9 августа 1705 года в Астрахани произошло событие, о котором легенды ходили полтора столетия, а то и больше, – в этот день в городе было повенчано сто пар.
Сразу же после массовой свадьбы начался известный Астраханский бунт, продлившийся более года, охвативший обширные земли южной Волги, как водится – жестокий и, в конце концов, жестоко подавленный.
Почва житейских ужасов
Хотя не сохранилось никаких документальных подтверждений этой «сотне свадеб», историки не считают ее абсолютно нелепой – именно такая точка зрения присутствует в одной из статей «Истории Астраханского края».
Все как-то накладывалось одно на другое…
Тогдашний воевода Тимофей Ржевский был невыносимо жаден, обложил всех непосильными налогами, захватил угодья и ловли, отчего население, служилое, рыбацкое, ремесленное, стало голодать.
Вместе с тем глава администрации, в компании иностранцев и офицеров, с чрезвычайным рвением европеизировал Астрахань – бороды стриг с мясом, и платье резал, и слуги его честных людей «обнажали перед всем народом и всякое ругательство над ними и девичьим полом чинили, и от церквей отбивали». То есть город жил нескучно и тяжко.
И вот в самом конце июля по базару пронесся слух, что в пути царский указ: на семь лет Петр запрещает астраханцам заключать браки, а тамошних девиц велит выдавать исключительно за немцев, коих будут доставлять из Казани и прочих мест.
И тогда город восстал! Упреждающе переженив всю молодежь, устроил лютую расправу над иноземцами, воеводой и прочим начальством, и даже собирался идти на Москву.
Что же касается собственно слуха, то нет смысла исследовать его на предмет правдоподобия: массы слишком долго пребывали в ситуации, в которой даже самая невероятная нелепость выглядела вполне возможной.
Слух упал на хорошо подготовленную почву великого множества житейских ужасов, маленьких и больших – и рвануло! Поэтому легенду о «ста свадьбах» некоторые историки не отрицают, поскольку она органично смотрится в данном контексте.
Что такое руморология?
В первых десятилетиях прошлого века сформировалась особая область исследования – руморология или наука о слухах. Время ее появления, видимо, не случайно. Начиналось едва ли не самое «приключенческое» столетие, и плотность событий оказалась настолько велика, что факты, мифы, слухи стали почти неразличимы. Осознавшие это интеллектуалы решили, что надо изучить природу слухов, понять, что это такое?
Вот фрагмент интервью изданию Vatnikstan старшего научного сотрудника Института российской истории РАН Владислава Аксенова, автора монографии «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914−1918)».
Обобщая основные достижения руморологии, отметим следующее: во-первых, массовыми становятся лишь те слухи, которые касаются эмоционально-важных, общественно-резонансных событий; во-вторых, массовые слухи отражают скрытые, подсознательные страхи общества, в чем выражается их алармистская (паническая, тревожная. И.П.) функция; в‑третьих, противопоставление слухов и фактов, несмотря на то, что слухи часто представляют собой искаженные факты, некорректно, так как в массовом сознании они занимают место фактов и порождают соответствующую активность; в‑четвертых, попытки властей противодействовать массовому распространению слухов нередко приводят к их реализации.
Период, который охватывает монография Аксенова, являл собой подлинное буйство слухов. В начале Первой мировой войны власти развернули пропагандистскую кампанию, пытаясь объяснить народу причины и смысл войны: гигантскими тиражами печатались листовки, по деревням проводилось чтение газет и, по-советски говоря, политинформации.
Реакции части крестьянства выразились в анекдоте, как после очередной политпросветительской лекции о расстановке сил в войне крестьяне одной из губерний поинтересовались: «А пскопские за нас?»
Сами крестьяне иногда использовали фольклорные когнитивные схемы для интерпретации военных событий. Так, существовала «сказочная» версия войны, согласно которой Франц Фердинанд задумал жениться на княжне Ольге Николаевне, но русские министры, узнав об этом, убили его, из-за чего и вспыхнул военный конфликт.
По другой, чуть более рациональной версии, Николай II задумал войну, чтобы истребить крестьян и не дать им землю. Схожие объяснения встречались и в рабочей среде – война как способ уйти от решения рабочего вопроса.
На фронте, отмечает Аксенов, приходилось издавать приказы, запрещающие стрельбу по любым самолетам: крестьяне в серых шинелях видели в этих страшных существах тех самых «железных птиц» Апокалипсиса и палили без разбора по своим и чужим…
Когда же война перелилась в революцию, фантастические картины мира умножились.
В частности, ученый рассказывает о появлении слуха о священнике, который расстреливал народ из пулемета, установленного на колокольне. Однако выпущенная кем-то листовка-карикатура: отвратительный поп с поднятым крестом, пулеметом и подписью «Мы привыкли останавливать народ «этим» и «этим», – выдает руку опытнейшего пропагандиста.
Слухи становятся участниками войны, поскольку выходят уже не из глубин «темноты народной», но оформляются вполне просвещенными хладнокровными людьми. Нынче в мире созданы целые фабрики по производству слухов, но это уже другая история…
Спасители-отравители
Но с особой парадоксальностью слухи проявляли себя во время эпидемий.
В течение XIX века Россия перенесла шесть нашествий холеры, каждое из которых – пусть и в разной степени – сопровождало одно и то же явление: избиение врачей, разрушение больниц и аптек. Это неоднократно описано в публицистике, в повестях Кузьмы Петрова-Водкина и Викентия Вересаева, кстати, едва не ставшего жертвой одного из таких волнений.
По самым примерным подсчетам, только во время холерных бунтов 1829-1831 годов было убито более ста медиков, чиновников и офицеров, обеспечивавших карантин, – при том, что врачей в тогдашней империи было, наверное, чуть больше, чем балетмейстеров.
Каждому из таких бунтов неизменно предшествовал слух, что лекари с провизорами – те, кто приносит холеру; больницы – это помещения для тайного умерщвления народа, аптеки – хранилища яда, а военные в карантине охраняют это массовое убийство.
В начале мятежа военных поселян в Старой Руссе, а случилось это ровно 190 лет назад, в июле 1831 года, пронесся слух, что начальство отравляет воду и хлеб, рассыпает смертоносные порошки по дорогам; следом донеслось, что от царя, отца и заступника народного, есть повеление избивать господ-отравителей, к чему поселяне и приступили…
По нынешним временам «болезни от врачей» кажутся не просто дикостью, а вывернутым наизнанку здравым смыслом. Однако в дикости этой была своя логика, попытку исследовать которую предприняла историк Ольга Чагадаева в статье «Нас морить хотят! Убьем доктора!», опубликованной журналом «Родина».
Недоверие, граничившее с враждебностью, которое демонстрировало население Российской Империи к врачам, было во многом обусловлено тем, что основная его часть, в отличие от наших современников, практически не сталкивалась с профессиональной медициной. До земской реформы 1864 года хоть какая-то врачебная помощь существовала только в городах. В народном сознании появление «азиатской гостьи» -холеры и медицинских работников сливалось в одно тревожное событие… Ключевой причиной слухов, беспорядков и неэффективности противохолерных мер можно считать невежество населения, а главное – неприятие «барской» медицины, недоверие к фигуре врача. Врач – представитель господ воспринимался как враждебный элемент.
Кстати, на этом фоне стоит оценить советский прорыв, в короткое время сделавший медицину – всеобщей, персону врача – народной. Теперь, вроде бы всем понятно, что болезни не от них.
Хотя… недавно у подъезда слышал краем уха, что коронавирус доктора придумали, чтоб на лекарствах нажиться и «мерсодесов» накупить, но об этом, умоляю, ни-ко-му!
