На августовской конференции площадка по инклюзии была самой многочисленной. И мы там говорили, что нужно от дикой инклюзии переходить к управляемой. Мы меняемся сами. Если раньше для нас общественники были занозами, то сейчас виден явный позитив – сотрудничество и общее движение. Специалист нашего отдела была в инклюзивном лагере, который проводит «Право на счастье». Это замечательная практика, которая в неформальном общении вместе с родителями и тьюторами приносит прекрасные эффекты для развития ребенка. Так что мы не просто жмем руку, а работаем вместе.
Евгений Черных:
– Наше общество, к сожалению, пока до конца не готово к инклюзии, и чтобы к этому прийти, нужно время. Тот опыт, о котором говорит Ирина Крук, – это результат более чем 10-летнего пути. Большинству школ еще только предстоит его пройти, хоть и за более короткий срок. Процесс, безусловно, будет идти: закон очень молодой – пять лет, но мы к этому обязательно придем. И уже не будет таких родителей, которые против.
И. К.:
– За все 14 лет не видела ни одного родителя, который был бы против. Приходили двое – спрашивали, не повлияет ли это на обучение их детей. Я сказала тогда, что в городе есть и другие школы. А просто не нужно рассуждать – могут дети с ОВЗ учиться или не могут. Они уже живут в этой среде. Они такие же граждане. Поэтому они по умолчанию учатся.
Н. Б.:
– Отношение к детям зависит от того, насколько хорошо выстроена система в школе. Если все механизмы работают хорошо, вопросов не возникает.
Е. К.:
– Очень важно отношение самого учителя к детям. Когда учительница заходит в класс на родительское собрание и говорит: у нас будет два ребенка учиться с ОВЗ, вы не против? Все! Сразу крест на инклюзии. Это абсолютно недопустимо.
Н. Б.:
– Приходит ребенок, и мы организуем среду. Не акцентируем внимание на диагнозе. Инклюзия – это когда комфортно всем: и детям с ограниченными возможностями, и нейротипичным детям.
