В командировках по краю я часто испытывал, как говорят в интернетах, когнитивный диссонанс от двух фактов. Поставленные рядом, они превращаются в парадокс.
Факт первый: сибирская деревня умирает. И его не заглушить фанфарами, трубящими о достижениях АПК. Она умирает как особый уклад и способ жизни, как самобытная культура, как форма традиционного хозяйствования.
С каждым годом село становится все безлюдней, бегство сельской молодежи в город приобрело масштабы эпидемии, кадров остро не хватает, огороды зарастают бурьяном…
Я видел почти полностью стертые с лица земли деревни в Тюхтетском районе – когда-то мощные, процветающие. Избы валятся набок и падают замертво, словно изработанные старухи. Трубы печные торчат как персты.
Умирают деревни в Новоселовском. Готовятся к смерти – в Боготольском. Даже в благополучном Шарыповском районе в некоторых деревнях много покосившихся, заколоченных домов.
И факт второй. Население городов обеспечено продуктами питания «от пуза»: никогда в новейшей истории России не было такого продовольственного эльдорадо, как сегодня. На любой вкус и кошелек.
Хочешь – покупай колбасу подешевле и похуже, хочешь – подороже, из чистого мяса. От изобилия хлеба, мясных и молочных продуктов глаза разбегаются. Деликатесов – завал. И все это по большей части нашего производства – российское, сибирское. Урожаи в крае рекордные. Более двух миллионов тонн зерновых ежегодно засыпаем в закрома.
Даже некорректно сравнивать в этом плане «благополучные» советские времена, когда все колхозы были живы, деревня «процветала», на фермах было полно коров… Но при этом на магазинных прилавках стояли только березовый сок, морская капуста и килька в томате. Очередь за «синей птицей» рано утром занимали. По две штуки в одни руки. Я-то помню.
Сегодня несколько крупных агрохолдингов способны с лихвой накормить весь край, еще и на продажу зерно остается. Такое впечатление, что состояние деревни на это никак не влияет. Что рушатся там избы, что не рушатся – хлеба и колбасы с каждым годом все больше, ассортимент йогуртов и сыров все шире.
Что же получается? Деревня в том старом, традиционном виде России больше не нужна? Значит, молодежь по-прежнему будет бежать оттуда в города?
А разве она нужна нам только в утилитарном смысле? Только затем, чтобы коров выращивать и хлеб сеять? А как же культура, уклад? Звук пастушьего рожка на рассвете и бабушкин каравай из русской печи?
Вопросов у меня пока больше, чем ответов. Но отвечать на них когда-нибудь придется. Всем нам – журналистам и писателям, социологам и философам, политикам и экономистам… Деревня уходит. Мы ее теряем. Почему?
