То ли от возраста, то ли от пресыщенности информацией перестаешь удивляться многим, в том числе ужасным, вещам. Один семнадцатилетний мальчик взорвал бомбу в здании УФСБ по Архангельской области, другой, чуть помоложе, собирался сделать то же самое на «Русском марше» в Москве, но его, к счастью, поймали до того…
Как человек вменяемый ты знаешь, что взрывать живых людей в мирное время нельзя, это не оправдывается никакими идеями, теориями и личными трагедиями. Но как человек, худо-бедно ориентирующийся в современном мире, ты также знаешь, куда нужно заглянуть, чтобы увидеть слова, повторяющие твои собственные, и слова противоположные – от «это ужасно, но юношу до такой крайности довела власть, задушившая мирный протест» до криков «браво» и «мученического» образа.
Не так уж важно, что первого мнения придерживается большее число людей, второго – меньшее. Важно, что то и другое – не сообщающиеся сосуды. Нелишне подумать об этом, когда в памятные дни – например, к 7 ноября или прошедшему четвертому – раздаются традиционные призывы «к диалогу между людьми разных взглядов, убеждений и социальных страт».
Содержимое того и другого сосудов предсказуемо, потому что никакого сообщения, «диалога» между ними быть не может. Вообще предсказуемость мнений – скучная, почти тоскливая на вид – стала чертой нашего времени.
С одной стороны, это вроде бы хорошо – каждый охотник уже знает, где сидит фазан и какой именно фазан. К примеру, вышла не так давно книга Алексея Венедиктова «Мое особое мнение о Путине», и любой более-менее просвещенный потребитель, не заглядывая под обложку, в курсе, какое оно, это «особое мнение» – примерно такое же, как у Гитлера о соплеменниках самого Венедиктова, нехорошее то есть – и в зависимости от этого покупает или нет. А тот, кто купит, заведомо не ищет ничего нового – ему просто приятно в очередной раз ощутить, что он не один и вокруг не только враги.
Диалог вообще возможен только при наличии у сторон хотя бы минимальной готовности друг друга понять.
Но абсолютное большинство диалогов, ведущихся сейчас, показывают только одно, увы, уже общее стремление – подловить, склонить к ошибке, найти слабое место и растоптать оппонента. Это собачьи бои, а не диалоги, и никакому пониманию тут места нет даже близко.
Диалоги между «разными» окончательно переродились в демонстрацию приверженности убеждениям и ненависти к тем, кто их не разделяет. А сами убеждения стали своего рода племенными верованиями, дающими простую ориентацию «свой – чужой» и не более того. Племя, поклоняющееся Мокоши, не может иметь ничего общего с поклонниками Велеса и т. д. Своим – все, чужим – ужас, яма и петля. Пусть хотя бы словесные.
Вскоре после смерти Ким Чен Ира по миру прокатилась новость, что будто бы его наследник ищет и наказывает тех, кто недостаточно горько плакал на похоронах вождя. Действительно, судя по хронике, массы, и особенно девушки в военной форме, надрывались так, будто знали, что все будет снято и занесено в личное дело. В тоталитарном сознании недостаточное усердие в демонстрации нужной эмоции (в корейском случае – горя) – уже основание для подозрений в неблагонадежности и вообще чуждости. На Украине степень ненависти к нам равна степени патриотизма – люди, особенно ответственные, в ней соревнуются. У нас в свое время на митингах по теме «расстрелять банду бешеных троцкистско-зиновьевских собак» от участников требовалась та же эмоциональная самоотдача.
Теперь она тоже наблюдается, причем все яснее, только переместилась в Интернет и значительной частью обезличилась. Но суть та же – ненависть, которой сами ненавидящие просветляются – им, во всяком случае, так кажется – и хотят еще большей ненависти.
Какой тут диалог? Я и по себе это знаю. Если охотники племени Альбац-Венедиктова попадут в мои угодья, я не стану сидеть с ними у костра в поисках «точек соприкосновения». И они не станут.
Это и есть эмоциональная подложка любой гражданской войны, в том числе той, что началась вскоре после 7 ноября. Вчера слышал по радио – Солженицын читал отрывок из «Красного колеса», в котором, независимо от персонажей, рассказывалось все о той же неспособности договариваться, даже говорить, в том числе со вчерашними соратниками… Разумеется, тогда, в ноябре, была крайняя символическая точка этой неспособности, которая зародилась задолго до того…
Мне возразят – что несешь? Ведь сам же говорил: люди, которые оправдывают и даже возвеличивают террор, объективно, с любых нормальных точек зрения не-пра-вы! Да, неправы. Надо бороться со злом? Да, надо.
Но все же мы не японцы, которые в курилке били морду резиновому чучелу начальника и возвращались в мир подобревшими. У нас есть другая традиция борьбы со злом – «блажен муж, иже не идет на совет нечестивых…».
Вот и ты не ходи. Не спорь, не возмущайся, не злись, потому что злоба злобу не может нейтрализовать. Даже возражающий на этом совете все равно в нем участвует. Пусть люди, питающиеся ненавистью, равно собственной и чужой, станут совсем одинокими, безнадежно одинокими. Это и будет твой первый шаг к гражданскому миру. Об остальных шагах, при случае, поговорим позже.
