Их война со своей историей косвенно добралась и до нас – в американском городе Ситка, бывшем Ново-Архангельске, требуют снести памятник Александру Андреевичу Баранову, первому правителю Русской Америки.
В петиции, с которой выступила некая «группа активистов», говорится, что само наличие такового монумента унижает коренных жителей здешних мест – тлинкитов. Как уже догадались многие «у них» и у нас, главная претензия к Александру Андреевичу одна – он белый большой начальник, такой же, как Колумб, Теодор Рузвельт и прочие знаменитые личности, чьи скульптурные портреты скопом валят с постаментов, топят в водоемах, расписывают бранными словами. Хотя при желании можно без труда оформить и прочие, помимо расовых, претензии к Баранову, который с индейцами в самом деле воевал. В 1802 году имело место историческое событие под названием русско-тлинкитская война. Предшествовало ей истребление Ново-Архангельска, основанного, кстати, по соглашению Баранова с тлинкитскими старейшинами, и русского городка Якутат. Наши потери в этой войне – 24 русских и около 200 алеутов, тоже российских подданных, работавших по найму. Потери индейцев неизвестны, но стоит полагать, не менее велики. Тлинкиты, отличавшиеся среди местных народов особой воинственностью, не допускали, чтобы посторонние промышляли зверя в их владениях. Когда же на Аляску пришли европейцы, одной лишь воинской доблестью отстаивать свою монополию стало невозможно. Приходилось договариваться. Но и сами бледнолицые были меж собой далеко не друзьями, поэтому одним из побудительных мотивов нападения тлинкитов на Ново-Архангельск стала угроза англичан прекратить с ними торговлю, если они не ликвидируют русское присутствие в своих землях и водах. Закрытие рынка было серьезной угрозой – ведь именно он познакомил аборигенов с огнестрельным оружием и прочими приятными вещами. Но все же войну они проиграли, русское присутствие не ликвидировали – оно самоликвидируется в 1867 году с продажей Аляски, – и надо было как-то налаживать совместную жизнь.
Итогом русско-тлинкитской войны стало мирное соглашение 1805 года, которое, кстати, было подтверждено в 2004 году – в первый раз, как оказалось, индейцы клялись не на том идоле, т. е. нарушили протокол — и на церемонию пригласили Ирину Афросину, прямого потомка первого губернатора Русской Америки. Вообще, тамошние американцы бережно относятся к русскому периоду своей истории – сохранили все, что можно, из наследия Баранова и его преемников. На памятник Александру Андреевичу жители Ситки (всего их девять тысяч) сами собрали деньги и сами поставили его в центре города. В художественном отношении – замечательный получился монумент. Среди тех, кто скидывался на благое дело, наверняка были и потомки русских переселенцев, и тлинкиты – они, по последним данным, составляют 17 процентов населения. И бывший Ново-Архангельск, имеющий один из крупнейших в США рыболовецких портов, – сам по себе олицетворение мирной тихой жизни, с ничтожным по американским меркам уровнем преступности.
Памятник Александру Баранову установили в 1989 году, когда нынешняя свистопляска даже присниться не могла. В Ситке я, разумеется, никогда не бывал, но, по-моему, более чем вероятно, что если бы «группа активистов» выступила с предложением снести памятник Баранову лет пять, а может, и год назад, на них бы просто не обратили внимания. Но теперь надо обращать. Любая провинция характеризуется тем, что дурь, которая бушует в столицах, туда доходит по инерции, с опозданием, и потому ей приходится преодолевать барьеры устоявшегося местного здравомыслия. Мэр Ситки, понимая, какой и откуда ветер дует, предложил компромиссный вариант — памятник Баранову не сносить, а если кого-то так уж обижает его наличие, то поставить рядом изваяние какого-нибудь знаменитого тлинкита; выбирайте, кого хотите, – и ставьте. Компромисс этот выгодно отличает мэра Ситки от мэров крупных городов и англосаксонских столиц, которые в подобных случаях при первом же свистке от «группы активистов» берут под козырек и сами открывают кладовки с ломами, кувалдами и веревками…
И еще провинция – думаю, не только наша – в нелепо-экстремальных ситуациях живет надеждой, что там, «на материке», «в москвах ихних» побузят, устанут и успокоятся; а мы им на первое время чего-нибудь наврем, да пересидим потихоньку. Русская провинция в этих надеждах ошибалась не раз, и жестоко. Ошибется ли американская – не знаю, да, по правде сказать, не мое это дело. Только будет очень грустно, если жертвой массового психоза, поразившего западный мир, станет памятник Александру Андреевичу Баранову – по-настоящему великому русскому человеку, о котором на Родине знают до постыдного мало, – немногим больше известен его компаньон Николай Петрович Резанов, да и то как персонаж романтической оперы. А кроме того, поставили этот памятник хорошие американские люди, в известном смысле мы – их должники.
Нас в этой истории касается еще один очень важный момент: массовые психозы, поражающие целые государства, конечно, имеют национальные и прочие особенности, но по сути своей – это универсальный опыт. И памятники, сами по себе, здесь ключевой роли не играют. Если представить, что бронзовый выдающийся тлинкит появится рядом с Барановым, то самим тлинкитам он будет не нужен – коренные жители Северной Америки вообще не имеют обычая чтить своих героев скульптурными портретами; они воздвигают им словесные мемориалы – песни, героические сказания. Ставить памятники, разрушать памятники – обычай бледнолицых. Те, кто развязал нынешний «памятникопад», который в нашем Совфеде назвали «эпидемией варварства», преследуют вполне определенную цель – поразить как можно большее количество людей сильнейшим комплексом вины. Причем не важно, в чем и перед кем виноват объект воздействия – перед индейцами, неграми, бенгальскими тиграми, озоновым слоем: любая история полна греха, так что зацепка всегда найдется. Главное, что перманентно виноватый человек податлив, способен на такие перемены в сознании и внешней жизни, на какие в нормальном состоянии не согласился бы никогда. Такой человек видится отличным материалом для радикальных преобразований, прежде всего потому, что он духовно – да и физически – дешев.
Русские пословицы удивительно точно фиксируют эту ситуацию: «Виноватого кровь — вода, невинного — беда», «Виноватому все кажется, что про него говорят», «Виноватый винится, а правый ничего не боится»… Душа, как и тело, по природе настроена на затягивание ран (осознание греха – дело духа и разума), в утреннем молитвенном правиле есть, казалось бы, парадоксальная просьба к Богородице – избавить «от многих и лютых воспоминаний». Мир устанавливается, в том числе, и за счет забвения зол, чужих и собственных. Организаторы «памятникопада» запускают обратный процесс – «многие и лютые» растравливаются до масштабов повальной истерики. Следующий этап – сами люди становятся «многими и лютыми».
Нам эта история более чем знакома по девяностым и нулевым; и хотя памятники валили не в тех масштабах, что валят сейчас у «партнеров», но дня не проходило, чтобы газета, телевизор, киноэкран, эстрада, театральная сцена не внушали бы русскому человеку неизбывное чувство стыда перед всеми и за все, за свое историческое прошлое, омерзительное в своей основе и в частностях, и за не менее мерзкое настоящее… Предприятие это было таким же целенаправленным, как и нынешнее на Западе, и почему организаторам не удалось довести его до конца – в идеале до самороспуска страны, которую удушающее чувство вины не позволяет сохранить в прежнем виде, – тема отдельного разговора. Но цель, повторю, была та же, что и у нынешних массовых коленопреклонений. Успокоиться – относительно, конечно, – можно только в одном: с нами такое было, теперь мы видим это со стороны, поэтому предупреждены и, следовательно, вооружены.
А Баранова будет действительно жалко, если снесут. Могила его в океане, где-то неподалеку от острова Ява – он умер в 1819 году глубоким стариком, возвращаясь домой. Первый губернатор называл себя русским Писарро, хотя это явный самооговор – он был суров и решителен, но, в отличие от испанского конкистадора, он никогда не рассматривал аборигенов как добычу. А кроме того, считался среди прочих сибирских губернаторов – Аляска административно принадлежала Сибири – белой вороной, поскольку был как-то непостижимо бескорыстен.
