Полвека назад, 30 марта 1970 года, на экраны страны вышел фильм «Белое солнце пустыни». В первый год картину посмотрели более 35 миллионов человек, но сейчас понимаешь, что после появления видео, затем интернета подсчитать – хотя бы примерно – количество зрителей истории красноармейца Сухова решительно невозможно.
В послесоветские времена такого рода фильмы станут называть «народным» или «культовым» кино, которое характеризует одна черта – его смотрели и будут смотреть всегда. Это выше любых цифр, свидетельствующих об успешном прокате, поскольку мы имеем дело уже не просто с полюбившейся народу кинолентой, а с одной из опор, на которых держится национальная культура.
О «Белом солнце пустыни» написано и рассказано бесконечно много, Сухову, Петрухе, Верещагину поставлены памятники в российских и украинских городах, каждая из жен Абдуллы, а также любезная Екатерина Матвеевна дали свои имена кратерам на Венере; у космонавтов жива традиция смотреть этот фильм перед полетом – не только «на счастье», но и, по словам командира «Союза ТМА-17» Олега Котова, как образец операторского искусства, помогающий космонавтам осваивать работу с камерой.
Наконец, плеяда крылатых фраз: «Восток – дело тонкое», «Гюльчатай, открой личико», «Таможня дает добро», «Вопросы есть?.. Вопросов нет», «…за державу обидно!», – которые ушли в народ и так в нем и остались.
Любое успешное произведение порождает волну подражания. Ничего плохого в этом нет, просто хочется повторить успех. И, кстати, иногда получается – как михалковский «Свой среди чужих, чужой среди своих» – второй после «Белого солнца…» русский «вестерн», тоже, кстати, из категории вечного кино.
Но такие истории – скорее исключение.
Попросту говоря, чужая удача никогда не может стать универсальной технологией, и не только потому, что кино – коллективный труд, производство, в которое вмешивается огромное количество всевозможных обстоятельств, в том числе далеких от искусства.
Добиться того, чтобы каждая из бесчисленных фишек оказалась исключительно на своем месте, неимоверно трудно, подчас невозможно без небесного вмешательства.
И фильм Владимира Мотыля, Рустама Ибрагимбекова, Валентина Ежова и Марка Захарова, который придумал персонажа Федю Сухова, видимо, как раз пример такого вмешательства.
Однако есть критерий – точнее один из многих, – который делает фильм «народным», «культовым», вечным. Народное кино – это история, которая идеально соответствует представлению народа о самом себе.
Товарищ Сухов – с виду простоватый, неброский до блеклости, склонный к лирике мужичок, который один «целого взвода стоит, а то и роты», – это и есть наш супергерой, наш Рэмбо (при том, что такое сравнение – анахронизм), являющийся его абсолютной человеческой противоположностью.
Кто-то из кинокритиков сказал, что Рэмбо спасает людей, но такое спасение унизительно для человеческого достоинства. Наш супергерой в идеале на героя мало похож, лапотную свою суть он не скрывает, не стыдится ее, и потому никто в его окружении, даже самый нелепый, слабый человек, не смотрится букашкой. Таких вот у нас и любят.
Собственно, не такое уж это открытие… Попыток подделать идеальное представление народа о себе, польстить народу – выше крыши, и все они несут на себе клеймо дешевого контрафакта.
Тем более нелепо проверять сюжет на «историческую достоверность» – тут вообще несовместимые точки отсчета.
Само собой, Гражданская война в Средней Азии (как и везде) состояла не из таких вот трогательных историй – все было в разы хуже, страшнее, кровавей.
В тех краях, где Федор Иванович геройствовал, жизнь теперь строится на образцах, совсем не похожих на те, за которые он воевал.
Абдулла не погиб – очнулся, зализал раны и повел своих жен обратно. И, может быть, не стоит его осуждать за это, поскольку по меркам своего мира ничего противозаконного он не делает, чужого не берет – возвращает свое; и Зухра-Зульфия-Гюльчатай и прочая компания тоже имеют мнение, что лучше и правильнее – «свободная женщина Востока» или многоженство и паранджа.
Кстати, далеко не факт, что выберут первое.
Но есть правда другого уровня. Русский мужичок, ведущий по пустыне гарем, чтобы спасти его от мужа, имеющего над женами право жизни и смерти, есть образ империи, которая, как писали в тогдашних учебниках, помогала окраинам «сделать прыжок из феодального строя в социализм».
От «прыжка» осталась память – институты, академии, заводы, большей частью заброшенные… Но для нас главное – Федор Сухов жив, и в такой стране, как наша, дело ему всегда найдется.
