В израильском городе Гиватаим на 92-м году жизни умер Ион Лазаревич Деген, входивший в десятку лучших советских танкистов. Летом 1944 года его экипаж уничтожил в одном бою четыре немецких самоходных орудия и 12 танков.
Дегена дважды представляли к званию Героя, последний раз – сам маршал Черняховский, но золотую Звезду он так и не получил. После войны выучился на врача, стал одним из самых успешных советских хирургов и ортопедов, в 1959-м впервые провел операцию по приживлению оторванного предплечья. В конце семидесятых уехал на Землю обетованную.
В историю Деген войдет не только как танковый ас, большой врач, но и как автор нескольких книг прозы и поэтического сборника «Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена», где среди множества ярких стихотворений есть одно, которое впоследствии назовут одним из самых мощных произведений о войне. Привожу его полностью.
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Деген написал это стихотворение зимой 1944 года, на его родине до конца 80-х оно ходило в списках. Попасть в печать, по понятным причинам, оно не могло. Более того, Константин Симонов начал стыдить поэта, когда он, при единственной попытке поступления в литинститут, прочел несколько вещей из «планшета», – выговаривал за очернение образа и клевету на подвиг народа. Симонов, конечно, был большой писатель и поэт, но в данном случае он представлял корпорацию людей, по должности лучше всех знающих, какой на самом деле была война или, вернее, какой она должна быть. Время показало, что такие корпорации были не только в СССР – они есть везде и всегда.
Пройдет несколько десятилетий, и в России начнут уже обвинять не в очернении, а в обелении (лакировке, по-советски выражаясь) войны, клеветой будут считать описание героизма. Потом маятник пойдет в обратную сторону, образ войны начнет приобретать знакомые советские очертания, под него, например, начнут выделять деньги для производства кинопродукции, праздничных книг и пр.
Соответствующие заграничные корпорации так же работают, не покладая рук, к очередному Дню Победы выдают что-нибудь знакомое про «красных фашистов» (они же бывшие освободители Европы), устраивают какой-нибудь показательный процесс против очередного «русского палача», как устроили на Украине суд против 90-летнего полковника, участвовавшего в ликвидации одного из главарей нацистского подполья, который сейчас, разумеется, «патриот» и «борец за независимость». Появляется какая-нибудь свежая книжка или фильм, «по-новому оценивающие» знаковое событие войны или личность. Где-нибудь снесут памятник, переименуют улицу… Примеров много, они уже не удивляют.
Впрочем, и в России таких корпораций несколько: на условном «эхе Москвы» – своя война, на условном «первом канале» – своя. И вместе им не сойтись. И не понять, что та война есть невероятный по размерам, значимости и многообразию человеческий опыт, в котором стихи Иона Дегена и «Жди меня» Константина Симонова, эренбурговское «Убей немца» и солдат с немецкой девочкой на руках в Трептов-парке, чудовищные картины блокады Ленинграда и героизм блокады Ленинграда, братство сражающихся народов и депортация народов – грани одного и того же явления.
Война не только создала новые очертания границ, просуществовавших несколько десятилетий, но и установила почти на тот же срок представления о добре и зле, о том, кто был злодей и кто спаситель. Теперь уже такого, единого для всех, представления нет: «память» о войне становится источником энергии и даже причиной для новых войн – как это произошло на Украине. Слово «память» я беру в кавычки, потому что в нынешнем понимании к собственно памяти (одним из кристаллов которой являются и стихи Иона Дегена) этот термин не имеет отношения. Самый показательный пример – институты национальной памяти, созданные на Украине, в Польше, аналогичные учреждения в Прибалтике специально для того, чтобы привести память в заданный формат – в том числе посредством цензуры и полицейских мер, поскольку реальная память – она еще есть – часто диктует тамошним гражданам политически вредные идеи.
Как всегда, в такой ситуации остается на обочине человек, не желающий отдавать свои мозги и душу всезнающим корпорациям. Такой человек понимает, что стихотворение, написанное провоевавшим три года 19-летним лейтенантом в декабре 1944-го, является одним из подлинных образов войны, и, как всякая правда, оно ничего не очерняет и не лакирует – оно просто есть. И надо благоговейно принять его. Молчать в его присутствии, потому что всякое слово, сказанное сверх правды, – уже неправда.
Фото: filmofond.ru
На снимке: Ион Деген
