Цыган был обычным дворовым псом. Черный, с рыжими подпалинами на животе, лапах и морде. Крупный и сильный. Много в нем кровей было намешано. Каких, Цыган точно не знал, но догадывался, что и от немецкой овчарки, и от кавказской, да еще и от лайки досталось. Все-таки жил он в сибирской деревне.
Жил себе и жил, честно нес собачью службу. Охранял дом, лаял на чужих, не пускал их во двор, пока хозяева на крыльцо не выйдут. Провожал свою хозяйку тетю Зою на ферму, где она работала дояркой. Или до магазина. И ни одна деревенская шавка – а их много бегало по улицам, гавкая на людей почем зря, – не смела даже приблизиться к хозяйке. Он зубами клацнет, они врассыпную. Был там, правда, один залетный кобель, пытался права качать. Но Цыган ему ухо откусил. И больше не видел. Может, прятался вражина, а может, съели бичи, что шарятся по окрестным дачам.
На ночь собаку сажали на цепь. Чтобы дом стерег, а не бегал по деревне за суками.
Жил Цыган под домом. Там было его хозяйство. Лежка из старого тряпья, припасы всякие на черный день по углам зарыты.
Однажды зимой тетя Зоя вернулась из райцентра. За пазухой у нее был щенок неизвестной породы. Подобрала на автостанции. Кто-то выкинул собачонку на мороз, и если б не эта добрая женщина – околеть бедняге.
Назвали щенка Тимошкой. Поселили в доме у печки.
К лету он подрос и превратился в смешное существо. Таких в деревне и за собак-то не считают. Мелкий, несуразный, с торчащей во все стороны жесткой рыжей шерстью. Какая-то дикая помесь болонки с терьером, пуделем и еще черт знает с чем. Может, даже с кошкой.
Как-то раз хозяева – дядя Дима с тетей Зоей – распили бутылочку, и в голову им пришла умная мысль – постричь Тимошку. Чтоб был покрасивше. Сказано – сделано. Изловили и обкорнали ручной машинкой.
Тимошка после этого стал еще смешней: кривые тонкие лапы, крысиный хвостик и голые бока. Цыган даже улыбнулся, когда увидел его таким. Но сильно смеяться над убогим не стал. Все-таки друг.
Сошлись они еще весной. Когда печку топить перестали и Тимошку выпустили на улицу. Тот сразу забрался к Цыгану под дом, стал лизаться. Потом нашел под рваной телогрейкой старую кость и давай ее мусолить. Цыган не возражал – пусть играет. Вдвоем жить веселей.
Тимошка был вхож в избу. Там его научили ходить на задних лапах. Хозяева потешались, и за обедом кидали собачке куски со стола. Малый делился с Цыганом, таская гостинцы под дом. То корку хлеба принесет, то куриную кость, а то и вареную картофелину.
Спали вместе. Тимошка прижмется к другу, тот его лапой накроет, и обоим тепло.
Разок, правда, Цыгану пришлось друга поучить. Он взял моду кидаться на куриц, которые бродили по двору и доклевывали остатки каши из собачьей миски. Одну чуть не придушил. Цыган рявкнул на цуцыка и немного потрепал за загривок. Объяснил, что куры – свои. Мы их должны охранять, а не калечить. Иначе мне прилетит палкой. За то, что недосмотрел.
Мелкий сразу понял и больше куриц не трогал.
* * *
Так и жили. Прошел год, другой. Тимошка отъелся, морда стала совсем наглой. Еще бы. В дом пускают, шкварки дают, на диване спит, когда никто не видит. Но все равно он оставался мелким и шелопутным – такого сколько ни корми… Глядя на него, Цыган думал: правильно люди говорят – маленькая собачка до старости щенок. То за воробьями начнет гоняться, то мышей в хлеву ловит, будто голодный. Поймает, придушит, и тащит под дом. На, друг! Ешь. Радуется, словно телячьей печенки приволок. Но какая же нормальная собака станет мышей жрать? Цыган их потом закапывал в углу.
А еще забаву придумал. Под забором, где густые кусты смородины, была дырка. В нее даже Цыган мог пролезть. И вот этот дурачок притаится у дырки, нос наружу высунет, и ждет, когда большие собаки по улице пробегут. Завидев свору, выскакивает и кидается на нее. Бежит следом, лает, матерится, зубы показывает, обзывается по-всякому. Собакам надоест, они развернутся, и за шавкой. Та бегом к дому. Цыган не вмешивается до последнего. Потом как выскочит из-под забора – и давай трепать чужаков! Только шерсть летит во все стороны. Всех порвать готов. А Тимошка собакам дули показывает.
Цыгану нравились эти развлечения.
Зимой, когда люди елки в дом тащат, у собак случился праздник. Хозяин заколол бычка. В доме был пир горой. Пришли гости. Гуляли вовсю, пели песни, плясали. Пол над головой у Цыгана трясся.
Тимошка цирк гостям показывал. А когда кто-то из них выходил во двор по нужде, прошмыгивал между ног, и под дом, к Цыгану. Та-акие куски ему таскал! И кости с кое-как обгрызанным мясом, и шматки вареной говядины, что пьяные гости под стол роняли.
Утром тетя Зоя дала им целый тазик помоев с накрошенным хлебом, остатками котлет и холодца: жрите, проглоты!
Наелись до отвала. Два дня даже гавкать нормально не могли, только побрехивали на ворон. Всегда бы так жить.
…Снова наступила весна. Цыган расчистил лапами старую дыру под забором. И опять начались игры с чужими собаками. Дядя Дима подначивал Тимошку: «Давай-давай! Волкодав ты игрушечный, мать твою…» Тот и рад стараться. Даже научился кусать собак. Тяп кого-нибудь за ляжку, и бежать. Собаки – в ярость. Тут и Цыган в дело вступает. Весело!
* * *
Летом, когда созрели огурцы, Тимошку убили.
Он, как обычно, выскочил дразнить собак. Увлекся, и не заметил, что по улице вслед за ним несется железное вонючее чудовище. Развернулся бежать обратно – а тут бампер. Удар был такой, что Тимошке размозжило голову. Он даже не скулил. Отлетел к забору, дернулся раз-другой, вытянул лапы и затих. Цыган пулей вылетел со двора, в два прыжка подскочил к другу, стал тыкать его носом, облизывать. Но тот молчал.
Тетя Зоя утирала слезы ладонью и причитала: «Тимошка, ну, дурак, зачем ты выскочил, да чтоб тебя…»
Шофер стоял рядом, мял кепку и разводил руками: «Да я… А тут он…»
Хозяйка занесла собачонку во двор, положила у сарая, накрыла мешком. Цыган до вечера сидел рядом и смотрел – вдруг Тимошка оживет? Нет, ну а вдруг?! Полежит-полежит, встанет, махнет хвостом и полезет лизаться. Чего плачешь, Цыгашка, я придуриваюсь, а ты поверил…
Если б такое случилось, Цыган даже разрешил бы ему придушить пару куриц. И пусть потом бьют палкой.
Пришел с работы дядя Дима. Вздохнул – ох, горе ты, горе. Доигрался… – завернул собаку в мешок, взял лопату. Цыган хотел идти следом, но хозяин шуганул его и посадил на цепь.
Тимошку он зарыл в конце огорода, под столбом с проводами.
Ночью, когда деревня уснула, Цыган рванул цепь. Она не поддавалась. Рванул сильней. Гвоздь, вбитый прямо в бревенчатую стену, разогнулся.
Тихо, стараясь, чтобы цепь не гремела, Цыган отправился в конец огорода.
Утром хозяин обнаружил пса под столбом. Яма была разрыта, мешок разорван. Цыган лежал, закрыв глаза и положив голову на тело мертвого друга.
Дядя Дима хотел взять собаку за ошейник и отвести на место, но Цыган оскалил зубы: не подходи! Пришла тетя Зоя, стала уговаривать: «Цыгашка, ну пойдем. Видишь, он мертвый. Мертвый! Пойдем, я супу дам…»
Кое-как, уговорами и посулами, Цыгана от Тимошки оттащили. Снова посадили на цепь. На этот раз дядя Дима вбил в землю кувалдой железный штырь с кольцом. Продел цепь в кольцо и затянул ее болтом с гайкой. Цыгану принесли поесть. Он на миску даже не посмотрел.
Залез в свое логово, лежал и думал: как жить дальше?
Хозяин выкатил из сарая мотоцикл, положил в коляску Тимошку. В новом, крепко завязанном мешке. И выехал со двора. Цыган навострил ухо. Мотоцикл удалялся в сторону речки.
* * *
В этот раз он не стал рвать цепь. Понимал: бесполезно. Начал копать. Копал долго, до крови под когтями. Штырь сидел глубоко в земле, а земля здесь была утоптанная.
Под утро все получилось! На месте штыря зияла огромная яма, в которую бы поместился весь Цыган с головой.
Волоча за собой железную палку, уже не таясь, пес бежал по улице в сторону речки. Штырь, лязгая о камни, разбудил всех деревенских собак, они подняли лай.
Кто выскочит, порву глотку, подумал Цыган.
Перешел речушку по мостику и отправился в тайгу. Шел на запах. Здесь мотоцикл ехал… Здесь хозяин шел по траве… А вот и ТО место. Под березой.
Вернувшись домой с Тимошкой в зубах, Цыган затащил его в свое логово и улегся сверху.
Хозяин бить собаку не стал. Хоть и грозился. Кричал, спрашивал: «Зачем падаль во двор таскаешь?!»
Эх, люди… Разве они поймут?
Мужик взял багор, зацепил Тимошку и вытащил его через лаз на свет божий.
Вскоре подкатил к дому на тракторе, погрузил дохлую собаку, и поехал далеко в поля, на работу.
* * *
Цыган не ел две недели. Вылезет ночью, воды полакает – и обратно, под дом. Лежать и думать. Вспоминать.
Уж чем только хозяйка его ни выманивала. И хлеб с теплым молочком приносила, и котлету – все, что он так любит.
Но Цыган был ко всему безразличен. Жить стало неинтересно, гадко. Перестал лаять на чужих. Исхудал сильно.
Вечером, в субботу, хозяева сидели на крылечке. Дядя Дима закурил.
– Этот что, все не жрет?
– Не-а.
– Надо же… Вишь, какая дружба бывает у собак…
– Да уж… – согласилась тетя Зоя. – Лучше, чем у иных людей. Только я не пойму, зачем выкапывал? Ну ходил бы на могилку, плакал, цветы носил.
Они засмеялись.
– Надо будет ему другую собачонку принести, – сказал дядя Дима. – У нас в тракторной бригаде сучка ощенилась. Такая же мелкая, как Тимошка. Вот щенки маленько подрастут…
– Принеси-принеси, – сказала хозяйка. – А то совсем дойдет, кожа да кости. Жалко собаку.
Ночью Цыган мечтал: каким он будет, новый щенок? Хорошо, если веселый и смешной, как Тимошка. Опять его всему учить придется. Чтоб за курицами не гонялся, чтоб…
И заснул. Во сне вздрагивал, скулил, скреб лапой.
Что ему снилось?
Никто не знает, что снится собакам. А сами они рассказать не могут.
