Некий доцент журфака МГУ написал пост о том, что 85 процентов первокурсников, в том числе отличники ЕГЭ, сделали в среднем по 25 грубейших ошибок в установочном диктанте, и подвел итог: «Мы набрали инопланетян… это национальная катастрофа».
Поскольку заламывание рук по поводу образования и в целом умственного одичания юной поросли стали настолько общим местом, то не имеет значения, какие именно ошибки нагромоздили студенты и какой именно доцент сказал о них такое. Такое говорят все и повсюду. Не слышен только один-единственный голосок, шепчущий на ушко доценту: «Нет, друг мой, это не национальная катастрофа. Это всего лишь означает, что у тебя стало больше работы. Так что засучивай рукава и приступай».
Как бы ни обстояли реальные дела в той или иной отрасли (особенно в столь важных и близких к народу, как образование и здравоохранение), пугание катастрофами стало особым жанром.
В отдельных случаях – полезным. К примеру, жили мы с плохой управляющей компанией (теперь – хорошая), которая откликалась исключительно на слово «авария» – даже если подтекал кран на кухне, мы говорили, что хлещет из всех щелей. Только в таком случае появлялась надежда, что сантехник придет. Но и она со временем испарилась – компания стала нечувствительной к кодовому слову. Как в старой притче про пастушка-пранкера, который «волки, волки»… Приходилось звонить в аварийную службу или выкручиваться как-то иначе.
Применительно к сферам куда более высоким и сложным действует примерно тот же принцип. Когда узнаешь, какие бесчинства творятся и вообще как все запущено, хочется забраться на столб и заорать «караул», ибо только так можно привлечь внимание к проблеме и что-то исправить. И бывает, что привлекается и даже исправляется. Однако если таких столбов становится слишком много и орут на них слишком часто, общественная обеспокоенность постепенно переходит в бесчувствие. Оно, кстати, может быть внешне активным – писучим и ругачим, – но останется тем же бесчувствием. Когда «это конец, все пропало» – образование, здравоохранение, социалка, финансы, кинематограф, само собой, власть, КВН, спорт, заграница грозит ядерной бомбой, в театре Бузова, – остается только мрачнеть и мрачнеть. Ведь в самом деле, как мне, «просто человеку», противостоять надвигающемуся беспросветному кошмару? Что тот же обычный доцент может сделать с такой системной громадиной, как ЕГЭ (не говоря уж про гаджеты и «книжек не читают»), которая плодит «инопланетян» и которую не проклинали, кажется, лишь с того света? Только кричать о «национальной катастрофе» – из лучших, разумеется, побуждений. Крик этот вряд ли будет услышан среди прочих, но маленький вклад в коллективный тремор – сделан.
Хотя стоит заметить, что катастрофическое чувствование возникает не только и даже не столько от бессилия, а, например, от искусственно сформированного идеала (а иногда и откровенно ложного), которому реальность проигрывает столь же гарантированно, как наш футбол бразильскому. Так, при каждом объявлении о катастрофе в образовании зримо или незримо присутствует миф о советской школе, средней и высшей, которая выпускала в мир всесторонне образованных (или хотя бы крепкограмотных) людей. Слов нет, школа была качественная. Но идеал имеет свойство разрастаться со временем, отчего возникает миф о чуть ли не повальной образованности людей, как говорил М. С. Паниковский, «раньшего времени», каковых, Шура, уже нет… Но это не так, хотя бы потому, что образованность – только один из великого множества жизненных путей. И в советской школе было полно мальчиков и девочек, которым так и не удалось вдолбить, где находится Сахара, им, мягко говоря, до лампочки нравственные метания Толстого с Достоевским, и вполне вероятно, что до самого смертного часа они будут писать с ошибками, потому что им вообще мало придется писать… Все эти вроде бы печальные обстоятельства никак не отнимали у них возможности стать замечательными работниками, супругами, родителями, гражданами – во множестве случаев они ими и становились. Образованность всегда была и будет уделом меньшинства, и никакой катастрофы в этом нет, а есть, повторю, распределение жизненных путей. Не вижу причины, чтобы этот бытийный столп перевернулся.
Правда, надо заметить, что те первокурсники журфака (тем более МГУ) как раз и выбрали путь меньшинства, а они – по 25 ошибок в диктанте. Что тут сказать? Есть профессии, суть которых состоит, помимо всего прочего, в исправлении ошибок, глупостей, недоработок, провалов. Врач исправляет последствия неправильного образа жизни, пожарный – несоблюдения правил безопасности, в том числе обычая курить пьяным на диване, офицер изгоняет из новобранца побочные эффекты родительской сверхзаботы и бабушкиных пирожков… Такая работа, в зависимости от момента, оказывается более или менее сложной, ее бывает много, или не так уж, но она выполняется, потому что – работа такая. И доцент в той же обойме – ему разгребать последствия ЕГЭ, объяснять непонятое столько раз, сколько потребуется, тащить подающих надежды, отбраковывать безнадежных. Это, кстати, единственное, что доцент может сделать против системного монстра. А «национальная катастрофа», «набрали инопланетян» – заявление о неспособности выполнить свою миссию, если не отказ от нее.
Конечно, легко рассуждать… Но бывают времена особо тяжкие для отдельных профессий, так уж жизнь складывается. На днях моя нижегородская тетя ходила в больницу делать укол от боли в спине, и женщина-врач, измотанная «красной зоной», потоками прочих больных, не могла от усталости попасть в вену и заплакала прямо при пациенте – тетя ее успокаивала. Врач говорила сквозь слезы, что придется в ладонь колоть, «а вам же больно будет», а тетя «ничего, я потерплю»… Положенное врачу было сделано.
Может быть, такая же участь сегодня выпала и нынешним доцентам? А завтра – кому-то другому? Катастрофа будет? Возможно, нет – станет больше работы, к чему надо всегда быть готовым.
Наконец, надо упомянуть, что рассуждения о «темном народе» и «национальной катастрофе» – давние излюбленные темы отечественной интеллигенции. Не надо искать в них философских глубин – просто на таком фоне сам ярче смотришься, вот и все. Рассуждают, конечно, не все, оставшиеся выполняют свои служебные обязанности. Иногда – стиснув зубы. Такие, а не коллективный Паниковский, способны что-то изменить по-настоящему. Только о них почему-то почти не слышно – «караул» заглушает.
