Старинный анекдот:
– Давай им морды набьем!
– А если они нам?
– Нам-то за что? – в очередной раз доказывает свою жизненность. Пока на европейской почве, но и у нас такое бывало…
Глядя на очередной западный скандал с русским следом – имею в виду убийство 18-летним этническим чеченцем французского учителя, – задаешься простым вопросом: а зачем вообще нужно было пускать и даже специально заманивать в свою страну огромное количество иноземцев, исповедующих ислам, чтобы потом их оскорблять? Причем оскорблять так чудовищно-изысканно, что на фоне тех самых «религиозных» карикатур журнала «Шарли Эбдо», которые убиенный показывал на уроке свободы слова, отрезание головы выглядит не таким уж запредельным варварством. Рисунки эти нетрудно найти в интернете – причем не только на мусульманскую тему, но и на христианскую, эти еще злее. И достаточно лишь раз посмотреть (больше – не надо), чтобы убедиться: никакие советские Губельманы и прочие борцы с «мракобесием» до такого никогда бы не додумались, хотя свобода самовыражения у них была абсолютная.
На какую реакцию рассчитывали творцы? На «спасибо, вы были услышаны»? В идеале – да, именно на это. Но до идеала пока далеко, поскольку его воплощению мешают «радикальные исламисты», чрезвычайно расплодившиеся и западные свободы в принципе не уважающие, – во всяком случае, проблема подается именно так.
Однако ее корни значительно глубже. Франция – страна не только великой культуры, но и самых давних традиций богохульства и богоборчества. Вольтер, де Сад, идеологи Великой революции 1794 года, сюрреалисты, мятежные денди, карикатурист Эйфель и прочие – все они поклонялись божеству свободы, одной из ипостасей «новой троицы».
Как писал Альбер Камю в своей знаменитой книге «Бунтующий человек», изначальный маркер свободы – именно богохульство. Говоря совсем просто, возможность беспрепятственно оскорблять высшую сущность и то, что с нею связано, разрушает последнюю преграду для свободы. После плевка в Небо нет запретных тем. И хотя история убеждает в обратном – в богоборческом обществе запретов не меньше, а то и больше, чем в ортодоксально-религиозном; французы это на себе испробовали неоднократно, – идеал остается. За него даже гибнут, как за родину и прочие возвышенные вещи.
Пять лет назад редакцию «Шарли» – всех 15 сотрудников – расстреляли. Террористы были уничтожены, а жертвы всенародно прославлены в сонме мучеников свободы слова. Именно поэтому дело их живет, и неизвестно, сколько еще будет таких вот мучеников, прежде чем до масс дойдет, что эти самоотверженные люди гибнут не за свободу, а за священное право оскорблять. Можно быть атеистом, откровенно не уважать какую-либо из религий, но оскорбление – тем более не случайное, а тщательно, творчески продуманное – это уже объявление войны. Пока только словесной, но, как видим, до войны настоящей, с трупами, – один шаг. В европах уже давно карают за оправдание терроризма, однако, по сути, как раз мученики «Шарли» и являются его главным оправданием – мотив террористов неприемлем с позиций права, но и морального превосходства на стороне жертв нет.
В память об убитом учителе французский Минпрос принимает решение издать брошюру с «религиозными» карикатурами из «Шарли», причем не только на мусульманскую тему, и распространять ее в школах – а значит, все пойдет по новому кругу: теракты, гневные демонстрации и недоумение: «А нас-то за что?»
Вся эта глубоко заграничная история нас вроде бы мало касается, но все же надо помнить, что в Россию свобода слова являлась в том же изначальном обличье, что и во Францию – сначала кощунственными стихами Маяковского, Есенина, прикуриванием от лампад на литургии, а почти век спустя – выставками «Осторожно, религия», куполами из клизм, рубкой икон, крестов и пр. Государство водворяло свободу слова в рамки – пусть и разной степени жесткости, но это было вполне объяснимое действие, поскольку в основе любого мало-мальски пригодного для жизни гражданского мира лежит не всеобщая любовь, а страх оскорбить другого. Но плевать в Небо все равно хочется – хотя бы в рамках «новой этики», которую, кстати, будем обсуждать на ближайшей книжной ярмарке.
