Радиостанция «Маяк» закрыла программу «Болячки» и уволила двух ее ведущих Викторию Колосову и Алексея Веселкина за кощунственные шутки над больными муковисцидозом.
Кто совсем не в курсе – напомню. Болезнь эта – страшная и практически неизлечимая – проявляется тем, что на коже больного проступает соль. Когда участвовавший в программе врач объяснил это, последовал такой диалог:
Колосова: А пахнут они? С ними хорошо текилу пить!.. Ну, маэстро! Сука!
Веселкин: А обезьяны болеют?.. Просто мы думаем, что они ищут блох, а они ищут кристаллики соли! Они же не знают, что можно в магазине купить!.. Представляете: «Володь, пойди сюда, мы с дядей Васей должны выпить текилы, дай я тебя поцелую!»
Программа вышла в эфир 4 октября, но скандал разгорелся значительно позже, к концу месяца, и теперь он в числе самых обсуждаемых тем. Реплики вызвали возмущение родителей, чьи дети страдают этим недугом (либо страдали – больные муковисцидозом от рождения обычно не доживают и до 30 лет), отреагировали официальные инстанции, журналистское сообщество, общественники и просто неравнодушная публика. В результате маяковское начальство принесло извинения, а также сами ведущие – непосредственно перед увольнением. Руководитель программы Сергей Стиллавин (отсутствовавший на том эфире) осудил коллег. Как и следовало ожидать, последовало предложение создать что-нибудь вроде хартии журналистской профессиональной чести. Предложение это, я думаю, забудется скорее, чем сама история – действительно гнусная.
Если подойти к ней с позиций профессионального цинизма, то удивляет только то, что эти ребята не сорвались раньше на чем-нибудь другом – возможностей было предостаточно.
Программы Стиллавина и его друзей (в том числе ныне уволенных) я слушал иногда. Вернее, пытался слушать, но всякий раз не хватало терпения: ведущие беспрерывно ржут (именно так – а не смеются) над каждым словом – своим и чужим, из-за чего редкую фразу удается дослушать до конца. Создается впечатление, что в студию в установленное время пускают веселящий газ. Получив за двадцать с лишним лет работы в прессе некоторое представление о том, как она устроена, я знаю, что никакой это не газ, а формат. В данном случае он предписывает весело, откровенно, на грани фола говорить о разных вещах, которые сами по себе могут и не быть смешными. По московскому времени это утренний эфир, и надо взбодрить столицу, все обсмеять и тем самым избавить москвичей от разных фобий и комплексов перед очередным днем «игры на выбывание».
По сути, это такая импровизированная клоунада. И что самое важное – ежедневная. Каждый раз, собираясь на работу, ведущий должен настраивать себя на двух-трехчасовой хохот по любому поводу. Забыть о личном и превратиться в подростка, впавшего в состояние «ржунимагу». Повторяю – формат такой…
И вот этот формат с ведущими на борту занесло в такую печальную область, как болезни. Поскольку ребята были натренированы в строго определенном направлении, в этом направлении их и несло. Г-жа Колосова, перед тем как сказать гадость, посредством разломленного надвое бублика изобразила клыки. Если отбросить морализаторство, то видно, как человек старается на работе…
В очередной раз говорю – это формат, и гадкая история лишь убеждает в том, насколько он главнее мозга. На стеклянных медицинских шкафах есть грубая и очень правильная надпись: «Смотри, что берешь». Именно так нужно напоминать человеку, погруженному в рутину: думай, контролируй себя, ошибка дорого обойдется. Может быть, скандал на «Маяке» сослужит ту же службу, поскольку от некоторых форматов, построенных только на стремлении выкобениться, я, как О. Бендер, начинаю сомневаться в человечестве. Болезни, в том числе страшные, осмеяны в мириадах анекдотов, но даже при абсолютной свободе слова этот жанр, как домашние тапочки и ночнушки, останется непубличным. Попытки изменить эту фундаментальную вещь приводят к тому, что обесцениваются слово и сам смех. Выяснится, что смеешься ты один и сам над собой, как мой ротный старшина.
– Почему не в сапогах, а в тапочках?
– Грибок у меня, трщ старшпрапорщик.
– Ну, так бери корзинку и собирай, ха-ха-ха…
Милейший, кстати, был человек.
