К примеру, в середине 90-х казаки пригрозили выпороть за пакостничество одного местного деятеля аккурат в канун открытия персональной выставки, и весь город всерьез обсуждал, достоин ли паренек порки. У другого (опять же в канун) возник вроде как конфликт с директором галереи, который будто бы усмотрел в произведениях что-то фашистское. В итоге народ на выставку повалил валом, и пресса жужжала роем вокруг автора и вокруг директора. Ничего фашистского в экспозиции, по правде говоря, не было. Лично мне из всех произведений запомнился обрамленный чертеж пистолета Макарова в профиль и анфас…
Самое удивительное, что присутствовавшие при обоих эксцессах столичные гости сразу поинтересовались, сколько казаки и директор берут за рекламу, и долго удивлялись, что эксцессы были искренними, бесплатными, из любви к чистому искусству… Дремучая провинция.
И вот накануне стою в пробке и слышу по радио буквально следующее: митрополит Пантелеимон обратился к городским властям с требованием запретить выставку Марата Гельмана «Родина». Потом, когда ознакомился с материалом поближе, выяснилось, что путь факта к эфиру очень напоминает старый армянский анекдот: «Правда ли Хачикян выиграл в Спортлото тысячу рублей?» – «Правда, но если точнее, то не Хачикян, а Манасян, не тысячу, а сто, не в Спортлото, а в карты, и не выиграл, а проиграл».
Как выяснилось, митрополит о выставке знает, она ему не нравится, но в тот день владыки в городе не было и ни с каким обращением к власти церковь не выступала. Есть, как сообщают информагентства, только намерение обратиться к губернатору, в минкульт, поддержать протест городского депутата Владислава Жуковского, который, по правде сказать, и есть главный ньюсмейкер.
Пресс-секретарь епархии священник Петр Боев говорит буквально следующее:
– Не дело церкви лезть в музейные дела и указывать, проводить выставку или нет.
Правда, творчество Гельмана отец Петр также не жалует, но акцентирует внимание на том, что это его личное мнение…
Но все эти слова – выстрел вдогонку. В Сети к тому моменту уже полно заголовков, извещающих, что «Церковь запретила выставку», «Родину хотят предать анафеме» и т. д. И радио повторяет вслед за Сетью.
Вопрос не в качестве журналистской работы – она-то по формату последних времен как раз «качественная». В качестве образца: одно популярнейшее издание из информации о том, что сильные морозы обошлись без особых жертв – замерз один пьяный бомж – делает передовицу: «На улицах города валяются обледенелые трупы».
Здесь «качество» строится на ожидаемости скандала: есть мороз – должен быть труп. Обледенелый. Аналогию можно продолжить: гей-парады подразумевают агрессивных «охранителей вечных ценностей», выставка мехов – бешеных гринписовцев, а современное искусство в последнее время как-то совсем не смотрится без «мракобесов».
Вообще, если бы церковь действительно запрещала скандальные выставки, отлучала и предавала анафеме, она бы сделала большой подарок производителям и потребителям «горячей» информации – ведь именно этого от нее ожидают. В церковниках попросту очень хотят видеть мракобесов, и поэтому каждое расхождение во взглядах клириков и «свободолюбивых мирян» становится поводом для широких дискуссий как в «интеллектуальной» среде, так и в «простой».
Это, кстати, давняя либеральная традиция, берущая начало с отлучения Льва Толстого от церкви. Собственно, от самого отлучения нашему гению было ни холодно ни жарко, поскольку он не был христианином и открыто презирал церковь; и уже тем более отлучение никак не могло отразиться на его здоровье и имуществе… Но интеллигенция развернула громокипящую кампанию и клеймила «мракобесов» так, как не снилось никакому Емельяну Ярославскому.
Что касается так называемого современного искусства, то «мракобесы» ему органически необходимы, как отрицательный герой – положительному. Можно даже сказать, что именно для них оно и существует. К примеру, картина в виде популярного слова из трех букв создается в расчете на быструю энергичную реакцию. Долговременной художественной ценности она не имеет.
И на ту самую «возмутительную» инсталляцию с куполами-клизмами 20 лет никто любоваться не будет – она отживет свой век, когда закончится выставка. Задача-то немудреная – раздразнить, показать фигу и смыться. И, надо признать, выставка успешно ее отрабатывает, перевозя ожидаемые скандалы из города в город.
