– Сегодняшние митинги, демонстрации оппозиционных настроений – в этом непросто разобраться. Здесь есть весьма ощутимый привкус провокации, когда народное недовольство используется определенными политическими силами в собственных интересах, – говорит главный редактор журнала «День и ночь», член Союза российских писателей, в недавнем прошлом директор Красноярского литературного лицея, поэтесса Марина САВВИНЫХ. – Но, мне кажется, мы начинаем понемногу осознавать, что, кроме самого общества, за решение серьезных социально-нравственных проблем никто отвечать не будет. У государства хватает других забот.
Общественные школы – возможная альтернатива
– Например, я глубоко убеждена, что ввиду тех изменений в системе образования, которые произошли в последнее время, назрели и возможность, и необходимость создания альтернативных – даже не частных, а общественных школ. При развитии системы дополнительного образования это реально. Общественная школа – продукт договоренности прежде всего родителей и, может быть, тех общественных организаций, которые заинтересованы в определенном типе образования. Существуют же воскресные православные или другие конфессиональные школы. И всем понятно, чему там учат. Нечто подобное давно уже существует, например, в Хабаровске. Главное, понять, что именно и в каком качестве мы хотим дать нашим детям. Нужно, чтобы ребенок освоил государственные базовые программы и сдал ЕГЭ? Прекрасно. Они сегодня таковы, что доступны и двоечнику времен многократно высмеянной и раскритикованной советской школы. А вот что сверх этого и, главное, в какой форме… об этом и нужно договариваться.
– ЕГЭ внедряется уже несколько лет, но споры вокруг него не утихают. И, такое впечатление, что противников у этой формы проверки знаний все же больше, чем сторонников. Вы к кому себя относите?
– Лично я по поводу ЕГЭ не испытываю паники. Он, как любая тестовая система, имеет свои плюсы и минусы, занимает свою нишу и выполняет ту роль, которую должен выполнять. С другой стороны, для завершения цикла обучения в общеобразовательной школе и доступа к высшему образованию, помимо ЕГЭ, нужно еще что-то. Что? На этот вопрос ни Министерство образования, ни ученые-педагоги пока ответить не могут. Хотя пытаются разобраться.
Во всяком случае, родительская общественность может – при наличии доброй воли – обеспечить подрастающему поколению настолько высокий уровень образования, что ни ЕГЭ, ни сочинение, ни решение творческих задач не будут вызывать у выпускников особенных затруднений, тем более страха. В чем состоит «добрая воля»? В том, чтобы собраться вместе, провести, так сказать, «инвентаризацию» собственных возможностей (папы и мамы, бабушки и дедушки – физики, математики, историки и филологи – где вы?), а если их не хватит – пригласить специалистов. Разработать учебные планы и программы. Посоветоваться с юристами, чтобы нигде не переступить правовые нормы. Снять помещение. И – начинать, благословясь. Так и получается общественная школа. Предвижу недоверчивые усмешки: мол, легко сказать! Конечно, со всем этим столько мороки, что надо прийти уже в крайнюю степень отчаяния, чтобы решиться на такой шаг. Но ведь дети-то наши! И к тому же, кроме радикального, то есть общественной школы, есть множество промежуточных вариантов. Профессиональные сообщества, заинтересованные в развитии той или иной специальности, могут создавать и создают свои образовательные площадки – при вузах, под эгидой министерств. Школы искусств, спортивные школы, всевозможные разновидности дополнительного образования, в том числе и при общеобразовательных школах. Вообще, в дополнительном образовании, с одной стороны, больше свободы, с другой – больше открытости родительскому участию и контролю. Так что все в наших руках!
Главное, сознательно к этому относиться и понимать, чего мы, собственно, хотим.
– Но пока никто не сформулировал взаимных претензий: ни власти предержащие, ни общество – что же, собственно, должны получать дети от образования. И поэтому у родителей появляется ощущение, что хорошее образование будет платным.
– Я не политолог. Что происходит там, в верхах нашего государства, мне судить трудно. Естественно, любая нагрузка на родительский кошелек воспринимается болезненно. Ведь далеко не у всех он достаточно увесист, чтобы платить еще и за образование ребенка сверх минимума. С другой стороны, сейчас многое изменилось. В мои времена, если ребенок, которому исполнилось 7 лет, не пошел первого сентября в школу, органы образования поднимали прямо-таки пожарную тревогу. А сегодня ребенок может учиться где угодно – по усмотрению родителей. У нас в литературном лицее за 13 лет существования было немало таких учеников. За литературой, русским языком и сопровождением собственного авторства они приходили к нам. Музыке учились в музыкальной школе. Умению владеть кистью и карандашом – в художественной. Кто-то занимается дома персонально с учителями, кто-то иначе. Рубежные испытания и экзамены такие дети сдают экстерном в школе, к которой прикреплены. И очень часто, я бы сказала, как правило, значительно опережают сверстников в интеллектуальном развитии. Могу привести массу конкретных примеров.
Обществу нужен Художник
– О вашем лицее часто говорят, что здесь берут детей под колпак и изолируют их от реальной жизни.
– Ничего подобного. Они живут в том же обществе, ходят по тем же улицам, смотрят то же телевидение, общаются в тех же соцсетях. В конце концов, у нас в лицее они проводят лишь часть учебного времени. Просто здесь принципиально другой уровень общения детей и взрослых. В малой группе человек развивается лучше, быстрее и интереснее, чем в толпе, даже если эта толпа – школьный класс, живущий по закону джунглей. Учащийся лицейской группы тоже должен вписаться в некую организованность, просто зажимов и рамок у него меньше. А вообще модернизацию нашей государственной системы образования мне, посвятившей ей тридцать с лишним лет, наблюдать очень грустно. Но так Россия интегрируется в международное сообщество, и если мировые тенденции таковы, что можно им противопоставить?
– Но это все равно вызывает социальную напряженность. Ведь столько людей вышли на митинги не из-за результатов выборов. Это показывают и те плакаты, зачастую нелепые на первый взгляд, что несли некоторые участники. Появление у красноярцев гражданской позиции не может не радовать. Но всегда остается актуальным вопрос: кто возглавит это движение и куда поведет? Ведь народ можно организовать, а можно и превратить в толпу.
– Конечно, желающих погреть руки на недовольстве людей во все времена было предостаточно. От потрясений и смут лучшего ожидать не приходится. Это уже многократно пройдено. А ведь мы сейчас можем раскачать нашу лодку до полного оверкиля. Тогда приходите сюда кто угодно – делайте с нами, что хотите. Конечно же, градус общественной жизни неуклонно повышается. Кажется, теперь это чувствуют даже самые «толстокожие». Но нам всем должно хватить разума и доброй воли, чтобы не допустить катастрофы. И, конечно же, деятели культуры способны здесь сказать свое решающее слово. Роль слова человеческого сейчас высока как никогда. К началу XXI века в России созрело великое содержание, бездна смысла, который еще не выражен по-настоящему. Мы уже начинаем понимать, что ждем Художника – писателя, поэта, который сможет найти слово, чтобы выразить то, что накипело в наших душах.
Вечные вопросы снова популярны
– С этим трудно не согласиться. Но кто это будет слушать и читать? Если у нас семимильными шагами развивается клиповое мышление. И роль искусства в таком обществе, где человек воспринимает только полезную или шокирующую информацию, не очень-то ясна.
– Клиповое мышление лишь одна сторона медали: диалектику бытия отменить невозможно. Все больше людей чувствуют, что им не хватает глубины, масштаба, способности погружаться в сложное, противоречивое, нестандартное. Эти чувства формируют новое поколение художников.
Я занимаюсь толстым литературным журналом уже четыре года и отчетливо вижу – современная литература начинает отворачиваться от постмодернистской нелепицы и возвращаться к классическим образцам. Все больше появляется произведений, которые связаны с духовными поисками современного человека. С его мучительным стремлением вырваться из потребительской ловушки.
– Почему же вдруг возникает у человека тяга к пониманию самого себя, постижению своей задачи в этом мире?
– Потому что мы все рождаемся и умираем, у всех есть предки, всем знакомы сложные отношения отцов и детей, каждый поставлен перед осмыслением необходимости собственного ухода. Это вечные проблемы бытия. Они толкают нас отрываться от насущного мельтешения, в которое мы погружены. Рано или поздно перед каждым встает неотвратимое: что мы такое, зачем живем? Откуда мы явились и куда идем? Камо грядеши? – вечный библейский вопрос.
– Но на него невозможно найти однозначный ответ.
– Художники и совершают невозможное. По крайней мере перед своими читателями они обнажают эту бездну, ставят эти вопросы и вместе с ними ищут ответы. В свое время великий испанский культуролог, философ, эстетик Ортега-и-Гассет провозгласил тезис о «дегуманизации искусства» – из него исчезает человек. В конце XX – начале XXI века мы, как болезнь, перемогаем обесчеловеченную цивилизацию, возвращаемся к самим себе, потому что дальше некуда – человечество стоит на грани катастрофы. В каком-то смысле только что пережитое нами «противостояние площадей» – живой символ процессов, происходящих во всем мире. Болотная площадь, проспект Сахарова – и Воробьевы горы. Что это значит, как к этому относиться, к кому примкнуть или не примыкать ни к кому? С клиповым мышлением разобраться в этом невозможно. Надо научиться приподыматься над обычной житейской рамкой, чтобы видеть, как на самом деле сегодня устроен мир.
Новое поколение готово переделать мироздание
– Поколение, еще заставшее пионерию и комсомол, этому умению учили в школе – более или менее удачно, сейчас вряд ли стоит спорить. Те, чьи 14–20 лет оказались расколоты 90-ми, по большей части не получили этого навыка. А библейские вопросы, а часто и заповеди, многие из них отмели за ненадобностью. Что можно сказать о тех детях, которым сейчас 15–17 лет?
– Молодежь и сегодня расколота, причем пропасть между полюсами все время растет. Многие мои выпускники работают учителями, они рассказывают страшные вещи о том, что происходит в школах на окраинах. А у меня перед глазами лицейские дети. Они особенные. Многие из них могут на каникулы поехать в Италию, Францию, на Кипр. Практически все активно пользуются Интернетом, много знают, много читают. Это – люди мира. Они творчески настроены по отношению к мирозданию и уже начинают понимать, как его можно менять.
– А готовы они взять на себя ответственность за результаты этих перемен?
– Это сложный вопрос. Я бы не стала категорично отвечать на него отрицательно или положительно. Те дети, которых я вижу в лицее, понимают, что такое ответственность за поступок. Но как там будет дальше? Живем надеждой на какие-то важные, может быть, даже генетически обусловленные вещи. Я верю, что из поколения в поколение передаются не только цвет глаз и форма черепа, но и культурные привычки и ценности, буквально на физическом, генетическом уровне.
Есть еще здоровая кровь, которая выведет нас из пропасти. Не даст нам упасть, сломаться, расточиться в море противоречий, которые разрывают современный мир.
Очень хочется в это верить.
