25 июля 1826 года в Петропавловской крепости повесили пятерых декабристов – Пестеля, Рылеева, Каховского, Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина. Трое из казненных принадлежали к высшей аристократии, двое – не особо родовитые, но все же дворяне. Это к тому, что заговор происходил из «верхов», из тех, которым было мало того, что имеют…
Расцвет легенды о декабристах приходится на советские времена, ибо согласно тогдашней вере всякий поднимавший руку на царя заведомо считался героем, светочем и, разумеется, мучеником.
Именно с этой позиции рассматривалась вся драматургия 14 декабря 1825 года, о чем написано море книг, поставлено множество спектаклей и снято фильмов, в которых заранее было ясно, кто хороший и кто плохой.
Обстоятельства, хоть как-то противоречащие генеральной версии, не имели права на существование. А они были, причем вопиющие, и не исторического, а обычного, человеческого свойства.
Спич висельника
Изначально по делу проходило около шестисот человек, из которых затем был составлен список из 121 государственного преступника.
Пятерка казненных проходила вне разрядов, поскольку к финалу расследования вина их была слишком очевидной и бесповоротно тяжкой. Но, как видим, следствие, которым руководил лично император, «играло на понижение», исключая из дела совсем непричастных или мало причастных (кстати, и Пушкина, который в час «икс» находился в деревне, а погубить свою жизнь национальному гению, к счастью суеверному, помешал заяц, перебежавший дорогу его экипажу – милый зверек впоследствии был воспет поэтами), в отличие от своих идейных последователей, которые подобными нежностями не заморачивались вовсе и гребли широко – достаточно вспомнить аббревиатуру ЧСВН (член семьи врага народа), которая была уже основанием для отправки на каторгу и в ссылку.
Кроме того, Николай Павлович поначалу собирался главных злодеев четвертовать, но в конце концов велел повесить.
Правда, вешали их с большими и прискорбными приключениями, поскольку палаческая машинерия в России – в отличие от Европы, и Франции прежде всего, где казнили пышно и с изысканной жестокостью, – была несовершенна. Механизмы под помостом не сработали, веревки оказались гнилыми и пр., так что вешать пришлось по второму разу.
Рылеев, восходя на эшафот, попросил священника:
Батюшка, помолитесь за наши грешные души, не забудьте моей жены и благословите дочь.
Бретер и моветон Каховский, сорвавшись с перекладины, обратился к Бенкендорфу с пламенной речью:
Подлец! Опричник! Сними свои аксельбанты! Удуши нас своими аксельбантами! Может, они окажутся прочнее!
Рылеев же, немного оправившись от удушья, добавил:
Что, генерал, вы, видно, приехали посмотреть, как мы умираем? Обрадуйте своего государя, что его желание исполнено – мы умираем в мучениях! Но я счастлив, что второй раз умираю за Отечество!
Спич на Бенкендорфа не подействовал, на него он ответил фразой, так же ставшей легендарной: «Вешайте, вешайте».
Надо признать, что умирали эти аристократы достойно. Другой вопрос – достойным ли было то, что они натворили.
Командиры-лжецы
Нет надобности описывать, как зародились Северное и Южное общества, какова была их идеология и откуда она произошла. Об этом сказано до неприличия много.
Обратимся для начала к одной простой вещи. Спросите в любой более или менее приличной армии мира, чего стоит офицер, который обманывает своих солдат и, более того, обманом ведет их на муки и смерть. Вам ответят, что такой офицер – ублюдок, с которого надо сорвать погоны.
А декабристы именно так и действовали. Сагитированные гвардейские полки и морской экипаж (пусть и не в полном составе) вывели с оружием на площадь, внушив им, что они защищают подлинного царя Константина Павловича от узурпатора Николая.
Гвардейцы, простые русские мужики, для которых царь – ступень к Богу, пошли за лживыми командирами. Они искренне считали, что идут на правое дело (отречение старшего брата царя утаили от них), и если уж господа говорят про какую-то конституцию, то это не иначе как Константинова жинка…
Потом солдат будут гонять сквозь строй (а по тысяче палок кто выдержит?), ссылать в арестантские роты, которые похуже любой каторги, – так ведь кто об этом говорил потом, на протяжении полутора столетий? Командиры-лжецы станут святыми, а о серошинельной массе забудут.
К тому же командиры проиграют исключительно по причине своей глупости и трусости. Князь Сергей Петрович Трубецкой, предводитель заговора, в решительный момент на площадь не пойдет – и все равно станет святым, равно как и его жена.
А те, кто все же вышел, будут стоять и ждать, когда противник – тоже порядком перепугавшийся – опомнится и подтащит артиллерию с кавалерией. Хотя диспозиция настолько проста, что для восставших шанс проиграть был равен один к сотне, но они эту единицу и выбрали. Потому что сами себя испугались.
Николай Палкин
Так же за кадром остается персона Николая I, имеющего в отечественной истории стойкий образ чудовища, пучеглазого солдафона, «Николая Палкина».
Так вот, когда сей «Палкин» на совершенно законных основаниях принимал империю, взбунтовалась гвардия – его личный воинский резерв, менявший царей по своему произволу на протяжении двух третей XVIII века – бабушка Екатерина не даст соврать…
Что прикажете делать в такой ситуации?
Кроме того, в действиях царя во всей этой истории, помимо личной храбрости, наблюдается великодушие, удивительно никем не замеченное.
Он уговаривает мятежников разойтись, когда же те отказываются, сам пропускает полки на площадь – хотите быть преступниками, ну так будьте…
И когда начнется следствие, Николай будет изучать бумаги Северного общества и постепенно склоняться к тому, чтобы ознаменовать начало царствования поступком поистине евангельским – простить мятежников. Похлебают баланду пару месяцев, и будет с них – выйдут на волю верноподданными.
Но такое настроение продолжалось у царя до тех пор, пока капитан Майборода не откопал в огороде документы Южного общества, в которых, помимо республики, предусматривалась ликвидация всей царской семьи, включая «седьмую воду на киселе». И тогда Николай решил – вешать. Но повесил, опять же, только пятерых из шести сотен.
«Южных», кстати, возглавлял Пестель. Отец его, сибирский генерал-губернатор, за три года до того был уличен Сперанским как выдающийся вор и отстранен.
После казни пятерых большинство остальных отправится на сибирские рудники, где, впрочем, просидит недолго (по сравнению с простолюдинами, трубившими от звонка до звонка) и займется игрой на фортепьянах, внедрением огурцов и роз в хозяйства окраин империи.
Александр II при восшествии на престол всех помилует, а потом любители республики его убьют.
