Мамы не стало
Начитавшись коротичевского «Огонька», мы со студентом Безроговым решили выйти из комсомола. Решение назревало ночными диспутами в общаге, удобрялось полуподпольными лекциями прогрессивных педагогов и окончательно созрело на выходе из пельменной «Пентагон». Настоящее название было другое, но я его уже не помню.
Комсомольская богиня
Там же, на ступеньках, мы начали обсуждать детали гражданского поступка.
Но в комитете нам сказали, что поскольку вуз идеологический, то исключение из комсомола означает отчисление из вуза. Невзирая на успеваемость.
Безрогов учился плохо, но его жизнь перекосила любовь; он собирался жениться и лелеял мечту получить комнату в семейном общежитии. Я был отличником, но боялся, что нагорит от родителей.
Хотя более всего нам не понравилось быть именно отчисленными – как за тривиальнейшую аморалку или хвосты. Ведь мы-то из самых благороднейших, чистейших убеждений, которые, как известно, возникают в людях после чтения коротичевского «Огонька», причем с роковой неизбежностью.
Но в комитете нам еще сказали, что отчисление будет по идеологическим мотивам: это вам не аморалка – это, товарищи, крест на всей вашей карьере. А если в истинном масштабе – то и на всей жизни.
– Вот вы, Безрогов, – сказала самая главная комсомолка, – как будете смотреть в глаза секретарю горкома, который направил вас сюда, чтобы вы, вернувшись, отдавали свои знания шевченковским детям, несли радость и вообще?
Шевченко – городишко на полуострове Мангышлак в Каспийском море. Там мучили солдатчиной великого поэта. Там же дети с нетерпением ожидали возвращения своего земляка, студента Безрогова – будущего организатора массовых праздников.
И мы со студентом Безроговым задумались… От такого удара даже коротичевский «Огонек» выпал из ума. (А любовь, а комната в общаге – с ними-то как быть?)
Помнится, тогда мы еще крепче невзлюбили нашу комсомольскую богиню. Весь институт знал, что по партлинии она объехала полмира, а в одной из капстран, говорили некоторые, тайно посещала заведение, где женщины раздеваются под музыку. Тогда мы думали, что она и только она во всем виновата, что по крайней мере человек, видевший стриптиз, не может быть таким идейно зашоренным…
Но сейчас мне кажется, что все было куда объемней и значительней.
Так держала нас огромная, строгая родина – Союз Советских Социалистических Республик – держала до последних сил, вдалбливая в наши пушистые уши: будет вам, дети, и любовь, и гарантированное койко-место для нее, и получка, и должность в ДК на Мангышлаке, будет все – только слушайтесь, слушайтесь маму, детки…
Месяца через два «мамы» не стало.
Советский Союз прекратил свое существование как геополитическая реальность.
Я помню тот слякотный, угрюмый день. Прохожие брали с лотков газеты – похожие одна на другую, с посеревшими растекшимися буквами передовиц – и расходились. Молча.
Никто не витийствовал – это начнется позже. И тем более никто не плакал… Хотя к тому времени советский народ уже начал понемногу возвращаться к подзабытому за десятилетия господствующей радости умению – плакать.
Уже были Спитак и Ленинакан. Однажды по ошибке я вытащил из ящика чужую телеграмму: «Мы живы. Сурен». Потом, к приходу почтальона, все институтские армяне стали собираться на вахте.
Уже начинался Карабах.
В феврале на черноморские берега обрушилась оттепель – 25 и выше. Вернулся холод и, взбесившись, пожрал расцветшие от края до края сады. Абхазия осталась без мандаринов…
Теперь это можно выдать за недоброе предзнаменование. И, может быть, я что-то напутал в последовательности событий. Но, по-моему, теперь это не так важно. Тогда еще верилось, что все утрясется. Как бы там ни было…
А выходить из комсомола мы со студентом Безроговым передумали – мы об этом попросту забыли. Есть два замечательных свойства юности – забываешь, не мучаясь, и с похмелья не болеешь. Других замечательных свойств юности я не знаю.
Кстати, Безрогов так и не женился.
Ги де Мопассан
Весь процесс распада СССР сводится у меня к единственному всеохватному воспоминанию – обилию сумасшедших. Или, скажем мягче, людей не в себе.
Письма от них шли нескончаемыми караванами в редакцию газеты, где я только начинал работать. Листки, исписанные мелким почерком вдоль и поперек (как больной, покрытый сыпью от макушки до пяток), с требованиями привлечь мировой разум к борьбе с талонной системой и пр. пыльными пластами оседали в шкафу. Ежедневно звонил по телефону какой-то человек, говорил, что постиг суть мироздания, и требовал, чтоб с ним советовались. Раз в неделю в обязательном порядке являлись поэты в грязных пальто и с полными авоськами стихов. Часто наведывалась пожилая приятного вида дама, рассказывала, что ее квартиру прослушивают, и доставала из сумки куски магнитофона «Маяк»…
Апофеозом стал один человек. Он шел по зеленому бульвару, одетый в отличный костюм-тройку, и, опустив голову, не то скулил, не то пытался петь:
– Ги-и де Мопассан… ми-и-илый друг… прочитайте первый том… Ги-и-и де Мопассан…
И так муторно, так бесконечно он выл…
Я до сих пор не могу понять, почему именно это зрелище больше всех других ошарашило меня. Здесь что-то необъяснимое. Примерно такой же эпизод я прочел в «Окаянных днях»: Бунин увидел в толпе человека с полными ужаса глазами и криво приклеенной бутафорской бородой и «замер и встал как столб»…
Потом все куда-то исчезло. Разом. Окружающий мир вернулся в адекватное состояние, правда, совсем другое по сути. Это значит, что закончилась некая фаза нашей жизни после СССР, но я не рискну рассуждать какая.
Империи, как люди, начинают умирать с момента рождения. Только у империй это продолжается неизмеримо дольше, чем у людей. Исторически даже самые почтенные из нас застали лишь последние часы. Для добротной историософии нужно подождать хотя бы полвека. Нам остается лишь нечто «тактильное», осязаемое, личное – то, что называется взглядом изнутри. Вопреки устоявшемуся мнению он плохой помощник науке и вообще «чистому разуму», так ведь мы не наукой занимаемся…
Сигареты «Колхети»
Помню, я сидел в потаенном месте столовой полка связи Генерального штаба Верховного главнокомандования. Тогда был праздник – только для узкого круга лиц. По случаю посылки.
Ее доставила грузинская мама из городка Чиатура своим мальчикам Зазочке, Гурамчику и Кахе. Привезенное одной-единственной мамой не могла осилить целая рота – куски и крошки валялись повсюду. Старшина бесновался.
Для узкого же круга осталось последнее сокровище – несколько пачек сигарет «Колхети».
Я помню только название. Но золотое рельефное изображение на пачке, вкус, изысканно голубоватый цвет дыма – все это было из какого-то инобытия, к которому никто из нас не был причастен. Теперь я понимаю ощущение, с каким извлекались из того самого ящика цветастые бутылки молдавских вин, заботливо укутанные длинной деревянной стружкой.
Грузины, как добрые хозяева, всех угощали, и все умирали от наслаждения.
– Такой сигарэты только у нас в Чиатура можно купить, – провозгласил Заза, подняв указательный палец.
Я пообещал, что после дембеля сразу приеду в его город и куплю целый ящик «Колхети».
– А тэбэ все равно не продадут, – сказал Заза, чуть отвернувшись. Потом он посмотрел мне в лицо и, утопив поднятый палец в волосатой груди, произнес четко:
– Мнэ – продадут, понял?
Кстати, Заза, как и все наши грузины, был неплохим парнем. Нежадным.
С тех пор я ни разу не курил «Колхети». О чем не страдаю.
Александр Григоренко
Тепло отгоревших костров
Человеческое тепло и участие – вот что мы оставили в распавшейся стране
Большая часть нас, россиян, родом из СССР. Другая знает об этой стране, занимавшей одну шестую земного шара, лишь по рассказам взрослых. Что у них может быть общего?
Back in USSR
Исследования социологов показывают: советское детство сейчас в моде. «Хочу обратно в СССР. Как хорошо тогда было – наверное, самое лучшее время в моей жизни» – все чаще и чаще эту фразу можно услышать не только от ветеранов, чьи биографии накрепко связаны с советскими временами, но и от тех, кому едва-едва перевалило за 30. Люди, которым в 1991 году было по 13–15 лет, с любовью коллекционируют советские фильмы и обмениваются воспоминаниями о пионерском детстве, когда взвивались кострами синие ночи, а впереди лежали открытые пути-дороги – выбирай любую!
«Нам повезло, что наши детство и юность закончились до того, как правительство купило у молодежи свободу в обмен на ролики, мобилы, фабрики звезд и классные сухарики (кстати, почему-то мягкие)… С ее же общего согласия… Для ее же собственного (вроде бы) блага…» – это фрагмент из текста под названием «Поколение 76–82». Те, кому сейчас где-то в районе тридцати, с большой охотой перепечатывают его на страницах своих интернет-дневников. Он стал своего рода манифестом этого поколения.
Старшее тоже не остается в долгу:
– Мне сейчас говорят, что мы стали жить хорошо. Да я в конце 80-х на мою пенсию мог из Красноярска долететь до Москвы, пожить в гостинице «Россия», сходить на выставку и вернуться обратно. Сейчас на мою пенсию меня надо высаживать над Челябинском, – поделился со мной наболевшим сосед по лестничной площадке.
И все-таки мы были первыми
В СССР были достижения, которые абсолютно бесспорны и пересмотру не подлежат. Именно Советский Союз первым запустил искусственный спутник Земли и первым вывел в космос человека (в том числе и в открытый космос). В области военно-промышленного комплекса СССР имел кучу научно-технических наработок, в том числе полностью оригинальных. По некоторым он даже опережал страны Северо-Атлантического альянса. Извлекать из истории полезные уроки никогда не поздно: в августе этого года президент России Владимир Путин раскритиковал на заседании Совета безопасности РФ качество российской оборонной промышленности, сославшись на ее отсталость. Он приказал срочно направить усилия на развитие комплекса и заявил о необходимости повторить прорыв, совершенный при Сталине в 1930-х годах. Тогда в рамках индустриализации за первую пятилетку СССР обеспечил себе огромную военную и экономическую мощь, оставив далеко позади Германию, Францию и Великобританию.
И уж никто не станет спорить с тем, что в общем и целом к сороковым годам прошлого века почти все население СССР было грамотным, а к семидесятым практически вся молодежь получала среднее образование.
Моя страна – мое богатство
Но дело не только в этом. В Советском Союзе официально, на самом высоком уровне пропагандировались идеалы доброты и справедливости, товарищества и взаимовыручки. «Раньше думай о Родине, а потом о себе» – в этих строках из почти позабытой песни заложен особый смысл. Мы гордились тем, что живем в СССР – великой и могучей стране, в которой мы, девчонки и мальчишки шестидесятых, имели все: счастливое детство, твердую уверенность в завтрашнем дне. Мы были самыми богатыми людьми в мире, потому что все вокруг: школы, пионерские лагеря, леса, реки, моря и города – принадлежало нам. Мы все, независимо от материального достатка наших родителей, могли заниматься большим теннисом и хоккеем, отдыхать на море и совершать экскурсии во все уголки нашей необъятной Родины.
Для всех нас было доступно высшее профессиональное образование, потому что кроме бесплатного обучения в вузах государство обеспечивало всех студентов общежитиями и стипендиями, на которые мы безбедно жили целый месяц. Нас воспитывали честными, добрыми, трудолюбивыми, нас учили уважать старших и заботиться о младших.
Пусть мы не являлись счастливыми обладателями мобильных телефонов и компьютеров, зато в наших руках было гораздо большее богатство – понимание высших ценностей человеческой жизни, стремление приносить пользу и радость людям. Мы мерили жизнь не деньгами, а чистотой в дружбе, преданностью в любви, ответственностью за порученное дело. Мы читали девушкам стихи современных на тот момент поэтов – Евтушенко, Вознесенского, Рождественского. Тогда поэзия не просто была жива – она переживала настоящий расцвет.
– Учитесь, соотечественники, у поэта Рубцова не проклинать жизнь, а облагораживать ее уже за то, что она вам подарена свыше и живете вы на прекрасной русской земле, среди хорошо богом задуманных людей. В последние годы осатанение, охватившее Россию, проникло и в светлое окно поэзии. Ослепленные злостью люди пишут нескладные, лишенные чувства и нежности, лающие все и всех стихи, – сказал незадолго до своей кончины Виктор Астафьев.
Ищу человека…
Да, сейчас мы стали свободными, у нас – плюрализм мнений. Мы получили формальное право зарабатывать столько, сколько хотим. Но стали ли мы от этого счастливее?
– Кто не жалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца; кто хочет воссоздать его в прежнем виде, у того нет головы, – сказал как-то наш президент, и в этой фразе, собственно, и выражается наше отношение к прошлому. Ностальгия по великой и огромной стране – это ностальгия по человечности. А ее, как известно, материальными благами не измеришь.
Андрей Курочкин
