Шер подливал нам кумыс из пластиковой бутылки, его молодая жена принесла дымящиеся аппетитные манты. Дастархан был настоящим, кумыс и манты – тоже. Как и вся его жизнь – настоящая, сложившаяся, полная событий – разных, но радостных своей осмысленностью.
Сделать правильный ход
С Шером, обрусевшим киргизом, мы познакомились в январе этого года. Неподалеку от санатория «Туманный» в Хакасии – его участок, дом, постройки. Его история – и типична для человека советской эпохи, и местами удивительна неожиданными поворотами. Его воля к жизни, спокойное упорство не могут не восхищать. Недаром с киргизского «Шер» переводится как «лев».
Детство свое Шер провел в Киргизии, в селе Октябрьском неподалеку от города Джелал-Абада (не путать с Джелалабадом в Афганистане!). Мать была наполовину киргизка, наполовину узбечка. Отец – здоровенный мужик, борец. Ни читать, ни писать он не умел. У отца частенько собирались приятели, выпивали.
– Не скандалили, а все равно… неприятно, – рассказывает Шер. – Я с четвертого класса решил для себя: жить буду иначе. А как иначе? Не буду делать поступки отца, которые мне не нравятся, и буду делать поступки матери, брата старшего, этого соседа, этого друга отца, этого учителя…
Когда Шер учился в девятом классе, отец умер, было ему 86 лет. А почти ровно через месяц в возрасте 49 лет умерла мать. Шер остался фактически один. Старший брат попал в тюрьму – скорее, это было несчастье, чем преступление: вез в кузове машины людей, выскочила встречная, сманеврировал – человек из кузова выпал и убился насмерть. Брата обвинили, дали семь с половиной лет. Была еще старшая сестра, но она уже жила своей семьей, воспитывала детей и могла только изредка приходить, что-то постирать, починить.
– У меня велосипед был спортивный – я на нем кому муку подвезу, кому еще что, – рассказывает Шер. – Огород кому вскопаю, навоз раскидаю, дров нарублю… Получали еще половину родительской пенсии – так и жили.
Работал быстро и аккуратно: быстро – потому что время – деньги, аккуратно – потому что если что не так, то второй раз не позовут. Планировать, рассчитывать, просчитывать свои действия – «ходы» – наперед помогали шахматы, которым обучился еще в младших классах. В школе стал заниматься спортом, получил первый разряд по гимнастике и велоспорту, второй – по боксу… Все потом пригодилось.
Юг – Север
В школе Шер мечтал стать летчиком. Окончив, приехал поступать в Оренбург. В этом училище когда-то учился Гагарин. На 180 мест было 2 500 претендентов. Шер не попал, пошел в армию. Служил в ракетных войсках. Первое время «старики» пытались его ломать – пригодились занятия боксом. По-честному, в боксерских перчатках сошлись со старослужащим, кандидатом в мастера спорта по боксу, поединок закончился вничью, а значит – все-таки в пользу второразрядника. С той поры его не трогали. Уважали.
После армии вернулся в родное село, женился, родилась дочка. Но к этому времени окрепло желание побывать на Севере. Шер уехал в Дудинку.
В Дудинке где только не работал! Был бульдозеристом, экскаваторщиком, подрабатывал грузчиком, чтобы хватило денег отремонтировать купленный вагончик и содержать семью. К любой работе подходил творчески – за одно рационализаторское предложение, позволившее оставить на перевозке грузов вместо четырех машин две, получил премию аж в десять рублей.
– Получил бы больше, если бы главного инженера вписал в соавторы, – смеется Шер. – Он намекал, а я не понял.
За страсть к рационализаторству, да еще за трудоголизм приходилось расплачиваться. Однажды, работая крановщиком на вскрыше, за час загрузил породой восемь железнодорожных вагонов. Норма была – те же восемь вагонов, но за смену, то есть за восемь часов. Могли такого терпеть в «здоровом» рабочем коллективе? При первой же возможности сократили. Но не было для Шера это ни нокаутом, ни нокдауном, если выражаться боксерскими терминами. А если по-шахматному – ну взяли пешку, главные-то фигуры остались на доске. Работы на Севере хватало. Еще на родине, в Киргизии, он получил поварские «корочки». Пригодились. Стал на время поваром, внедрял в кафе «Олений рог» киргизскую кухню.
– Шашлык лучше всего мариновать виноградным уксусом, но его тогда не было на Севере, – рассказывает Шер. – Что делать? Я подумал – и стал мариновать в коньяке.
Шашлыки в результате получались такие, что посетители кафе набирали их домой по десятку.
На Севере они с женой вырастили четверых детей – трех дочерей и сына – и задумались: что дальше? Вечно оставаться там нельзя, вариантов переезда было немало, включая родную Киргизию. Но туда почему-то не хотелось – ни ему, ни жене, ни детям. И тут кстати подвернулась горящая путевка в «Туманный».
Север – юг
Места понравились. Решил: будем жить здесь. Продал недвижимость, доставшуюся от родителей и заработанную самостоятельно, купил дом в Сорском подхозе и большой участок земли неподалеку от «Туманного». На участке построил жилье. Завел табун в 25 лошадей, купил овец – сейчас в отаре 500 голов, намерен довести поголовье до 700. Коней сначала пас табунщик, потом Шер придумал «рационализацию»: на каждом жеребце, на каждой кобыле закреплен специальный маячок, сигнал от которого передается на пульт, это позволяет отслеживать местонахождение табуна онлайн.
– Коней стреляют, – сетует Шер. – Я знаю – кто, но не поймал – так не поймал.
Напугать его, кажется, непросто. Или вовсе невозможно. Хотя огнестрельного оружия на участке нет, не держит.
– У меня здесь центр реабилитации алкашей, – смеется Шер. – Нанимаются мужики, которых уже никуда не берут, алкаши. Я беру с условием: после бани сто граммов – и все!
За работниками все равно нужен глаз, так что оружие исключено. И жить приходится на два дома. Старшая жена – в подхозе, старшие дети давно разлетелись, кто в Омске, кто в Норильске, кто в Дудинке. Младшая жена с сыном – здесь. Да-да, не удивляйтесь, у Шера две жены.
– Я живу по мусульманским законам, – поясняет он, – а у нас говорят: лучше по-честному иметь две жены и быть им верным, чем жить официально с одной – и все время, как вор, косить по сторонам.
Каждое лето на участок Шера приезжает семья из Киргизии: делать кумыс. Доят кобылиц, выдерживают молоко в подкопченном бурдюке, разливают по бутылкам. Кумыс пользуется спросом. Приходят за ним из соседнего санатория, приезжают и откуда подальше.
На участке множество кроликов. Сначала Шер держал их в клетках, после решил отпустить на волю. И теперь их в округе великое множество.
В планах – построить капитальный дом, поставить запруду на ручье и пустить туда рыбу.
И еще есть одна мечта – заветная, главная:
– Заветная мечта у меня – построить в Киргизии мечеть, а здесь – погост, кладбище мусульманское.
Жить с добром
Шеру – за шестьдесят. В позапрошлом году он перенес инсульт. Перенес на ногах. Два дня вообще не мог понять, что с ним, пока, наконец, не увезли в больницу. А когда сказали «надо ложиться», замахал руками:
– Как я лягу?! Если я не буду работать – работники тоже не будут!
И уговорил врачей на амбулаторное лечение. Каждый день приезжал на капельницы, а потом – снова кидать навоз, поправлять забор, пилить-колоть дрова, резать баранов… При этом Шер отчетливо понимает, что он не вечен. Что дает ему такую уверенность в правильности выбранного пути, в его основательности, обусловленности? В том, что это не просто нужно кому-то сегодня, а продлится завтра, и дальше, и потом? Вера? Возможно. С 40 лет он ежедневно отправляет намаз – столько раз, сколько положено. И здесь тоже применяет свою «рационализацию»: не просто молится, встав коленями на коврик, молитвы его суть еще и гимнастические упражнения, чтобы мышцы не дрябли, позвоночник не костенел, суставы не скрипели. И тот, к кому обращена его молитва, такую «рационализацию» одобряет, дает ему дополнительные физические и душевные силы.
Но не только в этом – не только в вере дело, мне кажется. Шер говорит так:
– Живу для окружающих: семья, дети, знакомые, природа. Если до этого я что-то брал безвозвратно, сейчас надо отдать. Уравновесить эту жизнь – и готовиться туда. Если человек куда-то готовится, то он имеет надежду. Мы-то сейчас, в нашем возрасте, уже понимаем, что отсюда, кроме нашей души, ничего не заберем. Душа – она как маленькая пчелка…
И еще он говорит:
– За все надо прощение просить… Больше, чем вам бог указал, вы не получите. Давайте жить с добром!
…Когда уезжали, Шер попросил меня:
– Ты, когда писать будешь, фамилию мою не называй, зачем? Пусть будет – Шер.
Пусть будет.
