В связи с приговором по делу террористической организации «Сеть» (запрещена в РФ) в прессе известной ориентации опять замигали три лампочки – Сталин, 37-й год, суды-тройки.
В общем-то, они там никогда и не гасли – эта сцепка образов столь же устоявшаяся, как елка – Дед Мороз – оливье. Удивляться тут решительно нечему, хотя еще лет десять назад находились добряки, которые принимались взывать к разуму, говорить что-то вроде:
Ну какой 37-й год, сами подумайте; вот вы скажете по телевизору «путинский режим» и спокойно себе идете домой, и за границу ездите, и детки у вас в лучших заведениях учатся, и полиция вас бережет и т. д.
Сейчас, я думаю, таких не найдется.
Мы вообще вступаем в такой период борьбы мировоззрений, когда правдоподобность образа уже не играет почти никакой роли – роль играет громкость и частота повторения. Если говорит первый президент Украины, что Сталин с Гитлером встречались во Львове и даже документы есть, – не надо фабриковать доказательства, надо просто повторять это громче и чаще. Как и во всех прочих подобных случаях.
Однако, имея страсть к исследованию самого принципа действия, хочу поделиться мыслью о том, почему вышеупомянутая тройка образов работала и будет работать.
Тот персонаж, которого у нас называют русским либералом, – один из самых старых (ему, если округлить, около двухсот лет) и неизменных типов в нашей истории. То, что говорили о нем Пушкин, Тютчев, Достоевский, Чехов и пр., абсолютно актуально и сейчас. Устроен этот персонаж просто: тело его в дикой России, сердце – в благословенной Европе.
Но даже если то и другое в Европе, он все равно должен являть собой воплощенный разрыв между варварством и цивилизацией, потому что только этим он интересен той компании стран, которая считала Россию врагом и сейчас считает.
Этим же он выделяется и в немытом отечестве своем, и все у него наоборот: наша правда для него ложь, наша беда или вина – его радость, наша радость – его злоба и т. д. Потому есть две вещи, без которых существование русского либерала невозможно. Первая – образ чудовищной России. Только на его фоне этот персонаж заметен.
У образа должны быть свои олицетворения: в прежние времена – Иван Грозный, Салтычиха, Николай Палкин и пр. Нынешние – Сталин, 37-й год, тройки, Колыма. Всякий раз прибегая к ним, либерал всего лишь обозначает свое существование – я здесь, я жив, ку-ку.
Когда патриоты-державники, писатель Прилепин, например, говорят, что либералы люто ненавидят Сталина, они ошибаются. Или кокетничают. Убери из нашей истории Сталина – либерал осиротеет; он держится за него всеми конечностями, потому что Сталин – одна из несущих опор образа чудовищной страны.
Вторая вещь (а по чести – первая), от которой наш персонаж критически зависим, – сама Россия. Зависимость эта – кровная, смертная – примерно та же, что у солитера от тела хозяина. Умрет хозяин – и солитеру конец. Не станет России – и русского либерала не станет.
Смысл существования этого исторического персонажа обнулится. Война закончилась, фольксштурм распущен…
Вероятность, что после такой вот победы сердечная родина русского либерала заинтересуется им просто как симпатичным человеком (каковым он искренне мнит себя), а тем более профессионалом высоких сфер, деятелем искусства, мыслителем, конечно, есть, но очень маленькая. Потому что русский либерал – явление русское до мозга костей, а значит для «них» – экзотическое, периферийное.
Можно, конечно, дать Нобелевскую премию Светлане Алексиевич (хотя бы ради удовольствия послушать ее расистскую речь с трибуны), но всерьез ставить ее в один ряд со значимыми литераторами Запада, никому на этом самом Западе и в голову не придет. Так же как Акунина, Быкова, Улицкую или почившего Войновича.
Запад их творения, конечно, переводит, делает знаки внимания, но ему важно, чтобы они работали на Россию, поскольку все их творчество носит сугубо прикладной характер – расшатывать, вбивать комплексы… Да персонаж это и сам понимает. Сколько бы он не кричал свое любимое «пора валить» и даже воплощал призыв в жизнь, нет существа привязанного к нашей Родине более, нежели он; любой барыга по сравнению с ним космополит безродный.
Такой вот, милые, парадокс.
Но поскольку Родина немытая помирать пока не собирается, и по отношению к – выразимся деликатно – оппонентам ведет себя мирно, травоядно, то Сталина, 37-й год, суды-тройки будут поминать по любому поводу и без него.
Если, конечно, упаси-пронеси, не накаркают нечто подобное в действительности – тогда все их свободомыслие будет прятаться даже не на привычной кухне, а в той области, где обитает червь, упомянутый выше.
