Как нынче принято говорить, «порвал интернет» клип немецкого певца Тилля Линдеманна, исполнившего нашу классическую песню «Любимый город» — десятки миллионов просмотров…
Это исполнение стало лейтмотивом к новейшему отечественному блокбастеру «Девятаев», о который сейчас в том же интернете ломают копья, особенно те, кто его еще не видел. К таковым и я принадлежу, поэтому о фильме говорить не буду. Пока не буду…
«Любимый город» принято относить к песням военных лет, что, в общем-то, неправильно – композитор Никита Богословский и поэт Евгений Долматовский написали ее для фильма «Истребители» режиссера Эдуарда Пенцлина, который вышел на экраны в 1939 году.
Песню исполнил Марк Бернес, его голос стал точкой отсчета в бесконечной биографии этого музыкально-поэтического шедевра.
Но по духу это, конечно, песня военных лет – прежде всего потому, что именно так звучала та война. И здесь нужно пояснить: как она звучала, почему такого рода «звук» более всего соответствует ее духовной сути?
Успех клипа Линдеманна заключается, на мой взгляд, совсем не в том, что он спел «как Бернес» — спел он по-своему, хоть и с явно ощутимым уважением к оригиналу. Продюсер «Девятаева» Игорь Угольников объяснил успех тем, что Линдеманн родился в ГДР, знает русский язык, интересуется нашей культурой. Может быть, что-то от этого и есть…
Но все же загадка объясняется невероятно удачным совмещением образов, которое далеко не всегда осознается, но работает четко.
Линдеманн – прежде всего немец. Немец – враг, причем враг побежденный. Когда враг поет такую песню, он принимает поэтику того, кто его победил. Он как бы говорит: теперь я понимаю, почему я побежден – у вас были такие песни. Людей, которые открывают себя в таких песнях, победить невозможно.
И этим он признает свое окончательное поражение себя, немца, «на которого была наложена рука сильнейшего духом противника». В войнах побеждает дух – это бесспорно.
В чем выражение этого духа? Оно разное. Но, если вы заметили, почти все песни, составляющие музыкальную классику войны, – тихие, лиричные, на один голос и один-два инструмента.
Единственное исключение – великий гимн «Священная война», предназначенный для всесветного исполнения, поднимающий своей мощью на огромную, более чем человеческую высоту.
Но «Землянка», «Огонек», «Давай закурим», «Любимый город», «Темная ночь», «Синий платочек», «Эх, дороги» и многое, многое другое – это именно на один голос, тихо, для самых-самых близких.
Это и есть та самая поэтика победителей.
Может показаться странным, что она – олицетворение величайших воинов в истории. До них было принято, что песня должна бодрить воина, «поднимать дух» и, что особенно важно, устрашать врага.
Поэтому наши песни вступают в противоречие с мировой практикой музыки войны – они разительно отличаются от песен викингов, ландскнехтов, наполеоновских гвардейцев, нашего же давнего «гром победы, раздавайся».
Почему так? Песня не просто отражает суть данной войны, она должна мотивировать солдата идти на смерть. Ради чего он будет страдать от ран и умирать, чаще всего совсем молодым?
Мировая песня побуждает умирать за воинскую честь, славу короны, за державу, за добычу и восторженную молву. В той войне – как и в любой – было и это все; но та война вышла за привычные пределы. Там не просто сражались с войсками других стран – там речь шла о самой жизни, достойной человека и как таковой.
И потому солдата обращали к тихому источнику этой жизни, к ее основе – к синему платочку, к любимому городку в садах…
Солдат шел умирать не за переустройство мира, а за саму жизнь, он сражался не с вражеским войском, а с самой антижизнью. Поэтому его песни такие тихие, лиричные, ведь сам источник жизни – тихий, таинственный, трепещущий, нежный…
В войне за жизнь как таковую мирных договоров, по большому счету, не бывает, дипломатия отсутствует, да и выбора нет – либо жизнь, либо антижизнь.
Продюсер Угольников сказал, что нам трудно понять людей того времени, потому что это «поколение титанов». Это действительно так.
Хотя вряд ли они себя осознавали таковыми. Мне недавно дядя прислал фото из родового альбома, где моему деду и его братовьям чуть больше двадцати, это конец тридцатых годов, – с виду такие же балбесы, как нынешние.
Но не надо смотреть на внешность. Они действительно другие. Нам остается только знать, о чем пели титаны.
