Для прессы и соответственно широкой публики Олег ХАРЧЕНКО – лицо региональной антимонопольной службы, хотя в иерархии краевого УФАС он не на первой позиции. Именно он озвучивает (так нынче принято говорить) подробности большинства скандальных дел, и, надо отметить, журналистам не менее интересно то, как он это делает. А делает он это как-то не по-чиновничьи. Но главное, Олег Петрович – один из ветеранов ФАС: на антимонопольной службе – с начала 90-х, и кто, как не он, может рассказать о том, как лечили и лечат болезнь монополизма.
– Как-то один командир ОМОНа сказал мне: «Наше дело простое и понятное – преступника обложить и скрутить. Но иногда после таких операций я вожу наших ребят в суд, потому что человек должен видеть конечный результат своего труда». Поскольку деятельность антимонопольной службы для многих не столь очевидна, хотелось бы задать тот же вопрос – что вы считаете результатом своей работы и устраивает ли он вас?
– Да, с ОМОНом ситуация действительно проще… Впервые идея создания государственной структуры, занимающейся антимонопольной политикой, появилась в программе Явлинского «500 дней» – я считаю, это историческое событие, – а Горбачев в 1991 году создал первую структуру – Государственный антимонопольный комитет СССР, правда, без территориальных управлений. Потом появился закон «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности». Его создателем, по сути, стал один человек – ныне покойная Нина Исаевна Клейн, профессор Института сравнительного правоведения советской Академии наук. Создание комитета было типичным для того времени жестом – показать Западу нашу принадлежность к мировой цивилизации, хотя далеко не все понимали, зачем нужна такая служба. Инерция такого непонимания остается и сейчас, поэтому работать легче не стало. Исторически у нас не сложилось традиции правильного отношения к поддержанию конкурентной среды, предупреждению негативных проявлений монополизма, злоупотреблениям госорганов, хозяйствующих субъектов…
– Советские люди, которые впоследствии стали первыми капиталистическими капитанами, выросли при свирепейшем монополизме. Березовский, к примеру, говорил: «Смысл жизни – в экспансии».
– Да, это у нас в крови – стать самым крупным. Кроме того, у нас довольно долго доминировала идея: внутри страны пусть будет конкуренция, а на мировом рынке станем создавать конкурентоспособные монополии. Так появились «священные коровы» – в той же нефтегазовой отрасли. Они успешно действовали на мировой арене, но к внутреннему потребителю в конце концов обернулись известным местом. Однако в конце «нулевых» ФАС, что называется, разрешили «поураганить», и антимонопольщики начали штрафовать их по полной программе, то есть изымать миллиарды из выручки «Роснефти», «Газпромнефти», «Лукойла» и прочих.
Вообще, в начале – середине 90-х поговаривали, что антимонопольная служба – вещь конъюнктурная, временная и скоро ее прикроют. Но она выжила, укоренилась. Но никто не принимает во внимание, что монополизм у нас был дичайший и все последствия этого остались на региональном и муниципальном уровнях.
Чиновный ряд
– Заместитель руководителя ФАС Павел Субботин привел, на мой взгляд, шокирующую статистику: 48 процентов нарушителей антимонопольного законодательства – государственные люди. Насколько, на ваш взгляд, велика роль чиновника в этой сфере?
– Государственные рычаги позволяют практически мгновенно создать условия для монополизации рынка, доминирующего положения для хозяйствующих субъектов, которые тут же начинают им злоупотреблять. А в сфере госзаказа отношения вообще жесткие, бинарные – либо ты получаешь госзаказ и существуешь, либо нет, и можешь из этого бизнеса уходить. Что касается того, насколько велика доля чиновников-нарушителей, то здесь я, может быть, пойду вразрез с официальной позицией нашего высокого руководства. Понимаете, всякий крупный управленец приходит в антимонопольную политику со своей концепцией, и более 20 лет работы с антимонопольным законодательством дают мне возможность повести некий ретроспективный анализ. Так вот, последняя концепция нашего руководства заключается в том, что наибольшее зло исходит именно от чиновничества. Я думаю, эта позиция генетически предопределена, поскольку костяк руководства антимонопольной службы составляют бывшие или нынешние члены общероссийского объединения «Яблоко», у которого всегда была античиновничья риторика. Бывает, что эта чисто мировоззренческая вещь проявляется и там, где роль чиновников на самом деле не особенно велика. Теперь о статистике. У нас есть система оценки качества работы, в которой есть такой показатель, как коэффициент значимости дел. Если ты довел до конца дело в отношении классического монополиста, который, допустим, завысил цену поставки угля где-нибудь на Севере, тебе ставят обычный коэффициент – единичку. Если же разбираешься с делом чиновника, который на бесконкурсной основе передал кому-то объекты либо постановил, что таким-то бизнесом на его территории будет заниматься фирма такая-то – а это самые типичные и массовые нарушения в районах, – то здесь идет уже коэффициент повышающий. При этом в первом случае приходится сравнивать цены, подробно анализировать рынок, то есть проделать большую работу, а во втором и рассматривать-то по сути нечего – выдал предписание, вынес постановление, отправил материалы в суд. В итоге у наших коллег, как у всяких чиновников, заинтересованных в повышении служебного рейтинга, появилось желание по возможности минимизировать работу с громоздкими, трудоемкими делами, а весь энтузиазм обращать на нарушения чиновников – за это оценка выше. Как следствие – из года в год число дел, возбужденных против органов власти, стало расти.
Закон-трансформер
– С нового года прекращает свое существование 94-й ФЗ, пожалуй, самый ругаемый из законов. Представители малого и среднего бизнеса в голос кричали во всех интервью, что он попросту не дает возможности честно получить подряд. Насколько, по-вашему, ощутимы будут перемены?
– После 31 декабря во всех ваших интервью будет поноситься 44-й федеральный закон. Он ненамного отличается от 93-го. Прежде всего тем, что учреждается должность контрактного управляющего, который будет нести ответственность за инициацию, заключение контрактов, контроль за исполнением. Сейчас идет массовая учеба будущих управляющих, хотя я не совсем понимаю, чему их на этом этапе учат. Новый закон подразумевает необходимость принятия более трех десятков нормативных актов на уровне Правительства РФ, изменения в КоАП – ничего этого пока нет, и что будет с 1 января, никто не знает.
– А вообще, вы за ужесточение наказаний?
– Конечно. Опыт показывает, что либерализация боком выходит. Все 90-е и начало «нулевых» мы прожили при антимонопольном законодательстве, созданном по, условно говоря, немецкому образцу. Его главная идея: когда нет ускоренного арбитража, любое нарушение становится серьезным общественно опасным явлением, и его надо тут же пресекать. В те времена энергетики массово отключали электричество за неплатежи. Так вот, закон позволял ФАС остановить «войну рубильников», и мы без ложной скромности приписываем себе эту заслугу. Штраф за незаконное отключение составлял полмиллиона рублей – в общем-то небольшую для энергетиков сумму. Они сами об этом говорили. Но поскольку отключения были массовые, то штрафов набиралось миллионов на 20 и больше – а это уже чувствительно. Так что рычаг действовал. Но с середины «нулевых» пошла волна либерализации, поскольку с «немецкого» варианта перешли на «американский». Появился в законе такой пункт: решение или предписание антимонопольного органа приостанавливается на время рассмотрения их законности в суде. Как это стало выглядеть: энергетики отключают, мы говорим: «Вы нарушили», даем предписание, а потом начинается судебная процедура, которая занимает месяцев 8–10. Потом суд говорит энергетикам: вы не правы. Но представьте, как жить все это время хозяйствующему субъекту, особенно если электричество отключили? У нас был случай, когда цветочный магазин таким вот образом прекратил свое существование, но суд у энергетиков выиграл. В конце концов мы начали бить в колокола, и по правилам размещения заказа было принято решение: предписание антимонопольного органа нужно сначала выполнить, а уж потом – обжаловать. Вообще, антимонопольное законодательство довольно медлительно, но если дойдет до итога – мало не покажется.
– Какие дела за последние год-полтора вы можете выделить из общего ряда?
– Их много. Например, в сфере энергетики, поскольку это важно для народа, который за электричество платит, а как формируются тарифы, не знает. Недавно выиграли процесс против Региональной энергетической комиссии края, которая, рассчитывая и утверждая тарифы, слегка «ошиблась» – на несколько миллиардов. Сейчас наша задача – вернуть в русло законопослушания хотя бы краевую РЭК, потому что дальше эта вакханалия с тарифами продолжаться не может.
Интересное дело по Эвенкии. Туда завозится дизтопливо, отпускная цена которого 50 рублей за литр. Начали разбираться: «Красноярскнефтепродукт» как поставщик продает топливо по 35 рублей, плюс «Эвенкиянефтепродукт» положила себе 15 рублей на проживание. Но ведь для Крайнего Севера сохранилось государственное регулирование цен. Начали спрашивать у одного министра (вы его знаете, он сейчас в суде на другие вопросы отвечает): как же вы так регулировали, что дизтопливо для Эвенкии стоит так дорого? Сейчас совместно с прокуратурой пытаемся получить ответ.
– Нарушать антимонопольное законодательство вообще рентабельно?
– Сейчас уже нерентабельно, поскольку существует устоявшаяся система наказаний. Есть пример энергетиков, которые заплатят 107 миллионов за три не там установленных счетчика. Подобных заявлений у нас несколько сотен, и краевая МРСК вполне может стать банкротом. Теперь судите – рентабельно нарушать или нет. Или издатель газеты допустил пять нарушений закона о рекламе, за каждое заплатит по 100 тысяч. В этом случае нерентабельность также очевидна.
