В списке самых страшных злодеяний не только Великой Отечественной войны, но и истории человечества блокада Ленинграда занимает особое место. Для Гитлера этот город как «колыбель трех революций» имел особое значение. «Ленинград мы не штурмуем сейчас сознательно. Ленинград выжрет самого себя», – говорил он и самоуверенно заявлял: не позднее чем через три-четыре недели город, как «спелое яблоко, упадет к нашим ногам…»
Дорога жизни и смерти
Он благодарил своих солдат «за создание невиданной в истории человечества блокады» и планировал праздничный банкет в «Астории», не осознавая, что ему придется сражаться с таким же невиданным никогда и нигде ранее мужеством и упорством людей.
Можно ли было представить, что в осажденном городе, почти умирая от голода, слабеющие люди будут писать научные работы? И ставить спектакли: в театре музыкальной комедии артисты кланялись, держась за спинки кресел.
А для того чтобы истощенные музыканты смогли исполнить гениальную симфонию Д. Шостаковича, им пытались достать дополнительный паек, недостающих артистов искали по всему городу, потому что в имеющемся оркестре «первая скрипка умирает, а валторна при смерти».
Седьмая симфония транслировалась через репродукторы, ее слышали не только жители города, но и немцы. Один из них много позже скажет: именно тогда
мы поняли, что проиграем эту войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть…
Положение людей было тогда невероятно тяжелым. Одна из блокадниц, Тамара Мильянович, впоследствии вспоминала, как издевались немцы, сбрасывая листовки «Чечевицу съедите – Ленинград сдадите», «Съедите бобы – готовьте гробы».
Хотя о гробах уже не мечтали: тела везли на кладбище в простынях или просто оставляли у подъездов – их потом собирала машина. Один из участников войны вспоминал, как увидел свою жену на носилках – ее уже должны были погрузить в машину. Когда он подошел ближе, оказалось, что женщина еще дышит.
«По дороге дойдет, – ответили ему санитары. – Уже не выживет». Но он все-таки заставил поднять ее в квартиру, сумел выходить. Через несколько лет у них родился сын Владимир. Сейчас он занимает пост президента страны.
Спасти своих близких смогли не все. Чтобы сохранить людей, с июня 1941 по апрель 1943 года, по данным специализированной комиссии, были эвакуированы 1 743 129 человек. Сколько из них так и не добрались до места назначения, неясно до сих пор.
Переправа шла под бомбежками. Они становились особенно ожесточенными, когда на Ладожском озере начались штормы и тысячи людей на берегу ждали отправления. Часть машин уходила под лед.
Дмитрий Лихачев в своей книге «Воспоминания» рассказывает о том, как одна из женщин сошла с ума, увидев, как провалилась машина, перевозившая ее детей. Та, где была она, аккуратно обогнула полынью и двигалась дальше. Страшные трагедии стали обыденными случаями той жизни. Людей везли в Вологодскую, Кировскую, Свердловскую области, в Казахстан и Сибирь. Около 11 тысяч ленинградцев добрались до Красноярского края.
Путь на восток
Выжили из них не все. Виктор Астафьев впоследствии напишет о том, как ему и еще нескольким рабочим пришлось заниматься «погребальными делами»:
На станции отцепили от поезда, идущего с эвакуированными из Ленинграда, ледник, набитый покойниками. Ближний Березовский совхоз выделил подводы и возчиков, мы наряжены были им в помощь. Я не стану описывать те похороны – о таком или все, или ничего. Еще живы ленинградцы, перемогшие блокаду, и я не могу присаливать их раны, ковыряться в кровоточащем сердце, пусть и чернильной ручкой. Похоронами я был не просто раздавлен, я был выпотрошен, уничтожен ими и, не выходя на работу, отправился в Березовку, в военкомат – проситься на фронт.
Но что мертвые? И живые ленинградцы условно считались ими, по словам очевидцев, даже смотреть на них было страшно.
23 сентября 1942 года в Красноярский край прибыл эшелон с детьми. Всего 1 458 человек – 22 детских учреждения, в том числе 5 яслей, 13 детских садов и 4 детских дома. После медицинского осмотра их отправляли в разные районы края – Краснотуранский, Новоселовский, Каратузский, Партизанский, Канский и другие. Сибиряки, хоть и сами сильно нуждались, организовали сбор всего необходимого. В первую очередь запасов еды и теплых вещей – ребятишки приезжали в тоненьких пальтишках и легких ботиночках. Так, например, в Ирбейском районе к приезду было подготовлено 6 тонн овощей, 2 тысячи яиц, 28 кг меда, 25 кг сливочного масла. И еще смогли собрать три тысячи рублей.
В далекое село Каратузское из блокадного Ленинграда привезли детский сад № 26. Пятьдесят мальчишек и девчонок с воспитателями поселились в бывшем пионерском клубе. Кроме одежды и питания, им выделили сенокосный участок и 5 га земельного участка для ведения подсобного хозяйства. Купили двух лошадей и четыре коровы, обеспечили дровами, керосином и мылом.
Несколько десятков ребятишек оказались и в Екатериновке Идринского района. В карточках эвакуированных как место работы родителей упоминалась фабрика «Катушка» и завод № 232, но нередко в графе «мать» стояло – «умерла», «отец» – «в РВКК». Сохранились сведения, что жители села «проявили тепло и заботу к эвакуированным, приняв их как родных детей». А вот что вспоминала женщина, работающая санитаркой в то время:
Шел уже 44-й год, здоровье у блокадных детей было слабое. Но к этому времени они уже оттаяли душой, учились, играли, не без того, и всплакнут порой. В селе их любили, жалели, и им нравилось в гости к местным ходить.
Состояние маленьких ленинградцев было ужасающим. Пережившие не только страшный голод, но и бомбежки, гибель родственников, они никогда не улыбались и почти не реагировали на окружающих. В архивах сохранились документы, на основании которых можно судить о том, как шел процесс восстановления.
Надя Кустова (3 года) по прибытии в Канск болела дистрофией, цингой, врачи констатировали полное отсутствие подкожного жира, истощение, вес 7 кг, кожа бледно-серая, вставать не могла. Через год девочка весила 14 кг и выросла на 4 см, врачи отмечали, что развитие соответствует норме…
После того как отгремели долгожданные салюты Победы, юные ленинградцы (те, у кого остались в живых родственники) стали возвращаться. А 9 сентября 1945 года газета «Красноярский рабочий» опубликовала письмо председателя исполнительного комитета Ленинградского городского совета депутатов трудящихся П. Попкова:
Дорогие товарищи красноярцы! В тяжелые дни блокады Ленинграда, в 1942 году, партия, правительство и товарищ Сталин вам, товарищи сибиряки, доверили самое ценное, самое дорогое будущее нашей Родины – наших детей. Мы знали, что дети Ленинграда встретят у вас в далекой Сибири тепло, заботу и внимание, как у родных людей. И мы не ошиблись. Настал час победы – и к нам вернулись из Красноярского края наши здоровые, полные сил, бодрые, жизнерадостные дети, будущая наша смена. Товарищи сибиряки! Трудящиеся Ленинграда никогда не забудут ваше чуткое отношение к нашим детям. Спасибо вам, товарищи, всем трудящимся Красноярского края за радушный прием, заботу и внимание к детям защитников города Ленинграда.
Но часть эвакуированных детей осталась в Сибири, ехать им было некуда. Они получали образование в Красноярске, Абакане, устраивались на работу. Так произошло и с Германом Семеновичем Романовым, которого двухлетним мальчиком привезли из города на Неве.
Переводили его из одного детского дома в другой. Но для учительницы младших классов из Ирбейского он стал почти родным – именно она провожала его в армию, встречала, на свадьбе сидела на месте матери.
Через какое-то время молодой парень сменил «фашистское» имя Герман на Геннадий. Стал работать рулевым на пароходах, избороздил весь Енисей. И вот спустя много лет вдруг узнал: его разыскивают. Обратился в красноярское управление детскими домами и там… его «опознала» бывшая воспитательница из Канского детского дома.
Разыскали в архивах адрес родителей. Вскоре мужчина получил телеграмму: «Срочно вылетай. Все ждем. Мама». Долгих 25 лет женщине говорили, что ее сына нет в живых. Но она не хотела этому верить и упорно искала его.
А в 1991 году в Красноярске по инициативе Гелия Николаевича Боголюбова, пережившего не только голод в Ленинграде, но и расстрел отца и ссылку в Сибирь, была создана организация «Блокадник». После его смерти организацию возглавила Валентина Степановна Антонова.
И вот уже три четверти века прошло с тех страшных событий. Сменились эпохи, политический строй, даже название страны. Но на перекрестке проспекта Мира и улицы Парижской Коммуны, у памятника «Дети войны», до сих пор собираются пожилые люди. Здесь, несмотря на десятилетия жизни в Сибири, они вновь ленинградцы.
Вспоминают все: и хлеб из опилок, и бомбы, которые разрывались в нескольких метрах от них, и долгий, изнурительный путь на восток. Стоят там, у разомкнутого кольца – части памятника, символизирующего снятие блокады. Они, прошедшие невероятные испытания и выжившие несмотря ни на что, и сами – как настоящие символы Победы. Победы над голодом, страданиями и самой смертью.
«Меня спасли сибиряки»
Из воспоминаний детей блокадного города
Валя Рощина (нижний ряд, справа) в детском доме г. Канска, 1946 г.
Валентина Викторовна Рощина
«Родилась я в августе 1935 года в Петергофе Ленинградской области. Когда началась война, мне было шесть (семь) лет, Вите – примерно четыре года (или пять лет), а самому маленькому Гене – шесть-семь месяцев (он еще лежал в одеяльце).
Отец перевез нас из Петергофа в Ленинград и ушел на фронт, с которого так и не вернулся.
Началась блокада, начался голод. Мама рано уходила занимать очередь за хлебом, а потом на работу. Приходила поздно вечером и давала нам по маленькому кусочку хлеба (примерно 4х4 см). Иногда хлеба не хватало (давали по карточкам). Я и Витя хлеб съедали, а Гене я мочила водичкой и через марлечку давала ему сосать.
От голода мама слегла и не вставала (ходить за хлебом было некому), я ее все время чем-нибудь накрывала, чтобы ей было тепло. Хлеба не было, а было маленько жмыха и дуранды, очень твердые, как камушки. Мы их кусать не могли, а просто держали во рту, и что отсоединялось, глотали. Потом и жмых закончился.
Первым умер Гена. За Геной умерла мама. Сколько дней они лежали мертвые, я не знаю. Мы с Витей остались вдвоем. Взрослые, кто еще мог ходить, ходили по домам и подбирали всех мертвых, а также живых детей. Пришли к нам мужчины, забрали мертвых маму и Гену, а потом пришли и за нами. Мы уже почти не ходили, были кожа да кости.
Они посадили нас на спину и принесли в детский дом, который через сутки должны были эвакуировать. За эти сутки в детдоме умер Витя. У меня никого не осталось.
В детдоме я впервые поела овсяной каши, вкус которой запомнила на всю жизнь. На следующий день нас посадили на пароход и повезли по Ладожскому озеру. Немцы бросали бомбы, но наш пароход каким-то чудом уцелел.
Затем нас посадили на поезд и повезли в Сибирь. Везли очень долго (больше месяца). В поезде нам каждый день стали давать хлеб, горячую воду. Мы маленько ожили. Часто стояли на станциях. Привезли нас в село Вершино-Рыбное Партизанского района Красноярского края. В детском доме нас стали откармливать и все время давали рыбий жир».
Ярлыкова Вера Александровна
«В 1937 году арестовали папу и на «черном вороне» увезли навсегда. Долго я не могла понять, кому помешал мой добрый папа, настоящий ленинградский интеллигент. Я продолжала учиться в Первой образцовой школе, но весной 1943 года нас принудительно эвакуировали из Ленинграда, сослали в Сибирь.
«Черный поезд» не спешил. Он долго стоял на станциях, из вагонов выносили умерших в дороге. На станции Красноярск ленинградских детей увидела бабушка, она торговала пирожками. Увидев нас, она, всплеснув руками, спросила: «Откуда вы такие тощие?» Узнав, что мы из Ленинграда, она обняла нас и отдала все пирожки. Кто знает, может, один из них помог мне дожить до Козульки, где нас добрые люди разобрали по квартирам.
Начальник дорожного отдела Фролов взял меня на работу счетоводом и регулярно подкармливал, угощая хлебом, молоком и творогом, а я еще долго не могла освободиться от страха пережитого и во время грозы выскакивала на улицу, считая, что это бомбежка. Вспоминая военное время, я все время говорю: сама бы я не выжила, меня спасли сибиряки.
Весной 1943 года я с подругой поехала в Красноярск на заработки, и мы увидели объявление: «В речной порт требуются грузчики», но больше привлекла приписка: «Кроме денег, будет выдаваться паек – пятьсот граммов хлеба в день».
Мужчины были еще на фронте, и грузчиками брали женщин. Не найдя другой работы, я отправилась в речпорт. Начальник базы «Енисей» речного порта Лютницкий, увидев меня, расхохотался: «Ты хоть знаешь, что такое грузчик?» И тут я потеряла сознание. Когда очнулась, около меня суетились люди, а Лютницкий сказал своему заму: «Откормить, а куда послать работать – решим потом».
И вновь повезло с добрыми людьми. Главный бухгалтер управления речного порта Анастасия Ильинична Лыткина выучила меня всем премудростям бухгалтерской науки, взяла к себе в бухгалтерию, где я и проработала 50 лет и ушла на пенсию с должности старшего инженера контейнерных перевозок».
Колосова Эсфирь Исаевна (Киселева Валя)
Девочка родилась в марте 1940 года в Ленинграде, потом она была эвакуирована с детским домом в Канск.
«О судьбе своих родителей ничего не знала. В 1945 году в Красноярске меня удочерила семья Зусманович, Лидия Самуиловна и Исай Савельевич. В 1944 году у них погиб на фронте под Ленинградом единственный сын Фрол, и они решили удочерить ленинградскую девочку в память о своем сыне.
При удочерении мне изменили имя – так я превратилась из Киселевой Вали в Зусманович Эсфирь. С величайшей благодарностью вспоминаю родителей, они отдавали мне все тепло души, я всегда чувствовала их любовь. Родители позаботились о моем воспитании и образовании – я окончила Иркутский медицинский институт».
Фото Минусинского регионального краеведческого музея имени Н. Мартьянова и сайта красноярские-архивы.рф
При подготовке статьи использованы материалы книги В. Антоновой «Сибирь второй нам Родиною стала» и сайта «Красноярские архивы».
