Осквернителей российского флага – участниц стриптиз-шоу в Челябинске, которые во время своего выступления использовали триколор, депутат Госдумы Валерий Трапезников предложил привлечь к общественным работам. Депутат считает, что работа на благо родного города принесет больше пользы, чем отсидка в колонии. При этом стоит вспомнить, что общественные работы в качестве наказания вернулись в наше законодательство совсем недавно. Раньше суды не выносили такие приговоры.
Сейчас все чаще в обществе обсуждаются новые нормы законодательства, вернувшиеся в наше право из советских времен. Ветеран судейского сообщества Михаил КОНОВАЛОВ 36 лет возглавлял суды в территориях Красноярского края. Нормы, которые применялись в пору его работы, Михаил Ильич считает очень действенными и незаслуженно забытыми.
– Михаил Ильич, сегодня уже проходит полное неприятие советского опыта, какие нормы тех времен вы считаете достойными возвращения в законодательный «строй»?
– А многие нормы уже вернулись. Например, сейчас активно ведутся дискуссии о конфискации имущества. В советское время статья, которая предусматривала ответственность за хищение государственного социалистического имущества, взятки и спекуляцию, предусматривала в том числе конфискацию предметов, с помощью которых преступления совершались. Например, если похищенное перевозилось на машине, лошади или лодке, эти транспортные средства также изымались. Я считаю, это правильно. В период гуманизации и демократизации общества многие наказания были смягчены или отменены. Но и гуманизация хороша в пределах разумного, иначе получим обратный эффект.
Во время горбачевской перестройки преступлений в России стало больше. А после введения моратория на смертную казнь исчез и этот сдерживающий фактор. Думаю, сейчас многие работники правоохранительных органов – за сохранение смертной казни.
– Наше законодательство постоянно меняется. На борьбу с какими проявлениями бросали свои силы правоохранители?
– Например, в 1966 году было принято постановление Центрального комитета партии и Совета министров о мерах по усилению борьбы с хулиганством, изменилось законодательство: если в течение года человек дважды совершал мелкое хулиганство, возбуждалось уголовное дело. Кроме того, введена 3-я часть статьи 206 – хулиганство, сопряженное с применением холодного и огнестрельного оружия. Если, к примеру, сельчанин выходил на улицу, махал ножом или салютовал из ружья, ему
полагалось наказание до семи лет лишения свободы. Тогда действовало жесткое требование наказывать хулиганов по всей строгости закона. Хотя было их не так много.
Помню случай с моим коллегой – судьей Козульского района. Ему еще не было и 30 лет, парень крепкий, занимался боксом, руководил народной дружиной. Шел вечером с работы, увидел, что трое нетрезвых парней пристают к девушке – тащат ее куда-то, а она кричит. Он подошел к ним, сделал замечание. Те на него разворачиваются – и в драку. Судья разозлился – одному приложил, другому, третий убежал. Одному из хулиганов челюсть сломал, он-то и написал жалобу в райком партии. Вызвал судью секретарь райкома: «Мы тебе людей доверили судить, а ты…» Тот отвечает: «Хулиганы совсем распоясались, а иначе никак нельзя было!» В те годы в суде каждое третье дело было по хулиганству. Наказывали их с лишением свободы, отправляли на стройки народного хозяйства.
– В те годы полстраны возвели руками осужденных хулиганов. На стройках работали тунеядцы и алкоголики… Не больно смотреть на нынешнее распространение алкоголизма? Сейчас даже вытрезвители закрыли.
– Тунеядство было распространено в городах, в деревнях все работали. А пьяниц мы довольно часто определяли на принудительное лечение. Как говорили врачи, коэффициент полезного действия от такого лечения был небольшой – до 90 % мужчин после возвращения из лечебно-трудовых профилакториев продолжали пить. Но зато год он работал, занимался полезным трудом, зарплата перечислялась семье, жена и дети от алкоголика отдыхали. То есть реальная польза от ЛТП все же была.
– А какие статьи стали актуальны в постсоветском пространстве?
– Например, по борьбе с наркотиками. В наше время они были не актуальны, такие дела в судах практически не рассматривались, хотя статья была. Дополнительные статьи за распространение наркотиков были введены в конце 1980-х годов, и сегодня эти дела в районных судах сплошь и рядом. В сельской местности были актуальны гражданские дела – очень много по порче продукции, гибели скота, и уголовные – хищения, хулиганство. Эти дела рассматривались с выездом на место – в красном уголке, на ферме колхозов и совхозов. Скот дох от ненадлежащего ухода и необеспеченности кормами, а также из-за болезней, потому что не принимали мер к лечению.
– Насколько была действенна эта мера – рассмотрение дела с привлечением общественности? Судье не доверялось единоличное вынесение приговора?
– Когда слушание дела проходило в трудовых коллективах, выдвигались защитники подсудимого (если он хороший человек) или обвинитель. И общественник был таким же участником процесса, как адвокат или прокурор, высказывал мнение коллектива. Просил наказать либо смягчить наказание. И присутствие в процессе представителей трудового коллектива также было оправданно. Это большая профилактическая работа не только для подсудимого, но и для всех присутствующих – ведь они делают вывод: так поступать нельзя. Суду сложнее работать в «полевых» условиях, но беспорядка не было. Суд уважали и боялись.
– Суд называли народным. В чем сила этого определения, только ли в том, что все дела рассматривались с участием народных заседателей?
– Конституция предполагала, что суд ведется от имени народа. А потому в любом процессе (даже бракоразводном) принимали участие народные заседатели. Как правило, это люди с большим жизненным опытом. Многие – пенсионеры. И судья в совещательной комнате интересовался мнением заседателей.
– Что перевешивало – закон или жизненный опыт?
– Закон. Но были такие моменты, когда судили знакомого заседателям жителя деревни или совхоза. И люди считали, что наказание ему назначено слишком строгое. Например, в одной деревне судили продавца, который пьянствовал, спал за прилавком, а покупатели заходили в магазин и брали, что необходимо. Судили продавца за халатность, ведь он раздавал товары в долг, а делать этого было нельзя – запрещено законом. И заседатели долго не соглашались посадить его в тюрьму, несмотря на то, что у него образовалась большая недостача. Они долго меня уговаривали не лишать продавца свободы, учесть семейное положение. И мне пришлось долго толковать им закон, убеждать, что необходимо наказывать за такие вещи.
– В судьи вы пришли из рабочих. Может, и в этом была народность суда?
– Действительно, до суда я восемь лет отработал помощником машиниста на железной дороге в Красноярске. Жил в общежитии, был холостой, свободного времени достаточно. А библиотека в ДК железнодорожников хорошая, вот и начитался детективов. Как-то прогуливался по улицам Сурикова – Ленина и увидел объявление: набираются подготовительные курсы для поступления во Всесоюзный юридический заочный институт. Поступил я на курсы, проучился, успешно сдал экзамены и стал студентом вечернего отделения ВЮЗИ. На 2–3-м курсах нам уже предлагали искать работу по специальности. У меня было желание работать в КГБ. Я сходил туда, но меня не приняли. «Окончите 4-й курс, тогда поговорим». А рядом с нашими классами размещался краевой суд, объявление висело: желающим работать в судебных органах зайти в отдел кадров. Мы с товарищем – Толей Иванченко, который на телевизорном заводе работал, пошли. Нас поставили в резерв судейских органов. Сдал я зимнюю сессию на 4-м курсе, и меня приглашает председатель краевого суда Александр Руднев. «Как успехи в учебе, – спрашивает, – когда закончите 4-й курс?» – «Летом», – говорю. «Сдавайте досрочно и приходите», – говорит председатель. Через два месяца прихожу к нему уже с зачеткой – сессия сдана. «Молодец, – говорит. – Есть необходимость в Балахту ехать судьей». А какой я судья, еще с электровоза не слез. «Ничего, у вас жизненный опыт есть, вам уже 27 лет, – убеждает председатель. – Кроме того, происхождение рабоче-крестьянское. А железнодорожники и вовсе гегемон рабочего класса, так что справитесь». Две недели походил я в Октябрьский суд на практику, а потом в марте 1965 года уехал в Балахту работать. К тому времени там дел накопилось – все шкафы, столы и стулья ими завалены были. Мне приходилось дневать и ночевать на работе, чтобы разгрести завалы. Еще и в институте доучивался.
– Первые дела помните?
– Конечно. Судили одну растратчицу (это по тем временам считалось обыденное дело). Завмагазином присвоила деньги. Я, наверное, волновался больше, чем продавщица. Потом хулиганство рассматривали, затем – судили председателя Балахтинского районного потребительского общества за халатность, привлекли его к ответственности за порчу продуктов – свежей рыбы. Привезли ее полвагона, а холодильники не работают. Рыба и испортилась. Ущерб по тем временам был большой – 70 тысяч рублей. Дело рассматривалось в трудовом коллективе – мы решили показать, что так работать нельзя, нужно сохранять социалистическую собственность: подсудимый получил строгое наказание, связанное с лишением свободы.
– Вы работали председателем Балахтинского и Шушенского районных судов, а затем переехали в Зеленогорск. Чем отличались «сельские» дела от «городских»?
– Уже в 1987 году меня перевели из Шушенского районного суда в Красноярск-45 председателем третьей постоянной сессии краевого суда. Дела остались те же, только подчинение другое – Министерству юстиции СССР, второй инстанцией был Верховный суд РСФСР. Правда, народ на закрытых территориях был избалованный. Ведь здесь и обеспечение другое, и зарплата, и внимание. Люди жили при развитом социализме, а потому отличались своей психологией. Например, инженер по технике безопасности электрохимзавода, которого директор предприятия за происшествие в одном из цехов лишил премиальных, до Верховного суда дошел, чтобы снять порицание. Но и в Москве сутяжнику отказали. В районах люди больше доверяли суду и своему начальству и до высшей судебной инстанции не доходили.
– Суд в те времена был справедливым или все же испытывал давление партийных органов?
– Я считаю, что суд был независимый, хотя у меня на памяти два случая, когда партийные органы пытались повлиять на мое решение. Например, в Балахте в суд обратилась кассир кинотеатра с иском о восстановлении на работе. У женщины были неприязненные отношения с директором киносети, а однажды к ней зашла подруга и заняла 25 рублей из общей кассы. Директор узнал об этом и быстро организовал проверку. Ревизия показала недостачу, кассира уволили без санкции местного комитета профсоюзов (что противоречило закону). Суд кассира на работе восстановил, а меня вызывают в райком партии (там уже побывал директор киносети) и спрашивают: «Почему жулика на работе восстановил?» Но, как ни был партийный секретарь недоволен решением, женщину все же на работе оставили.
А еще один случай произошел в Шушенском. Здесь на растрате попалась бухгалтер одной из строительных компаний. Суд приговорил ее к лишению свободы, а директор конторы отправился в райком партии с жалобой: «Как я без бухгалтера работать буду?» И снова первый секретарь райкома задает вопрос: зачем? И просит – «принеси дело, посмотрю». Я отказался, партийный лидер постучал по столу: «С тобой не договоришься». Больше случаев давления на суд не было.
– Но вы и сами четыре года отработали заместителем председателя райисполкома Балахтинского района. Что заставило уйти?
– Захотелось опять перейти на судебную работу, она более конкретная, результат сразу виден. Решал судьбу людей так, чтобы все было по справедливости, чтобы закон главенствовал. Но были и такие ситуации, когда чувствовал – не заслуживает человек такого наказания, которое предусматривает закон. Вынесешь приговор, а потом по ночам думаешь, правильно ли сделал. Ведь судьи такие же люди, при рассмотрении дела все через себя пропускают. Нервное напряжение высокое. Были случаи, когда судьи прямо во время процесса умирали. Одному в зале заседания плохо стало, до больницы не довезли. Другой прямо за судейским столом скончался. От такой напряженной, ответственной и психологически тяжелой работы судьи редко доживают до преклонного возраста.
– Принимать решение сложно, это ответственность за судьбу человека. Многие дела отдаются на «усмотрение судьи». Что входит в эту формулировку и бывают ли у судьи сомнения?
– Любое решение сложно принимать, приходится все взвешивать. И в первую очередь требование закона. Но учитываешь и личность человека, и семейное положение, и тяжесть совершенного преступления. При этом посоветоваться не с кем. В районах работали по одному судье. В трудных ситуациях обращались в краевой суд к зональному судье. Он с удовольствием откликался – разъяснял, консультировал. Тем не менее стабильность решений была высокая, их практически не отменяли. Да и сомневаться сильно не приходилось. Оправдательные приговоры выносились редко – доказательства вины представлялись железные. Правоохранительные органы работали отлично, так что оснований для оправданий не было. Даже те, кто не признавал свою вину, вынуждены были склониться перед неопровержимыми доказательствами.
– Но случается и такое, что по однотипным делам выносятся различные приговоры. Почему это происходит?
– Закон один, но наказать преступника можно по максимуму или по минимуму. К примеру, статья предусматривает от трех до семи лет лишения свободы, и наказание зависит от тяжести совершенного преступления. Хулиган может просто помахать ножом, а может и причинить кому-то телесные повреждения. Один, возможно, умышленно идет на преступление, а в другом деле играет роль стечение обстоятельств.
– Вы почти всю жизнь проработали судьей, заметили – как менялось отношение общества к служителям Фемиды?
– Я начинал работать в 1960–1970-е годы, тогда отношение к суду было более уважительное. Тогда к судье обращались «товарищ судья», а не «ваша честь», тем не менее звучало это доброжелательно. А в сельских районах фигура судьи была очень значимой. Он был публичным человеком, его все знали. Я, например, работая председателем суда в Шушенском районе, в красных уголках всех 30 населенных пунктов выступал с докладами, проводил выездные сессии, бывал по общественной линии. Меня все знали. Сейчас судьи выполняют только свои прямые обязанности, так что люди их не знают. В мое время судью уважали, хотя всем хороший не будешь: после процесса кто-то остается недовольный.
– Угрожали расправой, взятки предлагали за нужный исход дела?
– Угроз не слышал. А благодарности были. Однажды в Шушенском районе судили парня за хулиганство, дали два года лишения свободы. Он полтора года отсидел и освободился с хорошей характеристикой. Приходит ко мне на прием: «Вы меня помните?» «Конечно, помню, – говорю. – С обидой пришел?» – «Да нет, какая может быть обида, вы поступили правильно, по закону. Только меня теперь на работу никуда не берут из-за судимости». «Хорошо, – говорю, – поможем». Взяли его на строительные работы, устроили в общежитие. Через несколько месяцев он приходил, благодарил. Рассказывал:
познакомился с девушкой, решили пожениться.
Что же касается взяток, было у меня два случая, когда участники процесса деньги предлагали. Одной бабушке мы устанавливали факт родственных отношений с умершим гражданским супругом. Они 50 лет вместе прожили, а брак не зарегистрировали. Когда же пришла пора получать наследство, ее не признавали супругой умершего. Суд признал их родственниками, бабушка подходит и три рубля мне на стол кладет. Я говорю: «Бабулька, возьми деньги, они тебе еще пригодятся. И никогда так больше не делай». Другой случай в Шушенском произошел. Родственница будущего подсудимого приходит ко мне и конвертик подает: «Это вам». Попыталась убежать, но я кнопку в приемную нажал, чтобы судебный пристав задержал дамочку. Пригласил понятых, судебных исполнителей, составили акт. В конверте лежало 500 рублей. По тем временам очень хорошая сумма. Женщину привлекли за дачу взятки – присудили лишение свободы. Тогда это очень строго каралось.
– Откуда же слухи о подкупности суда?
– Я считаю, это только разговоры. Раньше мы такой мысли даже не допускали, считали, что все судьи неподкупны, но сейчас я в этом не уверен. Это не доказано, только на уровне слухов. Но в последнее время таких слухов, к сожалению, стало больше.
– Но такие слухи подрывают имидж судьи. Как защитить свою честь? Судьи в суд обращаются?
– Конечно, можно привлечь за ложь, но это канительное дело. У нас был начальник отдела юстиции – участник войны, фронтовик. Как-то выступал он на совещании судей и называл факты – на кого жалобы поступили. Один судья из Ачинска задает вопрос: «На нас жалуются, как правило, необоснованно – это показывают проверки. А нам кому жаловаться?» А начальник отдела отвечает: «А вам жаловаться некому».
ДОСЬЕ
Михаил Ильич КОНОВАЛОВ отработал судьей более 36 лет: сначала председателем Балахтинского районного суда, затем – Шушенского, последние 14 лет возглавлял Зеленогорский городской суд.
В 2001 году он вышел в почетную отставку.
Награжден орденом «Знак Почета», имеет грамоты полпреда президента РФ в Красноярском крае, Министерства юстиции СССР, Красноярского краевого суда, Всесоюзной организации общества «Знание».
Совсем недавно его выбрали председателем Совета ветеранов судей Красноярского края.
