У него свой, особый взгляд на мир, на взаимоотношения между людьми, на дело, которым занимается. Как бизнесмен СКОРОБАГАТОВ не похож на многих, которых я знаю. Нет в нем такой легкой снисходительности, он не пытается казаться в глазах незнакомого человека загадочней и значительней, чем есть на самом деле. Не юлит перед собеседником даже самого высокого ранга, не пытается обвести вокруг пальца, а говорит прямо и открыто обо всем – о делах своей небольшой фирмы, проблемах, которые его волнуют, деньгах, которые зарабатывает…
Некоторых это удивляет. Кто-то его недолюбливает – мол, под дурачка работает. Но еще больше – уважают. А сам он считает, что только так и надо вести дело, говоря и с властью, и с партнерами просто, ясно, доходчиво, не крутя интриг там, где их быть не должно. Поэтому он легко находит со всеми общий язык. И уверен, что в простоте и открытости главный секрет его успеха.
А еще, конечно, в оптимизме, который Скоробагатов умеет передать всем, кто рядом.
– Владимир Александрович, как вы пришли в профессию и почему именно ее выбрали?
– Моя мать была маркшейдером, а это тот же геодезист, только подземный. Старший брат пошел по ее стопам, поступил в техникум на топографа. А вслед за ним и я. Затем и младший брат, у нас с ним разница в 12 лет, примкнул к нам, выбрав ту же профессию. И двое моих сыновей выучились на геодезистов в Красноярском агроуниверситете. Так что это у нас семейное.
После окончания Хабаровского топографического техникума в 1978 году нас с братом распределили в Иркутск, на крупнейшее за Уралом Восточно-Сибирское аэрогеодезическое предприятие, оно и сейчас есть, успешно работает. А уже оттуда направили в Красноярск, здесь тогда базировалась геодезическая экспедиция «ВостСибАГП», позже она стала самостоятельным предприятием, которое сейчас находится в Покровке.
Так мы с братом стали сибиряками. Здесь я женился, причем жену нашел на работе – в Красноярском АГП, где она до сих пор трудится.
– Помните свой первый выезд в «поля» в качестве молодого специалиста?
– Конечно. Выдали нам казенные спальники, телогрейки и послали на базу партии в деревню Локино, что в сотне километров от Красноярска. Поставили на довольствие в бригаду и дали задание строить геодезические знаки. Это была еще дореволюционная технология – ставили такие деревянные пирамиды высотой по 20–30 метров. Работа адская – надо было и бревна затащить на гору, и цемент, и воду, чтоб его замешивать. Под каждым таким знаком закладывался центр – точка с известными координатами. Эти знаки стояли (и сейчас кое-где стоят) даже в тех уголках, куда якобы не ступала нога человека. Да везде она ступала! И это была нога геодезиста. Арктические острова, плато Путорана, таймырская тундра… Всюду наш брат побывал. Поэтому мне смешно, когда геологи, например, говорят: мы – первопроходцы! А по каким картам, ребята, вы шли? Кто их для вас сделал? Геодезисты и топографы, которые двигались по земле без всяких карт, на ощупь. Как олени, чутьем определяли высшую точку, там и строили геодезический знак.
– Знаю, что геодезическая сеть в нашей стране уникальна, такой больше нет нигде в мире.
– Это так. Вся страна покрыта этой сетью. От знака к знаку годами тянули теодолитные ходы, делали нивелировку. Еще на заре советской власти отряды геодезистов начали двигаться навстречу друг другу с берегов Балтийского моря и Тихого океана. И только где-то к середине шестидесятых годов эти ходы сомкнулись. Поэтому наша система геодезических счислений называется Балтийской. Представляете, на такой огромной территории и на таких расстояниях нужно было добиться высочайшей точности нивелировки, чтобы все сошлось до сантиметра. И это делалось с помощью простых оптических инструментов – теодолита, нивелира, кипрегеля. И рулетки с рейкой.
В сущности, геодезия представляет собой измерение углов и расстояний. Не случайно лет триста назад ее называли практической геометрией. Вся Россия у нас разбита на треугольники. А в их вершинах – те самые геодезические пункты. Благодаря этой сети мы имеем на всю территорию страны точные карты 250-го масштаба. То есть в одном сантиметре – 250 метров. Они до сих пор засекречены. Хотя из космоса уже вся Земля заснята.
– Долгое время геодезия была под крылом НКВД, и все у вас там было строго…
– Было такое. Нашу науку тогда в стране уважали. Не то что сейчас, затоптали ее, как половичок, перекидывают из ведомства в ведомство. Теперь геодезия и картография в структуре Росреестра (к инвентаризаторам нас причислили), но не будем о грустном…
В советские годы десятки экспедиций рыскали по стране – на оленях, собаках, лошадях, на вертолетах и вездеходах. От Кушки до Ледовитого океана. И тонули, и горели, и с медведями воевали, и вездеходы топили… Та колоссальная работа заложила основу и для цифровых карт, которые вы сегодня закачиваете в свой навигатор.
Трудно даже представить, какие громадные ресурсы уходили на то, чтобы покрыть Россию картографической сетью. Думаю, на это тратилась немалая часть военного бюджета.
К нам недавно приезжал один американский коллега, и мы его спросили, существует ли в США такая геодезическая сеть. Он говорит: «Что вы, это же очень дорого, ни одна страна такое не потянет». А мы потянули. Правда, батя мой, бульдозерист, только в пятидесятом году узнал, что кроме кальсон бывают еще и трусы. А я до семидесятых думал, что трусы бывают только двух видов: сатиновые черные и сатиновые синие. (Смеется.) Но ничего, мы не жаловались. Зато и карты сделали, которыми можно гордиться, и Гагарина в космос запустили.
– Владимир Александрович, мы с вами давно знакомы, вы меня даже в экспедицию брали. И вот сколько я вас знаю, вы все время на свои карты чуть ли не молитесь…
– Ну, молюсь я Богу. А карты, как и положено геодезисту-топографу, уважаю, всегда ставлю во главу угла. Считаю, что геодезия и картография лежат в фундаменте развития экономики страны. Правда, не все понимают, что создание карты стоит десятки миллионов рублей. Карта – живой организм. Ее нужно постоянно обновлять, содержать картографическую базу. Там речка русло поменяла, там поселок исчез, а в другом месте появился, там дорогу построили, там ЛЭП, мост, здание… Месторождения новые, нефтепроводы. И все это должно оперативно отражаться на картах.
Без них нельзя начинать никакую хозяйственную деятельность. Невозможно провести инвентаризацию земель и строений, землеустройство, начать большой бизнес на какой-то территории. Ну не на пальцах же показывать, где у тебя что находится, где закладывать шахту, куда железную дорогу проложить. Губернатору, например, для грамотного управления территорией нужна геоинформационная система на весь край. А президенту – на всю страну. Это та же карта, но электронная, интерактивная. Мышку на объект наводишь – и всплывает всякая нужная информация: когда он построен, сколько стоит, кому принадлежит, размеры, расстояния и прочее… И так – по каждому населенному пункту. Мы ведь живем в век информационных технологий. Но такой глобальной общероссийской системы пока нет, и я на каждой встрече с коллегами и властью говорю: надо создавать!
– Как вы пришли в бизнес? Что вам на госпредприятии-то не работалось?
– Сперва работалось. Я там 12 лет все-таки оттрубил, получил хороший опыт. Делали крупномасштабные съемки для строительства дорог, зимников, поселков, линий электропередачи. Всякие месторождения наносили на карты, много работы было на КАТЭКе.
А в 1989 году, когда все в стране зашаталось, товарищ мой говорит: давай создадим кооператив. Уже три года как Горбачев разрешил кооперацию. Это был такой сквознячок, от которого можно было простыть, а можно было и взбодриться. А поскольку у нас в России всегда соображают на троих, то и в кооперативе, как оказалось, должно быть не менее трех человек. Позвали еще одного коллегу, такого же безбашенного, Сашу Синтюрина. Ушли с предприятия…
– Наверное, страшно было – в прорубь с головой?
– Еще бы. Ушли ведь в никуда. Сперва понять не могли: как это? Забрал трудовую, и сам себе в ней написал: принят в кооператив «Геодезист-2». И поставил штамп. А где профсоюз, где касса? Где, собственно, деньги получать? Это был громадный стресс. А потом вдруг появилась работа – сначала на ТЭЦ-3 какой-то объектик, потом что-то еще по мелочи. Страна уже была другая. Появилась частная собственность, землю делить начали. Поехали на угольный разрез, встретились с маркшейдером, на которого работали несколько лет на госпредприятии. Он говорит: мне быстро надо сделать, а на госпредприятии – долго. Мы ему забабахали большую работу за две недели. И получили полные карманы денег!
Правда, такое случалось редко.
Делили тайгу и поля на садовые участки, перебивались случайными заказами, я даже на своей машине «бомбил». В лихие 90-е многое пришлось пройти: и бартер, когда в оплату за работу получали грузовик муки, и бандитскую крышу, и бардак в налоговой системе… Мы тогда еще многого не понимали, над многим не задумывались. Но научились новым словам, понятиям, другому мышлению. Что такое доход, прибыль…
С 91-го года, когда страна рухнула, и до 2000-го мы жили как на зоне общего режима. Кто-то по своим правилам, кто-то – по бандитским понятиям, кто-то – по ментовским. А в начале 2000-х, когда пришел новый президент, страна пошла в гору. Кончилась зона, и началась Россия. И вот с тех пор я стал настоящим представителем малого геодезического бизнеса, мы зарегистрировали ООО, появились настоящие заказы.
У нас семейная фирма, всего пять человек. Я, два моих сына и младший брат. И наш друг Женя Фадеев, это человек-оркестр. Умеет все. И уазик на коленке починить, и лагерь поставить, и в геодезии уже стал инженером де-факто, хотя по образованию не геодезист. Но ему интересно, он во все вникает, первым читает техзадание. Чтобы я не ошибся. Мы за эти годы стали настоящими профессионалами. Я спокоен за свое будущее, не стесняюсь своего прошлого и твердо стою на ногах в настоящем. При этом все эти 13 лет у меня стабильная нестабильность. В нашей отрасли неплатежи – привычное дело. Выполнишь работу и ждешь денег месяцами. Но мы не ропщем. Потихоньку все равно выплачивают, зарплату сами себе платим. Я знаю, что мы, профессионалы, не пропадем и работа у нас всегда будет. Страна и край, как бы мы ни гундели по кухням, что «усе пропало», развиваются – осваиваются месторождения, строятся трубопроводы, дороги, ЛЭП, жилье. И здесь без геодезистов никуда.
– Работаете вы сегодня уже не с теодолитом и кипрегелем?
– Конечно. Технологии в нашей отрасли сделали за последние годы громадный скачок. Спутниковые приемники, дающие точность до миллиметров, электронные тахеометры, специальные компьютерные программы. Уже не надо, как раньше, тянуть месяцами теодолитные ходы. Работа делается быстро и красиво. Современным оборудованием мы обеспечены даже с избытком. Сами на него заработали. У нас джипов пять штук на пятерых – для работы, не для того, чтоб пальцы гнуть. Радует, что сейчас кроме американской системы GPS появился российский ГЛОНАСС. Даже если американцы отключат свои спутники, наших будет достаточно, на одном ГЛОНАССе сможем работать. Кстати, в прошлом году были в бухте Нордвик на берегу моря Лаптевых, делали разбивки для геофизиков. Там ГЛОНАСС оказался спасением! В высоких широтах он работает лучше, чем GPS. Скоро поедем на Диксон, надо нанести на карту месторождение щебня – 75 миллионов кубов. Идет развитие русского Севера, будут строиться порты, дороги, инфраструктура.
– Понимаю, что за эти годы было много всяких объектов. Но какими вы больше всего гордитесь?
– Мы проводили геодезические изыскания на нефтепроводе Восточная Сибирь – Тихий океан. Потом делали трассировку газопровода «Сила Сибири», который идет вдоль него. Мощные объекты, интересные. Из 4 тысяч километров изысканий трассы этого газопровода 82 – наши. Сделали ввосьмером в самые сжатые сроки, еще троих коллег приглашали по договору. Там уже лежит труба, газ идет. Заработали 9 миллионов рублей за три месяца. Работали в Эвенкии, сделали с нуля карты двух поселков, в которых живут староверы. Подружились с ними, очень интересные люди. Тоже бизнесом занимаются, карты им нужны…
– Знаю, что ваши коллеги удивляются, а некоторые даже завидуют: как вам удается так быстро и такими малыми силами делать так много работы?
– Ну ты же был с нами в Якутии, сам топор в руках держал, видел, как мы вкалываем. Завидовать там нечему: мошка, жара 36 градусов, а ты идешь по непроходимой тайге, вода кончилась, а до ручья еще километр просеку рубить.
Недавно впятером сделали за две недели съемку всей инфраструктуры Курейской ГЭС! Пусть коллеги с больших предприятий на меня обижаются и обзывают плохими словами, но они делали бы эту работу два месяца. И людей было бы вдвое больше. Потому что они неповоротливы, у них бюрократический аппарат. А у нас нет отдельных директора, бухгалтера, начальника планового отдела, начальника гаража, завхоза, водителей, инженера по ТБ. Каждый из нас работает за троих. Я же и директор, я же и рабочий. Беру бензопилу – и вперед. Встал на лыжи, треногу на плечо, пошел в тайгу съемку делать. Вот они, наши резервы. Возьми качественный инструментарий – в два раза больше сделаешь. Начни его грамотно применять – еще в два раза. Установи в экспедиции сухой закон – прирост еще вдвое. Мы можем в России повысить производительность труда раз в шесть только за счет трезвости, сокращения бюрократии и правильной расстановки профессионалов.
– Сейчас многие жалуются, об этом пишут и говорят: мол, «кровавый режим» задавил малый бизнес, дышать невозможно. Вы это почувствовали?
– Однозначно – нет! Я работал при трех режимах: при советском, при бандитском и сейчас, при Путине. Начиная с 90-го года и до сегодняшнего дня я не вижу большой разницы во взаимоотношениях меня и государства. Никто меня никогда не давил, никто не пытался посадить в тюрьму или чего-то не дать мне.
– А «дикое» налогообложение?
– Да какое оно, к черту, дикое? Для меня все прозрачно и понятно. Конечно, говорят, что много. Но я так скажу: когда у тебя что-то берут, это всегда много. А когда ты берешь, это всегда мало. Такова природа человека. В 2001 году мы с братом решили: а давай налоги попробуем платить полностью, просто попробуем. По-взрослому. И мы так к этому привыкли, что с тех пор платим их честно. С умом, конечно, тут тоже надо смотреть – когда платить, как правильно распределить свои доходы… При этом я понимаю, что если захотят меня на кол посадить, то посадят. Потому что у проверяющих принцип такой: надо прийти в контору, найти нарушения и наказать. Но никто нас не душит и не ломает. Конкурсы? Ну да, неправильно это, когда выигрывает тот, кто цену на 60 процентов снизит. Но что об этом орать? Я просто в них перестал участвовать, мы в основном на субподряде работаем.
А если говорить о том, что кто-то жалуется… Знаешь, СМИ чаще обращают внимание на тех, кто стонет и плачет, но очень редко – на тех, у кого все хорошо. Телевизор посмотришь, и создается впечатление, что люди делятся на две категории: на тех, у кого есть геморрой, и на тех, у кого он будет. А вы ко мне придите, спросите: как мне живется? Может, что-то дельное подскажу, у меня огромный опыт.
– Ну вот, я пришел. Интервью выйдет, и вас услышат. Проверочка нагрянет.
– Да ради бога. Нас шесть лет никто не проверял. Работаем на упрощенке, там и скрывать-то ничего не надо. Мы открыты, готовы все показать. Я честно говорю: пусть приходят. Ну найдут две-три закорючки. Кто ищет, тот всегда находит. Так я заплачу за свою ошибку, зато буду знать, где ошибался, и дальше ошибаться не буду. Насчет этого я совершенно спокоен.
– Владимир Александрович, вам же одного бизнеса мало, вы еще и памятник геодезистам задумали поставить в Красноярске?
– Да, это моя идея. Что, люди нашей профессии не достойны памятника? Сибирь – край первопроходцев. Меня поддержало геодезическое сообщество Красноярска и глава Центрального района города Дмитрий Дмитриев, к которому я однажды просто зашел в кабинет и поговорил «за жизнь». Планируется, что памятник будет стоять в Покровке. Там есть сквер, который с нашей подачи в прошлом году официально назван сквером Геодезистов (неподалеку находится АГП). Мы с Дмитриевым уже пару лет продвигаем эту идею, и нас услышали: недавно Центральный район города получил губернаторский грант на благоустройство сквера. Сделаем там дорожки, газоны, скамейки, фонари. А потом и памятник поставим. Скульптура в глине уже готова, формы для отливки – тоже. Автор – красноярский скульптор Александр Ткачук. Сейчас собираем деньги на памятник, нужно еще 2,8 миллиона. Так что призываю геодезистов, инженеров-изыскателей и всех неравнодушных красноярцев поучаствовать.
– И зачем вам эти лишние хлопоты?
– А я сторонник теории малых дел. Поставим памятник, сделаем красивый сквер, туда придут люди, полюбуются на эту красоту, станут чуть-чуть культурней. Что-то, может быть, в их душах шевельнется, и они тоже захотят сделать какое-то доброе дело.
Люди, я уверен, делятся не на те две категории, что мы упоминали, а на созидателей и разрушителей. Так вот, наша задача, созидателей, – насоздавать столько, чтобы разрушители замучились разрушать.
Досье
Владимир Александрович СКОРОБАГАТОВ родился в 1959 году на Сахалине.
Окончил Хабаровский топографический техникум и Новосибирский институт инженеров геодезии и картографии. По специальности геодезист-топограф.
С 1978 года работал в Красноярской экспедиции Восточно-Сибирского аэрогеодезического предприятия, затем в Красноярском аэрогеодезическом предприятии.
В 1989 году ушел в малый бизнес. С 2001 года – директор ООО «ГЕО-2001».
Женат, двое взрослых сыновей, работают вместе с отцом.
