Обитатели Канской воспитательной колонии одними из первых в России переехали из казарм в жилые секции, не уступающие по комфорту гостиничным номерам. Кроме того, единственная в крае «малолетка» теперь будет называться не колонией, а воспитательным центром. Это именно тот случай, когда новое название связано с реальными переменами – во всяком случае, есть основания на это надеяться…
Сидеть по-новому
То, что довелось увидеть за два с небольшим часа экскурсии в КВК, ломает привычные (особенно у непосвященных) представления о том, как в России «сидят».
Нет часовых на вышках, да и самих вышек тоже нет. Запретная зона ничем не отличается от приличного городского тротуара. И собак на ней не видно… Все, что раньше охраняли живые существа, теперь контролирует электроника. Правда, как утверждает начальство, кое-что в системе еще нужно подрегулировать, но на качество охраны это никак не влияет – побег в принципе невозможен. Преодолеть ограждения высотой более пяти метров может только спецназ, да и то с применением спецтехники.
Нет казарм и двухъярусных коек, которые еще до сих пор – в силу литературной традиции – называют нарами. А есть четырехместные номера, похожие на палату весьма приличной больницы или санатория: с «дизайнерскими» кроватями, зеркалами, коврами, плазменным телевизором под потолком и, что особенно значимо, отдельным санузлом, исключающим другой мифологизированный атрибут неволи – сами знаете какой…
В этой колонии есть спортзалы, душевые, Интернет…
Но пользоваться этим можно только когда разрешат. Здесь вообще все делается с разрешения, и каждый осужденный находится под непрерывным наблюдением –воспитателя и неспящего электронного «глаза». Видеокамеры стоят всюду. Введена система биометрического контроля – человека идентифицируют по отпечатку пальца, – позволяющая следить за каждым шагом любого воспитанника. И еще. На красивых койках до отбоя сидеть запрещается. Красивые двери с продолговатым бронированным окошком весят 90 килограммов и централизованно блокируются – самому в коридор выйти невозможно. Также централизованно выключается свет (после отбоя не почитаешь), блокируются неполезные сайты и включается телевизор… А случается это, как пояснил подполковник Андрей Луханин, курирующий в ГУФСИН психолого-педагогическую работу с осужденными, «когда показывают добрые детские фильмы».
Решение о перепрофилировании канской колонии в воспитательный центр было принято в декабре 2010 года на координационном совещании ФСИН России. КВК стала одной из пяти экспериментальных площадок в стране. По большому счету перемена реализует тот же принцип, что и вся программа модернизации угловно-исправительной системы до 2020 года: если государство лишает человека свободы, то оно должно обеспечить его в неволе всем необходимым. Что бы там ни говорили сторонники «твердой руки», лишение свободы само по себе достаточно жестокое наказание.
Что касается воспитательных центров, то в них запрограммирован значимый «исправляющий» механизм – так называемый социальный лифт. Принцип его действия (об устройстве и маршрутах «лифта» чуть позже) прост как яйцо: бытовые условия напрямую связаны с поведением. Хорошие живут хорошо, плохие –плохо. Средние – где-то между ними. Перемещаться на лифте можно и вверх, и вниз.
Контингент
Средний возраст воспитанников канской «малолетки» – 16–17 лет.
У многих – довольно богатая для такого возраста криминальная биография.
– Сидят за кражи, разбой, наркотики, убийства, изнасилования, но основной контингент – тяжкие и особо тяжкие преступления, за которые, как правило, суды лишают свободы, рассказывает Андрей Луханин. – Сейчас внедрена так называемая ювенальная юстиция, и чтобы попасть в тюрьму, надо очень настойчиво стучаться в ее дверь. Поэтому к нам приходят люди, имеющие по три-четыре условных судимости. Есть осужденные за громкие преступления, не с одним трупом. Мы знаем о них, но не концентрируем внимание на приговорах, работаем с патологиями поведения. Больше половины ребят стоят на учете у психиатра. Кроме того, 60 процентов осужденных – из неблагополучных семей. Не забуду один эпизод. Освободившихся ребятишек мы сопровождаем из колонии домой. Так вот, привезли пацана – а мать с отцом пьяные в лежку. Парень ухватился за рукав офицера и стал просить: «Заберите меня обратно».
По словам подполковника, воспитательный центр – то место, где зачищают огрехи родителей и школы.
На разговор с «контингентом» выпало совсем мало времени – не больше минуты на каждого. Понятно, что никаких откровений в таком случае ждать не приходится. (Впрочем, и при наличии времени выудить их – дело трудное.) Одно можно сказать точно – никаких криминальных биографий на лицах подростков не видно. Обычные пацаны, которых встретишь в каждом дворе: есть и прыщавые, и ушастые, и с волосами бобриком… Но слова Луханина о родительских огрехах проступают в каждом диалоге.
У Славы из Канска (за что сидит, говорить не хочет) при разговоре с незнакомым человеком внутри включается «органчик» – говорит Слава ровно, почти без запинок.
– Когда меня посадили, я был настроен непозитивно. У меня были взыскания. А сейчас у меня нет взысканий, есть поощрения за активное участие. Имею разовый выезд за пределы колонии. Сейчас я настроен позитивно и пишу заявление на условно-досрочное освобождение. Семья у меня простая, мама одна меня воспитывала. Был отчим, но потом ушел от нас. Жил с сестрой, бабушкой и матерью. Сегодня ко мне приехали сестра и друг. Мама не смогла – у нее работа.
На воле Слава хочет выучиться на автокрановщика.
Андрей – роста крохотного – усмехается глупому вопросу: «Как сюда попал?».
– Совершил преступление.
– Какое?
– Кражу.
– Сотовый украл?
– Деньги.
– К тебе сегодня приедут?
– Чуть попозже, на длительное свидание… Мать.
Мать Андрея бросила, когда ему было шесть лет, оставила отцу и уехала жить в Анапу – и только теперь вспомнила о сыне.
А между тем этим маленьким белобрысым восхищаются учителя: отличник, на доске почета висит, а самое главное – феноменальная память. Роль для спектакля запоминает – как с листа фотографирует.
Олег из Зеленогорска. В колонии полгода. Не смог смирно переждать условный срок и сел за воровство.
– Что ты понял в тюрьме?
– Здесь я для себя поставил границу между «хочу» и «надо». А там, на воле, было только «не хочу» и «не буду». Год условного было трудно отходить, в 10 вечера являться… С учебой было не так, как надо, все больше улица… А здесь вырабатывают умение ставить для себя определенные цели. И еще я развиваю свой интеллект, чтобы не податься в старое, а идти только к лучшему. Чтобы время, которое здесь провел, не прошло зря.
– Кто тебя ждет?
– Бабуля. И тетя.
– А если потянет на старое?
– Не, навряд ли… Так, как раньше, уже не будет. Этого я хочу для бабушки и для тети, потому что они много в меня вложили. Там я этого не ценил, а сейчас оценил. Когда попадаешь в такие места, понимаешь, кто тебе дорог.
Диме 17 лет. Отбывает двухлетний срок за нанесение тяжких телесных повреждений. После совершеннолетия его переведут во взрослую ИК. Он из полной семьи, но родители были постоянно на работе.
– Дома я бегал все время. А теперь каюсь. Очень сильно каюсь. Домой охота.
– Свобода – ценная вещь?
– Очень ценная. Очень. Лишение свободы отбирает у тебя родных. Волю.
– Чем после освобождения будешь заниматься?
– Я пекарь третьего разряда. Профессию получил здесь. Выйду – буду по профессии. А потом хочу себе маленькую пекарню открыть.
– С сокамерниками не ругаетесь?
– Нет. Здесь подбирали… как это… чтобы мы психически друг другу подходили.
Из родителей удалось поговорить только с Еленой из Минусинска. Она приехала на свидание к 17-летнему сыну, осужденному за разбой.
– Здесь очень хорошее отношение. Я такого не ожидала, особенно после минусинской тюрьмы, которая меня до того напугала, что… А тут я успокоилась. И ребенку нравится.
– Изменился ребенок?
– Очень. Во-первых, стал выдержаннее. Во-вторых, начал учиться – дома-то не могли заставить. Говорит, химия и история заинтересовали. Правильно сказали – здесь как в детском саду.
Школа поправит
Что касается огрехов школы – то есть именно образования, то здесь не все так пессимистично, как с семьей. Не хотеть учиться в колонии – дело не самое перспективное. Попросту – можно схлопотать наказание. В итоге некоторые начинают здесь показывать такие успехи, о которых на свободе и не мечтали. Среди воспитанников КВК есть даже победители научных олимпиад. Некоторые выпускники прошлых лет теперь студенты вузов и техникумов.
– На воле они могли пропускать занятия, а здесь это невозможно, и у некоторых начинает получаться, – рассказывает директор вечерней школы Валентина Карапчук. – Они радуются, потому что даже не подозревали, что могут учиться на четверки. Табели показывают родителям – а то, говорят, мама не поверит. Кроме того, наша школа считается базовой площадкой краевого института повышения квалификации учителей, и с 2004 года мы работаем по теме индивидуально ориентированного обучения. Наши наработки могут тиражироваться на другие общеобразовательные учреждения, потому что ребята с пробелами в знаниях есть в любых школах.
А пробелы, как уверяет директор, подчас бывают очень ощутимыми. Иногда аномальными… К примеру, поступил в колонию цыганенок – букв не знает совсем. Другой воспитанник не умел считать, но при этом «не умел» уникальным образом. Начали его учить азам арифметики по палочкам, как детсадовца, а он не понимает. Я, говорит, палочки не могу… «А что можешь?» – спрашивают учителя. «Беляши»… Его мамаша беляшами торговала. Так, по беляшам, его и учили.
Маршруты лифта
Насчет «психически подходили» – это правда…
Подполковник внутренней службы Павел Плохих – в ГУФСИН он курирует воспитательные колонии – рассказывает, что перед заселением корпуса психологи совместно с режимными службами оценивали каждого мальчика, составляли таблицу и подбирали «четверки» по психологической совместимости.
– Плюс проводили опрос, кто с кем хочет жить, и если желание совпадало с мнением психологов и воспитателей, шли навстречу, – поясняет он. – Поскольку ребята только вчера переехали, то мы с Андреем Николаевичем решили понаблюдать за переходным периодом – а это самый сложный момент, – чтобы на месте снять все вопросы.
Переезд для осужденных означает начало работы «социального лифта» – того самого механизма, на который в ГУФСИН возлагают большие надежды. Разумеется, система поощрений-наказаний действовала и при «казарменном режиме», но сейчас разброс по комфорту действительно очень ощутим – от строгих условий содержания (СУС, или попросту тюремная камера), где из всех жизненных благ только часовая прогулка, до уже описанного гостиничного номера с коврами и телевизором, возможностью выходить за пределы колонии – само собой, в сопровождении. Также поведение влияет на количество разрешенных свиданий, денег на электронной карте, возможность пользоваться Интернетом…
– Работать «лифт» начинает с автозака, – продолжает Павел Плохих. – Мы сразу делим осужденных примерно на три категории – положительной направленности, пограничное поведение и резко отрицательное. Ведешь плохо – в строгие условия, камерная система содержания, положительно – в нормальные и облегченные условия. Далее – перевод на поселение, освобождение под административный надзор…
Схема маршрутов «лифта» висит на стене в столовой. Рядом – терминал, где каждый воспитанник может узнать свое место в «социальном лифте». Достаточно набрать личный код (он есть у каждого) – и аппарат выдаст всю информацию о твоих поощрениях, взысканиях, укажет, на что следует обратить внимание, и даже намекнет на возможный маршрут. А передвигаться, как уже было сказано, можно и вверх, и вниз.
Кроме того, через терминал можно написать письмо начальнику колонии и здесь же прочесть ответ.
Оценить «социальный лифт», как и саму концепцию воспитательного центра, еще предстоит. Но, во всяком случае, «приближение к воле» дает свой эффект. Например, проект «социальная квартира» – когда для воспитанников, которым до освобождения осталось не больше трех месяцев, снимают в городе жилье, где они живут и хозяйствуют под присмотром и, так сказать, постигают азы нормальной свободной жизни, – показал обнадеживающий результат. За три года из семи парней, прошедших через проект, в колонию вернулся только один. Кроме того, «приближение к воле» происходит через занятия искусством, спортом…
– В итоге мы добились того, что за три года рецидивная преступность среди несовершеннолетних упала почти вдвое, – говорит Андрей Луханин.
– Надеетесь, что и дальше будет падать?
Подполковник иронически улыбается.
– Еще Владимир Ильич Ленин мечтал, что преступности в нашей стране не будет вообще. Но я в эту фантастику не верю.
