Лев Толстой, как известно, не любил Шекспира. В первой части пространной статьи «О Шекспире и о драме» он тщательно, по винтику, разбирает «Короля Лира», демонстрируя гнилое нутро всей конструкции.
Этот текст написан в 1907 году, к тому времени Толстой окончательно впал в «нетовщину», и потому его мнение о Лире отнесем к причудам, присущим гениям. Куда интереснее вторая часть, где он так же, по винтику, разбирает природу всемирного религиозного почитания Шекспира. «Слава эта есть одно из эпидемических внушений, которым всегда подвергались и подвергаются люди». В данном случае источником массового поражения умов стал Гете, «бывший в то время диктатором общественного мнения в вопросах эстетических»; он первым объявил англичанина гением из гениев, и пресвященная публика, как по команде, грохнулась на колени…
Причем, пишет Толстой, «с развитием прессы эпидемии эти сделались особенно поразительны», и причиной их может стать не только Шекспир, а вообще кто и что угодно. Например, нашумевшее в те времена дело Дрейфуса, французского офицера, обвиненного в шпионаже: полмира кричало, что судят его за еврейское происхождение, а не измену, остальные кричали, что судят правильно. «Карикатура Карандаша, изображавшая сперва мирную семью, решившую больше не говорить о деле Дрейфуса, и потом эту же семью в виде озлобленных фурий, дерущихся между собою, совершенно верно изображала отношение почти всего читающего мира к вопросу о Дрейфусе… И только после нескольких лет люди стали опоминаться от внушения и понимать, что они никак не могли знать, виновен или не виновен, что у каждого есть тысячи дел, гораздо более близких и интересных, чем дело Дрейфуса».
Слова об умственных «эпидемиях» из более чем столетнего далека звучат удивительно свежо. С той лишь особенностью, что нынче «опомниться от внушения» уже не дают – одно отыграло, начинается другое или несколько сразу. Любое мало-мальски значимое (а то и вовсе не значимое) событие становится темой митингов – чаще всего виртуальных, но, бывает, и вполне реальных. Жителей Подмосковья, Камчатки и Сахалина, Тулы и Новосибирской области, Красноярского края, Ямало-Ненецкого АО, а также представителей русскоговорящей диаспоры в ближнем и дальнем зарубежьях и вообще всех просят высказаться: законно ли задержали Никиту Белых? Взятку он брал, или, как он говорит, деньги предназначались детям, инвалидам, на церковь и развитие региона в целом? Как вы считаете, не «подстава» ли это? Не за убеждения ли его арестовали? Следственный комитет не превысил полномочий? И разворачивается дискуссия, в которой уверенно участвуют все, разумеется, кроме тех, кто знает, как все было на самом деле. На место Белых можно поставить любое лицо, оказавшееся в скандальной ситуации, – эффект будет примерно тот же.
Интернет и вообще сама возможность поголовной информированности расширили избранный разряд «читающей публики» позапрошлого века почти до количества взрослых людей, каждый из которых по негласному, но жесткому велению времени обязан иметь свое мнение по любому вопросу.
Слава богу, до драк доходит только в особых случаях – когда далекие события задевают нечто по-настоящему важное – религию, национальность, детей… Пляски на амвоне, спиленные кресты, Крым и Донбасс – это не далекое «дело Дрейфуса», а плотная реальность, своего рода покушения на перемену жизни в целом. Случалось, из-за «разногласий по поводу» семьи распадались. Да что там семьи – воевать шли… Но и без особых случаев очень трудно распознать, где действительно анализируют тему, а где «массовое поражение умов». Причем это касается не только нынешних аналогов далекого «дела Дрейфуса», но и вещей по-настоящему важных, вроде попыток развертывания ювенальной юстиции, ограничения свобод в свете новейших мер по борьбе с терроризмом и пр.
В отличие от прошлых времен, у нас нет единого «диктатора общественного мнения», такого, как Гете, и, кстати, каковым был сам Толстой – только не в эстетике, а в морали. Сейчас есть гроздья авторитетов. Мнение большинства из них по большинству вопросов предсказуемо, но не это главное. Их поведение и риторика – по-настоящему диктаторские. Почитайте любое интервью по любому поводу – про Сирию, про наказания детей, ситуацию в сельском хозяйстве – сами увидите, как все выдержано в стилистике приговора.
Категоричность и всезнайство стали чертой времени: авторитеты задают тон, прочие подражают. Специалисты и вообще знающие «как оно было на самом деле» стоят в том же ряду, что и миллионы непричастных и ни черта не знающих. Так что Толстой прав – «эпидемии становятся более поразительны». Возможно, самым востребованным интеллектуальным товаром становится честное признание: «Я не знаю».
Фото: pixabay.com
