Профессия учителя в определенном смысле находится вне традиционного понимания карьеры. Молоденький лейтенант хочет дослужиться до генерала, выпускник политеха – до главного инженера и выше, младший научный сотрудник мечтает стать академиком…
Растут не по должностям
Учитель, конечно, тоже может вырасти до директора школы, даже до министра образования, но если воспринимать его миссию в чистом виде – как «человека, который учит», – то это будет не столько рост, сколько смена специальности.
Человек, который учит, пребывает примерно в той же карьерной плоскости, что и люди искусства, которые растут не по должностям, а эпитетам – «талантливый», «выдающийся», «великий» и так – до «классика», желательно живого…
Учитель может иметь регалии (да и административные должности учительству не всегда помеха), но не оставляет после себя материальных шедевров – его подлинная слава, его победа растворяется в учениках, в их победах. Даже как человек, не лишенный профессионального честолюбия, он может радоваться за себя, только радуясь за других. Именно поэтому профессия учителя – теоретически идеальный вариант для гуманизма и бескорыстия, тем более что для «корысти» в этой сфере места не так уж много. Точнее, очень мало.
Кастовое разнообразие
В канун профессионального праздника учителей осыпают цветами и комплиментами – и то и другое заслуженное. Пожалуй, нет профессии, о значимости которой говорилось бы столь пафосно. Однако этот пафос можно воспринимать и как своего рода моральную компенсацию далеко не однозначных отношений государства и учительского корпуса.
Вопрос, «ценит ли страна труд школьного учителя», стал сверхактуальным вовсе не в наши времена – он всегда был таким. По большому счету ответом на этот вопрос оценивали характер и качество государства. И наряду с разговорами по делу здесь никогда не обходилось без спекуляций, чаще всего не имеющих прямого отношения к наробразу как таковому.
Несколько лет назад «Царьград» опубликовал материал о том, что Счетная палата перевела «на наши деньги» доходы работающих подданных Российской империи 1913 года, и выяснилось, что первым богачом был учитель гимназии, получавший 85 рублей в месяц (более 130 тысяч нынешних). На втором месте – некий «чиновник среднего класса» (около 95 тысяч рублей), далее – квалифицированные рабочие, зарабатывавшие в разы меньше.
Статистику эту перепечатало множество изданий, потому что она действительно занимательная, а главное, соответствует одному из центральных лозунгов времени – нынешнее государство учителей совсем не ценит. В отличие от империи (заграницы, Советского Союза и т. д., нужное вписать).
Разумеется, никто не углубляется в подробности – какого происхождения этот учитель за 85 целковых в месяц и где именно служил…
В том же году, из которого взята статистика, оппозиционный публицист В. И. Ленин пишет статью «К вопросу о политике Министерства народного просвещения», исполненную почти современным пафосом.
Нам возражают, конечно, казенные перья и казенные слуги, что Россия бедна, у нее нет денег. О да, Россия не только бедна, она – нищая, когда идет речь о народном образовании… Россия бедна, когда речь идет о жалованье народным учителям. Им платят жалкие гроши. Народные учителя голодают и мерзнут в нетопленых и почти нежилых избах. Народные учителя живут вместе со скотом, который крестьяне зимой берут в избу. Народных учителей травит любой урядник, любой деревенский черносотенец или добровольный охранник и сыщик, не говоря уже о придирках и преследованиях со стороны начальства. Россия бедна, чтобы платить честным работникам народного просвещения, но Россия очень богата, чтобы кидать миллионы и десятки миллионов.
Кстати, семейную историю самого Ильича в некотором роде можно считать опровержением им же написанного. Его отец Илья Николаевич Ульянов, посвятивший жизнь учительству, являл собой пример невероятного социального лифта. Сын мещанина, бывшего крепостного, дослужился до чина действительного статского советника (генерал-майор) и права на потомственное дворянство.
Но вряд ли взлет Ульянова-старшего, человека бесспорно выдающегося, можно считать тенденцией – это скорее образец редкого сочетания обстоятельств времени и личных качеств.
Система школьного образования в дореволюционной России являла широкое кастовое разнообразие, от элитных гимназий до деревенских школ, где есть только доска, стол и лавка.
Соответственно, не было равенства и в учительском корпусе. Например, гражданскими служащими, попадавшими в Табель о рангах и имевшими право подниматься от чина к чину, признавались учителя мужских гимназий и прогимназий.
К учителям женских гимназий это относилось только в случае, если они имели право преподавания в гимназиях мужских. Учителя начальных училищ числились чиновниками низшего XIV класса, но только в городах и при наличии университетского диплома. Это – в предельно общих чертах – «верхи» педагогической иерархии в империи, куда чудом попал и Илья Ульянов, и, видимо, те самые «85 рублей в месяц» как средний показатель.
Если смотреть пониже, то, скажем, учителя приходских училищ (в основном сельских), не принадлежавшие к дворянству (а это и был провинциальный учительский костяк), пользовались привилегиями коллежского регистратора (освобождение от воинской службы, право на пенсию и пр.), т. е. чиновника нижнего ранга, но сам чин получали только после 12 лет службы «усердной и беспорочной».
В случае увольнения ранее указанного срока приходской учитель возвращался в «подлое сословие». Также надо пояснить, что все это относилось к учебным заведениям, принадлежавшим Минобразу, – а ведь существовал целый сонм частных, церковных, ремесленных и прочих училищ, которых учительские соцгарантии не касались.
Нанятые крестьянским миром педагоги вовсе жили по принципу «как повезет», т. е. какая деревня попадется, щедрая или наоборот… В основном это были люди невысокого звания, с которыми власти особо не церемонились, и, в общем-то, это об их тяжкой доле столь гневно высказывался публицист Ленин, и далеко не он один.
Во многом уже тогда, в начале ХХ века, были заложены внешние социальные параметры учительской профессии, которая не только бескорыстная, но и в основном женская.
В начале XX века в Енисейской губернии 80 % учителей трудились в сельской местности. 60 % учителей в Сибири были женщины. Преобладание женского труда можно объяснить тем, что профессия учителя была менее привлекательной для мужчин ввиду низкого материального уровня и правового статуса (М. С. Садирова. «Жизнь и труд сибирского учителя»).
Кстати, нынешняя «женская» доля в учительстве – 86 процентов.
Не ремесло, а служба
По данным Росстата за прошлый год, Красноярский край вошел в двадцатку регионов с лучшими учительскими зарплатами – 45 963 рубля. Первые места заняли Чукотка (113,3 тысячи), Ямало-Ненецкий АО (99,6), Москва (98,1)…
Цифры эти оспариваются другими цифрами (их вообще великое разнообразие), приватно и публично, но, как остроумно заметил один профессор, Росстат на то и существует, чтобы с ним не соглашаться.
Однако даже если принять эту «среднюю температуру по больнице» за правду (а она там, безусловно, присутствует), то вводит в недоумение кратная разница между верхней и нижней частями списка.
Недоумение это не столько от сочувствия учителям Волгограда или Пскова, а от того, что сама профессия по сути не сдельщина, не натуральное хозяйство, а служба. Такая же, как военная, если не выше по значимости – военные ведь тоже из школы выходят. Там и там цена ошибок огромна. Там и там нет неважных участков, ибо любой тыл может стать фронтом.
Нарастающая внешняя угроза заставила осознать, что «бедный лейтенант» – путь к катастрофе, и жаловать за службу нужно повсеместно и дорого (чтоб потом и спрашивать строго), ибо на одной беззаветной любви к Родине далеко не уедешь.
Интересно, какая угроза должна заставить сделать то же самое в отношении учительского корпуса?
