Не так давно вся отечественная пресса разом сообщила: «Путин поддержал идею переименования Волгограда в Сталинград». Сделал он это якобы в ответ на предложение одного ветерана. Правда, потом выяснилось, что ничего президент не одобрял, просто пояснил – если этого захотят сами волгоградцы, то против ничего не имею. Инцидент, казалось бы, исчерпан. Однако саму тему переименований он не отменяет, особенно в нашей стране, где история всегда выбирала самый крутой маршрут, что неизменно оборачивалось переменами на карте.
ФИО вместо имени
Оставьте географию в покое
Вечером 11 марта 1985 года отец вернулся с работы и провозгласил из прихожей: «Здравствуйте, товарищи черненковцы!»
– Уже передали, что переименуют? – спросила мама.
– Пока не передали, но, думаю, скоро передадут. Что у нас из еды?
Подчеркну, жили мы в Красноярске, а не в Шарыпово. Но основания для скороспелых выводов имелись, да еще какие! Набережные Челны уже стали Брежневым – оставалось только радоваться, что у Леонида Ильича фамилия была очень даже благозвучная, не какой-нибудь Прощелыгин. Старинный Рыбинск превратился в Андропов. Ижевск также уважаемый культурный и промышленный центр, там делают пуленепробиваемые автомобили «Иж», одноименные ружья и мотоциклы системы «козел». А вот на тебе – Устинов.
Каждому по чину
Теперь очередь помирать дошла до Константина Устиновича, а он ведь из наших краев родом. При обилии свежайших прецедентов детище смоленского дворянина Андрея Онуфриевича Дубенского на четвертом столетии жизни вполне могло сменить звучное имя на украинскую фамилию.
Почему удар пришелся на Шарыпово? Откровенно говоря, не знаю, только догадываюсь. Может, потому, что покойный генсек родился на территории нынешнего Новоселовского района, а это все-таки юг и к Шарыпово поближе. Или же там, на самом верху, решили большие города не трогать. Вся верхушка еле телепается от старости, и если следовать брежневскому стандарту: «членам Политбюро – город, членам ЦК – улица или поселок», то страна, и без того густо покрытая фамилиями, покроется ими еще гуще. В самом обозримом будущем.
Повторю, в те времена перспектива переименований воспринималась вполне серьезно, поскольку советская власть казалась безначальной и бессмертной. Но, когда она, к удивлению многих (и до сих пор не утраченному удивлению), скоропостижно померла, страсть к перемене имен городов и весей нас не оставила. Правда, она была не столь зудящей, как во времена оны (большей частью возвращали отобранные названия), в сути самого явления изменилось немного. Пример со Сталинградом – из этой же оперы.
Чтоб не обидно
Вообще, создается впечатление, что далекие предки – и, кстати, не только наши – были по части «увековечения памяти» намного скромнее нас. Города и селенья называли по местным приметам, которые видны всякому (Красноярск, Холмогоры, тьма Березовок, Осиновок, Ольховок, разумеется, Черемушек и пр.), по обстоятельствам или ремеслу (оба Новых Города – Великий и Нижний или, скажем, село Проскоково, жители которого в старину массово увлекались дорожным грабежом, и потому всякий едущий мечтал «проскочить» этот населенный пункт), по вере (Архангельск, Ставрополь, Петропавловск-Камчатский и его тезка в Казахстане; Санкт-Петербург и – Афины, например), по имени основателя (Сергиев Посад, Ярославль, два Владимира, Киев, Рим, воистину бесчисленные Ивановки-Семеновки), по уже существующему гидрониму (Москва, Ангарск или вовсе какой-нибудь Приморск).
Есть названия темные от своей старости (Рязань, скажем, и опять же Москва), есть древние, но ясные (Вавилон – «смешение»), но так или иначе все эти имена роднит то, что споров они не вызывали, были пусть даже и не всегда красивыми, зато нейтрально-очевидными, отчего держались столетиями, а то и тысячелетиями. Меня подкупило своей простотой имя Душанбе, что в переводе с фарси означает «понедельник» – именно в этот день на месте будущей столицы Таджикистана собирался рынок, отчего первый день недели, надо полагать, становился для наших среднеазиатских партнеров не таким мрачным.
Конечно же, древние названия отражали почтение к первому лицу государства. После Александра Македонского ойкумена обогатилась целой гроздью Александрий, были Адрианополь и Константинополь, у нас – Екатеринодар, Екатеринославль, Екатеринбург, Елизаветград… Вашингтон, кстати сказать.
При этом не всегда, но часто подразумевалось, что увековеченное лицо имело к этим городам отношение, пусть и не самое прямое.
Подытожим: предки старались давать городам имена, не провоцирующие лишних вопросов, а самое главное, стыда и обиды.
На веки невечные
Так бы, наверное, и жили мы среди господствующих Ивановок-Березовок, если бы в конце позапрошлого века не зародилась идея прогресса как будущего, которое лучше прошлого. Из Европы она проникла к нам, вступила в порочную связь с русским максимализмом, отчего со временем приобрела характер моровой язвы.
По правде говоря, нахалы, велевшие отсчитывать новую эпоху с собственной персоны, встречались почти во все времена – от фараона Эхнатона, императора Цинь Шихуанди до деятелей Великой французской революции и Гитлера – но обычно за рубежом, а не у нас. В отечественном же исполнении это чуждое поветрие привело к радикальному отрицанию истории как таковой.
Судя по тому, как стремительно и неуклонно менялись имена городов на фамилии деятелей живых и не очень, революционеры считали, что они высадились на необитаемом острове, а не в империи с биографией в почти пять веков. Под нож пошли Тверь, Нижний Новгород, Вятка… Готовилось переименование Киева в Троцкий, дело застопорилось на парочке Троцков. Если оставить за скобками мелюзгу вроде большевика В. М. Лубоцкого, чьей подпольной кличкой – Загорский – осквернили Сергиев Посад, ведущий историю от святого Сергия Радонежского, а также «первый эшелон» – Кирова, Свердлова, Калинина, Ворошилова и т. д., – то одних только названий городов с корнем «Ленин», склоняемых на русский, персидский, армянский, немецкий и прочие лады, набралось около полусотни, включая бывшую столицу империи. У Сталина чуть поскромнее – два с лишним десятка. Но скромность эта обманчивая, хотя бы потому, что Иосиф Виссарионович брал не количеством, а качеством: ближе к его смерти и особенно после нее разворачивались кампании о присвоении фамилии вождя Москве. Процитирую один подобострастный стишок из письма трудящегося в вечернюю газету: «Как же нам не веселиться? / Счастье Сталин дал нам в дар / И красавица столица / Не Москва – Сталинодар». Если бы Берию не арестовали и не расстреляли, тот бы обязательно переименовал.
Параллельно шла зачистка даже от признаков старорежимных имен: часто имя меняли на сакральный цвет, как Екатеринодар на Краснодар. Обычай, видно, оказался настолько тотальным, что один москвич однажды поинтересовался у меня: «А как Красноярск назывался до революции?»
Любопытно, что немцы на оккупированной части территории СССР переименовали только один город – многострадальную Гатчину, побывавшую уже и Троцком, и Красногвардейском, переделали в Линдеманштадт, в честь генерала Линдемана, несостоявшегося коменданта Ленинграда, который в немецких сводках проходил исключительно как Петербург.
В итоге…
А в итоге получилось то, о чем говорилось в начале, – измененные названия городов привели к тому, что стали они не скрепляющим элементом, а разделяющим. Для одних Киров – имя привычное, для других – святое, третьи готовы грызться за Вятку. Та же беда с Ульяновском-Симбирском. Прежнего благолепия нет, зато есть и обида, и стыд, и убогие суждения вроде: «Сталин поднял экономику нашей страны, поэтому надо вернуть его имя нашему городу». Наконец, на именах городов – и новых, и чудом не тронутых при Советах – такой мощный нарост исторических, бытийных ассоциаций, что если он обвалится, то кого-то неминуемо придавит. Лучше не тревожить ничего. Может, пройдет время, и городок Советск Калининградской области (бывший Тильзит, в котором Александр и Наполеон подписали одноименный мирный договор) сгладится в народном сознании во что-то непререкаемо-исконное, вроде Кинешмы или Каргаполя. А пока – не надо.
Борис МЕЖУЕВ
публицист
Именно потому, что имя «Сталинград» в нашем сознании стало священным (и действительно вне прямой связи со Сталиным), сама идея превращения в Сталинград обычного и на сегодняшний день не самого благополучного в России города выглядит некоторым кощунством.
Ну представьте себе весьма возможные в будущем – в случае переименования города – выражения «сталинградская преступность» или коррумпированное «сталинградское чиновничество»…
Александр ГРИГОРЕНКО
Возврат в Сталинград
Новое название означает новую жизнь
Когда я впервые и, признаюсь, краем уха услышала о предложении «вернуть Волгограду историческое название», то автоматически подумала про Царицын.
Во времена перестройки начался массовый возврат к исконным названиям, который не закончился и сейчас, – Ульяновск, Киров, Краснодар держатся за советское прошлое, не говоря о множестве производных от Ленина, Дзержинского, Свердлова, но, видимо, это не навечно. Волгоград – большой город, вот, думаю, теперь до него очередь дошла…
Потом, когда выяснилось, что речь о Сталинграде, названии не исконном, а, скажем так, промежуточном, особого удивления это у меня не вызвало, равно как и внутреннего протеста. Причина не в том, что я испытываю симпатию к вождю народов. Более того, в сознании большинства россиян этот город на Волге ассоциируется не с именем Сталина, а с самой кровопролитной битвой прошедшего века, с которой начался перелом во всей Второй мировой войне. Само слово «Сталинград» священно, и спорить тут не о чем. Спорный вопрос – необходимо ли переименование самому Волгограду и стране? Но как бы там ни было, в переименованиях городов ничего сверхъестественного я не вижу, хотя и не всякое название может нравиться. Причина одна: перемена имен и названий – древнейшая практика, от которой вряд ли возможно отказаться насовсем.
Не мы первые
Не претендуя на оригинальность, процитирую песенку капитана Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».
То, что имя означает намного больше, чем просто отличие одного человека от другого, люди знали давно, можно сказать, почти с начала истории. Почему, постригая в монахи, человеку дают другое имя, а если монах примет схиму – третье? Потому что каждое из этих событий – новый этап, который нужно пройти по-новому, не так, как предыдущую жизнь. То есть «яхте» необходимо менять курс, плыть по-другому – отсюда и новое имя.
А если уж говорить о городах, в том числе «исторических», то здесь названия, что называется, мелькают.
Например, не многие знают, что известный каждому город-курорт Евпатория менял «паспортные данные» четырежды. Греки, две с половиной тысячи лет назад основавшие этот город, назвали его Керкинитидой (керкина – краб). Через 20 веков татары дали городу название Гезлев (родник), а когда на полуостров пришли наши, то имя переделали в Козлов (без всякого смысла – просто по сходству звуков), каковым он и проходил в документах и исторических источниках. Но Екатерине Великой, известной любительнице всего изящного, Козлов очень не понравился, и она присвоила городу имя древнего царя Митридата Евпатора. В принципе, подобные истории произошли с многими городами Крыма. Причина одна – полуостров испытал невиданное «давление истории», здесь была вечная толкучка народов, и каждый самовыражался как умел. По части названий – в первую очередь.
Помню, еще в начале 90-х, когда вопрос возвращения исконного названия северной столице только обсуждался, сатирик Задорнов спрашивал со сцены: «Вы представьте, как будет красиво звучать: «Город Санкт-Петербург Ленинградской области?» – зал хохотал и аплодировал. Ничего, прижилось, теперь никто не смеется. И прогрессисты, и консерваторы вроде бы довольны. К тому же есть ощущение, что «европейский» Питер и Ленинградская область действительно живут в мирах если не разных, то очень непохожих – сама видела.
Новая метла
Для большей убедительности – еще несколько примеров, причем из тех, что на поверхности.
С распадом единой Римской империи на Западную и Восточную император Константин переносит столицу в небольшой греческий городок Византий, давший впоследствии имя нашей «духовной матери». Сделал он это исключительно из утилитарных побуждений: мир изменился, вечный город стремительно терял свою значимость, а чтобы управлять огромными пространствами державы, необходим был некий удобный центр, находящийся в безопасном месте и на перекрестке путей – он и нашелся на берегах Босфора. Столицу император переименовал в Новый Рим, однако название не прижилось. Гражданской основой обновленной империи стали не латиняне, а греки, которые и назвали город на свой манер – Константинополем. Под этим именем он прожил 12 веков, пока в 1453 году не пал вместе с самой Византией под натиском нового воинственного народа – турок-османов. Последние, как известно, были мусульманами, наследовать мировой центр восточного христианства по понятным причинам не желали и потому заменили имя города Константина – императора, первым прекратившего гонения на последователей Христа, к тому же святого, – на Истанбул, что означает «в город», по-другому – «наполненный исламом». Однако официально в самой Турции это название закрепилось только через четыреста лет, в XVIII веке, между тем как для всех остальных город на Босфоре оставался Константинополем еще в 20-х годах прошлого века, что принималось самим турецким парламентом. Все это может показаться странным, но для города, который, как Иерусалим, признают своим люди разных народов и вер, к тому же расположенного и в Европе, и в Азии, по крайней мере объяснимо. Кстати, если кто не забыл, есть у этого города и четвертое имя, самое что ни на есть исконно русское – Царьград.
Из рук в руки
США в этом смысле – пример не совсем показательный, поскольку первые колонисты пришли на землю, в которой никогда не было городов. Поэтому по части наименований действовали в двух направлениях: перенимали исконные индейские названия либо приносили с собой частичку покинутой родины. Вот поэтому есть там свой Орлеан, Париж и Москва с Санкт-Петербургом. Есть даже Мемфис, Фивы, Ликург – плоды творчества тех, кто в детстве исторических книжек обчитался.
Тем не менее и здесь есть ярчайший пример связи названия и ситуации. Это Нью-Йорк. В 1625 году его основали голландцы и назвали, что вполне понятно, Новым Амстердамом. Прошло без малого 20 лет, пришли к Манхэттену англичане, прогнали голландцев и присвоили городу имя инициатора операции короля Якоба, герцога Йоркского. Голландцы через некоторое время взяли реванш и назло соперникам дали городу третье имя – Нью-Оранж, в честь основателя Нидерландов Вильгельма Оранского. Однако англичане вскоре вернулись, а с ними и Нью-Йорк, каковым он остается по сей день.
Голландцы же отметились у нас, в России, поскольку изначально название северной столицы звучало именно на их манер – Санкт-Питер-Бурх. Петр Великий, как известно, работал в Амстердаме, ночевал в шкафу, учился, хулиганил, и голландские слова были ему дороги, как память бурной молодости. Через два столетия началась война с немцами, и столицу назло врагу переназвали по-русски – Петроград. Что было потом, думаю, напоминать не стоит…
Намек врагам
Волгоград также из числа городов с «тройным» именем. Понятно, что никакого Царицына при новой антимонархической власти быть не могло. Имя Сталина городу присвоили в 1925 году, поскольку тот был одним из руководителей его штурма. Говорят, сам вождь, не имевший в то время и доли будущего своего веса, был против, но все решили за него. Так бы город на Волге и оставался одним из десятков одноименных городов и поселков, если бы не Сталинградская битва.
Лично для меня нынешнее – далеко не первое – возобновление спора о «возврате в Сталинград» вполне объяснимо. Международная обстановка обострилась донельзя. Гражданская война на Украине была изначально затеяна как провокация против нашей страны, и на этот вызов нужно отвечать. В том числе символически. Вы, кажется, забыли, что у нас был Сталинград? Так мы вам напомним. Все логично. Правда, всякая обстановка имеет свойство меняться, и тогда названий не напасешься – но это уже другая история.
Алексей МУХИН
гендиректор Центра политической информации
Мы имеем дело с медийностью российского общества, которое пылает и так же быстро сгорает. Зажигается какой-то идеей – и точно так же теряет к ней всяческий интерес, как только тема проходит. Это свойство медийно подвижных людей.
Маргарита ЕЛКИНА
