8 февраля в нашей стране отмечают День российской науки, приуроченный к дате основания по указу Петра Великого Российской академии наук и Академического университета в 1724 году.
На сайте Минобрнауки РФ выставлена своего рода Доска почета, на которой 43 «портрета» наших ученых, внесших принципиально важный вклад в мировую копилку знаний и технологий – от Ломоносова до Касперского. Конечно, любой более-менее грамотный человек сразу заметит явную недостачу. Почему, к примеру, нет Яблочкова и Лодыгина, придумавших первые электролампы, причем применявшиеся для уличного освещения? Жуковского вспомнили, Циолковского забыли. Зворыкин, один из создателей телевидения, присутствует, а Марк Кривошеев – разработчик мирового стандарта цифрового ТВ – отсутствует. Я уж не говорю о гуманитариях, каковые на Доске почета вовсе не значатся…
Однако эти вопросы не стоит воспринимать как претензии – возможно, на Доске почета просто не хватило места: если упоминать всех сделавших что-то заметное, то такой нагрузки не выдержит, наверное, даже интернет, о котором, кстати, грезил в 1837 году Владимир Одоевский в романе-утопии «4338 год», причем грезил весьма правдоподобно: «Между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии общаются друг с другом».
Как самостоятельная отрасль наука появилась в России значительно позже, чем в Европе, – Сорбонна, Саламанка, Пражский, Боннский, Виттенбергский и прочие университеты, не говоря уж об Оксфорде и Кембридже, отсчитывали свою историю столетиями к тому моменту, когда у нас появилась своя Академия наук и первый, по-нынешнему говоря, вуз.
Михаил Васильевич Ломоносов, который в 20 лет пришел «первый раз в первый класс», но не только всех нагнал, но и перегнал, не случайно стал первым великим порождением и олицетворением парадоксальной судьбы российской науки.
Пока догоняли, приходилось учиться у «европейских партнеров», причем настолько плотно, что в отечественных учебных заведениях и Академии наша речь чаще всего не звучала вовсе, а в народе утвердилось мнение, что немец – это и есть русский ученый. «Собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» еще не народилось в достаточном количестве. К примеру, по части истории из 34 академиков только трое были русскими, и Ломоносов – один из них. Жилось им крайне неуютно, как на чужбине. Кстати, именно история как наука стала причиной настоящей трагедии.
За что хотели казнить «архангельского мужика»
Началось с того, что немцы Миллер, Шлецер и Байер притащили в наши края пресловутую «норманнскую теорию», которая состояла в том, что из тьмы дикости и невежества восточных славян вытащила кучка викингов, создавших русское государство. Ломоносов настаивал, что просвещение пришло из православной Византии, а викинги – они же датские, шведские, норвежские крестьяне, сбегавшие из дома ради высокопрофессионального грабежа и наемничества, ничему научить не могли, поскольку сами были ни в зуб ногой по части грамоты и хороших манер.
Ломоносов жестко раскритиковал диссертацию Миллера «О происхождении имени и народа российского» и труды Байера. Как известно, Михайло Васильевич в научных диспутах применял не только блестящие аргументы, но и кулаки, за что не раз получал выговоры. Здесь же дело обернулось куда хуже.
По его инициативе группа русских (по национальности) ученых – не только историков – составила письмо в сенат о засилье немцев в Академии, к тому же насаждающих вредные для Отечества теории. Однако сенаторы сочли послание бунтом и создали комиссию. Наказание было не то что жестким – чудовищным. Академиков Шлецера и Тауберта, видимо, как пострадавших, было приказано наградить, четверых подписантов приговорили к битью кнутом и ссылке в Сибирь, а математика, философа, филолога, географа, теолога и переводчика либретто первых опер на русской сцене Ивана Семеновича Горлицкого – к смертной казни. И Ломоносова – тоже, хотя письма он не подписывал.
Комиссия заявила, что Ломоносов «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к Академии, так и к комиссии, и к немецкой земле подлежит смертной казни, или, в крайнем случае, наказанию плетьми и лишению прав и состояний», – писал в книге «Ломоносов и основание Московского университета» М. Т. Белявский. – Почти семь месяцев он просидел под арестом в ожидании утверждения приговора… Указом Елизаветы Ломоносов был признан виновным, однако от наказания «освобожден». Ему вдвое уменьшили жалованье, и он должен был «за учиненные им предерзости» просить прощения у профессоров… Миллер составил издевательское «покаяние», которое Ломоносов был обязан публично произнести и подписать… Это был первый и последний случай, когда Ломоносов вынужден был отказаться от своих взглядов.
Горлицкого, кстати, тоже помиловали и вернули на работу. Но то, что русский сенат был готов рубить русским ученым головы за неучтивость «к немецкой земле», говорит о том, что нынешние «низкопоклонники перед Западом» – дети по сравнению с тогдашней властью.
Траектория Кондратюка
Неподалеку от городка Камень-на-Оби в Новосибирской области в начале девяностых сгорело зернохранилище, названное «мастодонтом», – огромное деревянное здание, построенное без единого гвоздя и рассчитанное на 13 тысяч тонн зерна. Автор проекта – сотрудник предприятия «Хлебопродукт» Юрий Васильевич Кондратюк – объяснял столь неожиданное техническое решение тем, что в конце 20-х годов в стране были проблемы с гвоздями.
За «мастодонта» Кондратюка арестовали как вредителя, поскольку никто не верил, что здание, построенное таким странным способом, выдержит такое огромное количество зерна. Но оно выдерживало даже больше…
В заключении гражданин Кондратюк работал не с тачкой и кайлом, а по специальности, поскольку не заметить его странный и удивительный ум было невозможно – он делал все «не как у людей», но лучше, чем у людей.
Никто, конечно, не знал, что этого долговязого человека зовут Александр Игнатьевич Шаргей, что во время Гражданской он сперва дезертировал из Белой армии, потом бежал от армии Красной, а когда побег не удался, мачеха раздобыла ему документ умершего от тифа юноши Юрия Кондратюка, под чьим именем он прожил до конца дней и всю жизнь боялся, что тайну раскроют и покарают.
Но беда в том, что он был гением: в 1919 году, еще не зная о работах Циолковского, сконструировал ракету, а в 1929-м создал свой главный труд – «Завоевание межпланетных пространств», где рассчитал траекторию полета к Луне и высадки на ней.
Эти расчеты легли в основу американской программы «Аполлон» и, разумеется, советского лунного проекта – другие траектории, может, и есть, но только на бумаге. А в то время оценить работу могли лишь единицы – например, молодой Сергей Королев. Он пригласил Кондратюка в ГИРД (группа по изучению реактивного движения), из которой выросла вся наша космонавтика. И возможно, Кондратюк стал бы одним из ее гигантов, но он боялся, что начнут проверять его биографию и тайна вскроется…
Он отказался, строил ветряки и зернохранилища, не имел даже инженерного звания, потому что Саша Шаргей окончил в 1916 году Петроградский политехнический институт, а Юра Кондратюк – только гимназию… Из-за этой тайны он и уехал в Сибирь, чтобы уж совсем подальше от родной Полтавы, где его могут узнать.
На войну ушел добровольцем и погиб в феврале 1942 года. Похоронен в деревне Кривцово Орловской области. Юрию Кондратюку поставлено несколько памятников – в России, на Украине и в США, его имя носят улицы, площади, учебные заведения и, разумеется, траектория полета к Луне. Других траекторий пока нет.
