Для понимания моих военных историй коротко остановлюсь на своей биографии. Семья Ахметшиных, Гали и Газизи, моих бабушки и дедушки – переселенцы из Татарской губернии Елабужского района, деревни с примечательным названием Дюм-Дюш.
Приехали в Сибирь с шестью сыновьями в конце 30-х годов. Обосновались на жительство в деревне Куренная Ошма. Старший сын, Вали Галеевич, работал кузнецом, был хорошим мастером по металлу. Женился на девушке Минисе Нигматулиной, молодые построили себе дом. В 1932 году родилась дочь Эмниса, а в 1934 году в семье появился я.
Прослышав о мастере Вали, в 1938 году из Икшурмы, где не было кузнеца, приехал председатель колхоза Шайхулла Галеев и уговорил моего отца перебраться в Икшурму, работать в колхозной кузнице. В один из летних дней за нами приехала подвода. Родители погрузили на телегу пожитки, там же разместили меня с сестрой и, попрощавшись с родными, отправились в путь.
В Икшурме в нашей семье родились ещё две девочки, мои сестры — Вагизя и Нурия. В 1941 году отца призвали в Красную Армию. Ушёл на фронт рядовым, оставив на руках жены четверых малолетних детей. В марте 1943 года пришла похоронка, что Вали Галеевич Ахметшин погиб смертью храбрых в боях за Смоленщину.
Как мы жили в войну, что пережили за долгие четыре года — до сих пор все до мельчайших подробностей помнится. И хорошее помнится, и плохое. Правда в том, что в одних и тех же условиях, нелегких испытаниях войной люди вели себя по-разному, одни проявляли лучшие свои качества, другие — худшие. Об этом мои истории военных лет.
Зерно в грязи
Шла война. Отец на фронте, мама выбивалась из сил, чтобы прокормить детей. Еды не хватало, малыши постоянно просили есть. Чтобы помочь матери хоть из чего-нибудь приготовить еду, мы со старшей сестрой Эмнисой ходили на сжатое поле, собирали оставшиеся колоски и искали мышиные норы — там могло быть зерно. Радости и детского восторга не было предела, когда находились убежища мышей, а в них — зимние запасы грызунов.
Однажды наши маленькие холщовые мешочки были почти полны, когда на поле появился колхозный объездчик. На всём скаку он приблизился к нам и изо всей силы, наотмашь, хлестнул меня и сестру плетью по телу, по рукам несколько раз. Не смогли мы удержать свою ношу, разжались от боли детские руки. Раскрылись мешочки, упали на землю — и собранное нами зерно рассыпалось.
От страха мы отбежали в сторону и смотрели, как копыта лошади втаптывают в землю драгоценные зёрнышки. Объездчик с чувством выполненного долга поскакал дальше, он не видел, как мы с сестрой плакали, наклонившиь над стерней. Собрать зерно, смешанное с грязью, втоптанное глубоко в землю, нам было уже не под силу.
Валенки-сапоги
Была поздняя осень, снег уже слегка припорошил землю. Я ходил вокруг колхозного склада, голод заставлял искать, добывать пропитание. Надеяться особо было не на что, ну, а вдруг! «Может, кто зерно нёс в дырявом мешке и просыпал», – рассуждал я про себя.
Сделал круг и вдруг заметил, что за мной с другой стороны склада внимательно наблюдает колхозный бригадир Галимзян Файзулин. Испугавшись, что он подумает плохое, я заспешил домой.
Через какое-то время Галимзян абый пришел следом. Увидев, как я заволновался и побледнел, бригадир сказал: «Не бойся, братишка, я пришёл только узнать, что за странная обувь у тебя на ногах? Следы, что ты оставил на снегу, вроде, как от валенка, а пятка от сапога?».
Я молча стянул с ноги обутки и протянул ему, выглядели они, действительно, необычно. На старых, изношенных валенках «живого» места не осталось для заплат, но я сообразил привинтить к подошвам металлические пластины — и валенки стали без износу!
Бригадир был в изумлении от моего изобретения: «Слушай, братишка, сделай и к моим валенкам такие подковы!». Через несколько дней, когда я отнёс ему валенки-сапоги, он дал мне два мешка зерна. Выручил Галимзян абый тогда нас, век не забуду его доброту!
Встречный на дороге
Заканчивались дрова, и нечем было топить печь. На улице холод, дома морозный сквозняк гуляет. Я и сестра Эмниса собрались за дровами в лес. Взяли большие деревянные сани, верёвки, чтобы перевязать дрова. Налегке быстро дошли до леса, раскопали поленницу. Нагрузили полный воз дров, туго перевязали поперёк и отправились в обратный путь. Я шёл впереди и тянул сани за верёвку, Эмниса толкала сзади. Дорога не ближняя, мы спешили успеть домой дотемна.
Вдруг впереди показалась лошадь с санями. Взметая клубы снега, она мчалась прямо на нас. Чтобы разъехаться на узкой зимней дороге, мы подтянули свои дровни как можно ближе к краю дороги. Больше нельзя было, за обочиной находился овраг.
Стояли с сестрой и ждали, когда лошадь с санями проедет мимо. Места, чтобы разминуться, было достаточно. И вот уже лошадь поравнялась с нами… Мы облегчённо вздохнули – проехала. Но в эту секунду встречный вдруг привстал и на ходу с силой толкнул наш воз. Дрова повалились набок, и все дальше, разрывая веревки, посыпались вглубь оврага. От неожиданности мы обомлели, даже не успели удержать край саней. Растерянные, глядели вслед человеку. Оказалось, это наш односельчанин. Это он, смеясь, проехал на санях мимо нас и даже не приостановился.
С трудом с сестрой вытащили сани из оврага. Сложили дрова, кое-как перевязали. И взмокшие от работы и снега, потянули сани с дровами в деревню.
Не сметь трогать сына солдата!
В тот год я работал на конюшне. Ухаживал за лошадьми, запрягал и готовил их к работе. Было холодно, поэтому приказано было всем колхозникам работать в верхонках, чтобы не отморозить руки. За работой на конюшне наблюдал бригадир Нигами. У меня никак не получалось запрячь лошадь — верхонки были взрослые, большие и неудобные. Чтобы взяться крепче за упряжь, я сбросил их на землю. И в тот же миг рядом оказался Нигами, подбежал и ударил меня кулаком. От сильного удара я упал на колени, было больно, но слез я не показывал. А когда стал подниматься и отряхиваться от снега, краем глаза заметил, что к нам быстрым шагом, прихрамывая, идет инвалид-фронтовик Галимзян абый. Он издалека крикнул бригадиру: «Не сметь трогать сына солдата!». Не успел Нигами слова сказать, как Галимзян подбежал и ударом кулака свалил его на землю: «Его отец на фронте, а ты здесь с детьми воюешь! Ещё только раз попробуй тронуть солдатского ребенка!…».
До мамы донести
Дети на войне никогда без дела не сидели. Искали заработок, пытались помочь семье. Ранним летним утром мы с сестрой Эмнисой шли в лес собирать землянику или малину. Забирались вглубь леса, в чащу, чтобы найти ягодные места. Терпеливо обирали кусты, поляны, стараясь быстро наполнить ведро. Наполнив, также скоро шли домой – полуденное солнце нещадно палило наши затылки.
Дома, едва перекусив, попив чаю, снова отправлялись в путь. Теперь ягоды надо было продать. Опять же пешком шли за двадцать километров в Пировское, на базар. На базаре меняли ведро с ягодой на две булки хлеба. Хлеб клали в холщовый мешок, мешок за спину — и обратно в Икшурму.
Дорога длинная, порядком уставшие за день от ходьбы, голодные, мы с Эмнисой едва брели домой. Иногда терпения не хватало, я незаметно делал дырку в холщовом мешке, отщипывал кусочек хлеба и ел. Сестра просила: «Не ешь хлеб. Домой, до мамы донести надо!».
Плата за добро
На уборке урожая люди работали в колхозе буквально от зари до зари. Всё собранное зерно надо было сдать государству. А у нашего председателя Шахерттина, видимо, уже сил не было смотреть на изможденные лица женщин, детей и каждодневные просьбы: дай хоть горсть хлеба, умираем от голода… И председатель тайно раздал по тридцать килограммов зерна каждой семье. Но одной из жительниц этого показалось мало. Женщина демонстративно повесила мешок с зерном на решётку конторского окна.
Известие о том, что председатель раздал колхозникам государственное зерно, быстро долетело до райцентра. Приехали люди в военной форме и хлеб у людей отобрали. Искали они и председателя, но он на какое-то время скрылся в бане одного из односельчан. Мы, ребятишки, тайно носили ему еду. Шахерттина, конечно, нашли, за незаконную раздачу зерна его судили и посадили в тюрьму на пять лет. Вот такой суровой была плата за жалость и добро.
