Данное разнообразие, возможно, объясняется тем, что девять из десяти россиян (в том числе профессоров и даже академиков, судя по комментариям) толком не могут объяснить, зачем вообще нашей стране понадобилось вступать в ВТО. Самые доступные объяснения находятся скорее в сфере обыденного сознания. Членство во Всемирной торговой организации – политический акт, исключающий Россию из списка мировых изгоев. Для Запада и в частности США мы таковыми оставались и после «холодной войны». Экономика наша здесь ни при чем, хотя бы потому, что многие бывшие «братские республики» – от отсталых Киргизии и Таджикистана до антироссийских Украины, Грузии и стран Прибалтики – вошли в этот мировой клуб без шума и пыли. Нам же пришлось вести переговоры почти 19 лет.
Вопрос – зачем? Ну хотя бы затем, что до нас в ВТО состояло 155 стран – а это почти весь мир. Надо полагать, в организацию они вступали не для того, чтобы угробить собственного производителя, как это пророчат нам комментаторы-паникеры.
Единственный бесспорный пункт заключается в том, что членство в «клубе» предельно ужесточит конкурентную среду для российского бизнеса. Поскольку по производительности труда мы отстаем от мировых лидеров в разы и даже на порядки, то угроза не шуточная. В особенности для отечественного АПК, который на протяжении двух последних десятилетий преподносится как зона не уходящего кризиса – техника изношена, кадров нет, деревня спивается, вымирает и пр. Трудно представить, чем все обернется, когда на рынок хлынет продукция «тамошних» фермеров, не знающих многих наших бед, зато имеющих серьезную поддержку государства. Для примера, в США субсидирование сельхозпродукции составляет 24 процента, в ЕС – 33, в Японии – до 70 процентов (!), в России, по разным данным, от 1,2 до 4 процентов. И при этом многие специалисты называют рост господдержки отечественного АПК в последние годы «колоссальным», «невиданным»…
Наиболее частый прогноз – в страну хлынет субсидированная западная еда, которая практически вытеснит отечественные продукты. Под угрозой окажется сама продовольственная безопасность России.
Также ВТО ставит для России верхнюю планку прямых дотаций сельхозпроизводителям – не более 4,4 миллиарда долларов к 2017 году. Пока у нас тратится на эти цели чуть больше трех миллиардов, так что ограничение не стесняет, даже наоборот…
Однако здесь стоит привести мнение нетипичное. Никита Кричевский, доктор экономических наук, профессор, считает, что на отечественном АПК вступление России в ВТО не отразится никак:
– Экспортных субсидий у нас нет, таможенные пошлины на импорт сельхозпродукции невелики. Кроме того, существует множество косвенных мер поддержки сельхозпроизводителей, против которых страны ВТО ничего не имеют. Это развитие инфраструктуры села, помощь в модернизации оборудования, субсидирование процентов по кредитам, финансирование аграрных вузов.
Добавим, по условиям «клуба» государство может тратить сколько угодно на поддержку депрессивных регионов и на то, что называют инновациями, инвестированием в науку и пр. Кроме того, правила ВТО внедряются постепенно, так что у нас есть в запасе 5–7 лет на подготовку. Что надо перестроить? Здесь скорее речь не столько о сельском хозяйстве, сколько о самом типе хозяйствования. Основными преимуществами ведущих российских компаний на внутреннем рынке аналитики называют административный ресурс (попросту коррупционные связи во власти), дешевизну энергии, рабочих и ученых. Ведущие «иностранцы» сильны управленческим опытом, технологиями, производительностью труда и доступными финансами. Как говорится, почувствуйте разницу.
Теоретически после окончательного вступления в ВТО административный ресурс должен обесцениться, и соревноваться с иностранными инвесторами придется без поблажек и преференций. Но за всем этим скрывается простая до неприличия истина – создать качественного производителя можно только в условиях реальной конкуренции, так же как научиться плавать можно только в воде. Инвестировать в отсталость (у нас это часто называется «поддержкой отечественного производителя») – тупиковый путь. Если государство потратило 19 лет на то, чтобы сознательно усложнить себе жизнь, то есть надежда, что оно понимает, на что идет.
