В Ялте есть улица Рузвельта – довольно симпатичная, хотя и скрытая от моря. На мой взгляд, главная тамошняя достопримечательность – деревянный варяжский корабль почти в натуральную величину, памятник древней морской истории этих мест, а в остальном, да, красиво, но по ялтинским роскошным меркам вроде бы ничего особенного…
Особенное же в том, что имя американского президента бывшая Бульварная улица получила в марте 1960 года, в те времена, когда в СССР идеологической диверсией считались даже мелкие артефакты заокеанской жизни вроде джинсов и жевательной резинки (о существовании того и другого абсолютное большинство советских граждан тогда не знало), не говоря уж о долларах, за торговлю которыми надолго сажали и даже давали высшую меру.
Чтобы назвать улицу в одном из самых известных городов Союза именем президента вражеской державы, нужны были веские основания, чрезвычайно веские…
Памятника самому Рузвельту на улице нет – есть мемориальная доска. Памятник всей троице мировых лидеров находится в поселке Ливадия, что в трех километрах от Ялты. Поставили его вскоре после возвращения Крыма домой, в ноябре 2014 года.
Правда, скульптор Церетели создал этот десятитонный монумент еще за девять лет до того, но тогдашний крымскотатарский меджлис уперся, не желал видеть бронзового Сталина на земле, которую меджлис считал исключительно своей.
Никакого компромисса в данной ситуации не виделось, хотя, наверное, отпилить одну фигуру от двух других было бы технически несложно – но исторически невозможно.
Все-таки это весьма редкий, почти уникальный случай, когда главы трех последних империй, совсем не дружественных по части целей и понимания жизни, встретились и договорились об устройстве мира – и устройство это продержалось 45 лет, несмотря на «холодную войну», внутренние перемены в империях и суверенные грехи каждого из трех бронзовых персонажей.
Если б не Фултонская речь, то, возможно, была бы и улица Черчилля, если б не ХХ съезд – улица Сталина…
То есть было понимание в мировых верхах чего-то очень серьезного, важного, ради чего стоит придавить взаимную ненависть. И нетрудно понять, что осознание это дала война, которая началась для нас ровно 79 лет назад, в самый длинный день года.
В политике друзей нет, и союзнички наши вели двойную игру, искусно натравливая Германию на СССР, который по замыслу должен был стать единственным противником Гитлера, потом тянули до последнего со «вторым фронтом».
Но война основательно прочистила мозги – прочистила всем большим начальникам и до такой степени, что идеология, ненависть и жадность перестали быть ключевыми факторами политики, когда возникала возможность ее повторения. (Ближайшее радикальное обострение – Карибский кризис – случится через два года после появления в Ялте улицы Рузвельта, а до того была война в Корее, и вообще всем этим десятилетиям сопутствовала череда локальных войн, в которых бывшие союзники сходились тайно или явно).
Еще один важнейший фактор относительного равновесия состоял в том, что война была живой историей в самом прямом смысле – население Европы, Америки, России, а также Китая, Японии, Кореи и других стран пережило эту историю лично. Пусть в неравной, иногда совсем несхожей степени, но – лично и в большинстве, от великих до малых.
Конечно, сыграло значительную роль то, что в гонке вооружений мы не только не отставали, но и опережали на отдельных отрезках. Однако есть основания думать, что залихватский американский план 50-х годов сбросить на СССР несколько десятков ядерных бомб и тем самым дешево, сердито и навсегда выключить главного противника из игры сорвался не только по техническим причинам – отсутствию надежных средств доставки этих самых бомб, – но и потому, что было страшно, по-настоящему страшно.
И Кубу «потопить» тоже было страшно, хотя технически очень даже возможно. Люди бы этого не поняли, не оценили бы того «подарка», который принес бы им вождь-победитель (если бы таковой оказался).
Потому и Хрущев, и Кеннеди пребывали в дни кризиса в поту и нервном ознобе – оба видели войну своими глазами и знали, что простые граждане их стран – пусть опять же не в равной степени, ибо с русским опытом ни один опыт не сравнится, разве что китайский – видели в тысячу раз больше и страшнее, чем они сами. Не случайно же антивоенное движение на Западе росло параллельно с «нагнетанием международной напряженности», но со временем пошло на спад…
И здесь, как и в прочих случаях, не только техника виновата – просто слабели и уходили понемногу поколения, для которых война – личный опыт и живая история. Самое малоприятное для нас, что теперь этого опыта нет вовсе – детсадовцам тех лет в лучшем случае за 80, а для внуков, правнуков, праправнуков носителей живой истории война в лучшем случае – родовая память, огромное историческое событие, которое нужно постоянно изучать и ни в коем случае не забывать. Но никакая интеллектуальная установка не сравнится с живой памятью.
Собственно, из-за отсутствия таковой история той войны уже окончательно стала одним из самых востребованных политических инструментов, полем для взращивания брехни таких сортов, которым удивились бы «вражьи голоса» второй половины прошлого века; война превратилась в компьютерную игру, в наклейки «На Берлин!», «Можем повторить!», самая дурная молодежь соревнуется, кто сильнее надерзит Вечному огню и т. д.
И шапкозакидательский патриотизм, и кощунственные выверты, и продуманное пропагандистское «переписывание» – все это не только беда, вина и провалы в воспитании. Это данность, охватывающая великих и малых, верхних и нижних. Причем печальная данность, поскольку напоминает она о том, что для новой всемирной прочистки мозгов необходимо событие, равное тому, которое началось для нас 79 лет назад.
Хорошо, если кто-то из начальников мира это понимает – как Путин, например, написавший большую статью о войне, – и предлагает не доводить дело до новой живой памяти. Сталин, Рузвельт, Черчилль друзьями, мягко говоря, не были, но все-таки лично знали тему, которую обсуждали.
