Теракт в питерском кафе, в результате которого погиб известный военкор Максим Фомин (Владлен Татарский) и пострадали десятки человек, вполне может стать знаковым событием во всей истории нашего противостояния с «недружественным» окружением.
Роль исполнена
Убийство Дарьи Дугиной, взрыв на Крымском мосту и другие не менее громкие акции – это работа профильных специалистов украинской военной разведки и помогавших им коллег из других стран. Убийство военкора – по большому счету первый совместный проект ГУР и российских «прекраснолицых».
Дарью Трепову сразу после ареста обозначили как «активную сторонницу ФБК» (признана иноагентом, запрещена в РФ как экстремистская организация), многократную участницу соответствующих митингов, и этого вполне достаточно для маркировки ее личности, даже если она не кадровая навальнистка.
Граждане, уверенно не испытывающие никаких добрых чувств к номинально родной стране, и ранее использовались вражескими спецслужбами для разного рода «инфраструктурных» и информационных диверсий, и чаще всего наши спецслужбы успевали прижать их коленом к асфальту до того, как они что-либо натворят. Но все это – разминка по сравнению с той сложной и, надо признать, профессионально исполненной операцией, в которой участвовала Трепова. Свою роль она отработала на ять, успешно притворялась юной художницей-патриоткой, рисовала открытки, лепила скульптурки, которые выставляла в магазине и на специально заведенном телеграм-канале, где все прямо-таки дышало переживанием «за Родину» и «наших ребят на передовой», виртуозно втерлась в доверие к намеченной жертве – настолько, что военкор за минуту до гибели сам попросил ее сесть к нему поближе… После совершения теракта скрылась на конспиративной квартире, укоротила волосы и собиралась лететь в Узбекистан, затем в Киев – но ее взяли быстро, по горячим следам. Судя по всему, организаторы операции особо не прорабатывали для нее пути отхода, в отличие от Натальи Вовк, убийцы Дарьи Дугиной. Но Вовк – офицер, а Трепова – энтузиаст, которого можно использовать по назначению и, при ненадобности, выбросить.
Пока же Треповой занимаются специалисты, перед остальными-прочими возникает вопрос, не предполагающий быстрого и легкого ответа.
Убеждения – не статья
На протяжении постсоветских десятилетий антироссийски настроенные сограждане проходили по разряду людей с убеждениями, которые хоть и не приветствовались большинством, но по закону были не наказуемы. Наказывали за нарушение правил проведения массовых мероприятий, за открытые призывы к насилию, за явные посягательства на сотрудников органов правопорядка, но никак не за сами убеждения. После начала спецоперации, когда стали привлекать за дискредитацию армии, распространение ложной информации, не желать добра своей стране с прежней широтой и пафосом стало труднее, чем раньше, отчего многие разбежались по местам, где это можно, но еще больше – осталось. Однако явление Треповой теперь уже совсем явно переводит «нетвойнистов» в разряд непосредственных участников террора, а само светлоликое племя – в его социальную базу. Что делать с Треповой – более-менее понятно. Вопрос – что делать с племенем? Повторю, оно никуда не делось, сидит по кухням, барам, гримеркам, учреждениям, кафедрам, в том числе в руководстве престижных вузов, время от времени напоминая о себе – то украинский флаг вывесит, то устроит «творческий вечер» записного негодяя… Пусть флаг после скандала уберут и вечер отменят, суть самого актива это не меняет. Он тот же, только в несколько неудобном положении. Повторю – что с ним делать? Даже в нынешней напряженной ситуации государство, слава Богу, не доходит до такой категории, как «мыслепреступление», поскольку это чистой воды антиутопия. Но оставлять все как есть, в расчете «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось» – такой же чистоты утопия. Хотя бы потому, что истории неизвестны убеждения, которые не обращались в действия.
Вопросы без ответов
Индивидуальный террор принято считать оружием слабых, неспособных победить в большой войне. В стане сильных такого рода убийства провоцируют еще большее ожесточение против террористов и их заказчиков, но никак не растерянность и ужас. Об этом, применительно к нынешней ситуации, говорил историк и социолог Андрей Перла в программе «Скрытые смыслы».
Мысль весьма близкая к истине, но при одном условии – если государство, подвергающееся таким атакам, само не допускает сущностных просчетов. Во второй половине XIX – начале ХХ века Российская империя пережила несколько волн индивидуального террора со стороны тогдашней «несистемной оппозиции». Убиты тысячи государственных людей – начиная с городовых и заканчивая министрами, великими князьями и самим царем, – а также тысячи случайно оказавшихся рядом… Бомбистов отправляли на виселицу и каторгу, власти пытались контролировать состояние умов, но террор не сходил на нет. Более того, сам образ политического террориста не воспринимался широкими массами как безоговорочно чудовищный. Зародился даже образ «мученика за народ».
Цепь фатальных ошибок власти – от освобождения крестьян без земли до проигранной войны с Японией, 9 января, Ленского расстрела – подталкивала все больше людей к мысли, что «убивцы», может быть, не так уж не правы… Кстати, есть достаточно свидетельств жандармского саботажа при расследовании дел в отношении оппозиционно настроенных подданных.
С нынешней ситуацией вроде бы никаких параллелей, у террористов нет шансов на мученический нимб, абсолютное большинство их презирает. Но есть вопросы, требующие внятного и желательно быстрого ответа. Почему сама принадлежность к ФБК (иноагент, запрещена в РФ как экстремистская организация) не является уголовным преступлением, так же как участие в террористических организациях исламистского толка? Почему до сих пор не закрыт Ельцин-центр, известнейшая кузница антироссийских кадров, само существование которой является издевательством? Что поменялось в жизни множества ученых мужей (и жен), годами прививавших студентам презрение к своей стране? Как поживают точки общепита, не пускавшие военных, и финансировавшие ВСУ? Страна не видела, что им прилетело больно и непоправимо.
Подобных вопросов на самом деле гораздо больше. Если закон не позволяет их разрешить, то, значит, необходимо подверстывать закон под «злобу дня», а не наоборот.
Наконец, дело не только в законе, а в инерции времени: мы так долго соседствовали с прекраснолицыми и так терпимо относились к их плевкам, что утираться стеснялись. Теперь вот они пришли убивать. А с украинской и прочими вражескими разведками все и так понятно – они живут и действуют в соответствии с собственной природой.
