Публичным моралистом в наши времена может стать каждый, поэтому боюсь, что, предпринимая попытку сочинить этот текст, тоже становлюсь им.
Ежедневно… да куда там – ежесекундно! – жизнь дает повод порассуждать о том, что мир катится в пропасть, люди озверели, страшно сказать, что нас всех ждет, и вот вам конкретный пример…
Но я знаю один способ – насколько радикальный, настолько и фантастический – напрочь отбить страсть к популярной моралистике. Нужно вместо «мы» писать только «я». Также заменить на «я» все прочие обобщающие обозначения: «этот мир», «они», «страна», «наши люди», «эти люди» и, наконец, просто «люди».
То есть говорить примерно так: «Поражаюсь, насколько я стал черствым, бездушным, подлым… я качусь в пропасть, я озверел и т. д.» Затем привести тот самый конкретный пример, по поводу чего все эти эпитеты.
Соответственно, говорить придется исключительно о себе, рассказывать только о лично сотворенных гадостях, за которые судить себя, а не «нас» самым суровым моральным судом.
Если бы такая фантастика вдруг стала реальностью, уверяю: все информационное пространство скукожилось бы, как опустевший бурдюк. Потому что собственно информация, т. е. сообщения о том, что произошло, занимает в нем от силы один процент. Остальные девяносто девять – сплошная история «про них», мораль и суд.
Может быть, и найдутся любители саморазоблачений, но это будут редчайшие оригиналы. А скорее всего, получится как в романе «Идиот», где неприятный персонаж с неприятной фамилией Фердыщенко предложил сиятельнейшим господам игру – правдиво рассказать всем самую гадкую историю из собственной жизни, и, согласившись, господа рассказывали истории самые лучшие, вполне подходящие для оправдательной речи на Страшном суде.
Вся история Страстной седмицы, к концу которой мы подходим сейчас, говорит еще и о том, что ни в чем так не изощрен человек, как в самооправдании и обличении.
Начинается она с триумфального входа Спасителя в Иерусалим. Через пять дней те же люди, которые устилали Ему дорогу пальмовыми листьями и коврами, будут требовать Его казни. Требовать в том числе и потому, что считали себя обманутыми. Надеялись, что Он освободит их от цивилизованных язычников, даст хлеб, порядок и чувство собственного достоинства. Он вместо этого плетью выгнал торговцев и менял из Храма (а люди ведь деньги зарабатывали, семьи кормили!), восстания против антинародной власти не поднял и вообще говорил такие слова, совершал такие поступки, которые не вяжутся ни с национальной гордостью, ни с чувством собственного достоинства.
Призывал, например, смотреть внутрь себя, а не на других. Вынуть бревно из собственного глаза… Или, по-нашему говоря, писать «я» вместо «мы» и тем более «они». Можно такое простить? Ему до сих пор этого не прощают и до самого конца мира не простят.
В последнее время появляется у меня убеждение: чем лучше становится человек, тем меньше от него исходит слов. Особенно на тему «Что такое хорошо и что такое плохо».
Никто не отнимает у него права наблюдать, думать, оценивать. Но между этим правом и судом – дистанция огромного размера. Если всякое наблюдение пропускать через себя, применять к себе и делать это так, как Он учил, желание открывать рот как-то само собой пропадает.
Так что же, спрашивается, такой человек будет молчать, когда видит, какие гадости творятся? Почему же, нет. Он, если увидит, не молчит – он позвонит в полицию, скорую или еще куда-нибудь, и сделает это так, чтобы об этом по возможности знали только те, кому звонил. А насчет остального… В самом начале я уже сказал, что весь вышеозначенный проект – фантастика. Говорю это в том числе и по самому себе судя.
