Жизненный опыт научил: если работодатель вдруг впадает в поэзию и начинает вещать о том, что наше общее почти святое дело шкурников не любит, что ради любимого дела можно пожертвовать всем и т. д., то велика вероятность, что денег тебе не заплатят.
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденья, за любовь,
Иди и гибни безупречно,
Умрешь недаром: дело вечно,
Когда под ним струится кровь.
Когда-то эти строки, которые начертал член Санкт-Петербургского клуба гурманов, основоположник русской чернухи, один из крупнейших издателей России, талантливый поэт и еще более талантливый бизнесмен Николай Алексеевич Некрасов, были, по-нынешнему говоря, первым молодежным хитом. Вас. Вас. Розанов вспоминал, что школьники в ту пору Пушкина знать не знали – Некрасов и только Некрасов! – и вряд ли можно сосчитать, сколько восторженных желторотиков подвел под петлю, расстрел и каторгу этот гурман. Если же говорить не по-розановски, приземленно, то Николай Алексеевич тонко чуял динамику рынка и понимал, какой продукт в данный момент пипл будет хавать с особенным аппетитом.
В советской религии Некрасов стал одним из первых святых не только из-за грубой простоты образов народного страдания, но в первую очередь потому, что эти образы вели к реальным жертвам. Для всякой революции – от смены обнаглевшего председателя ТСЖ до государственного переворота – жертва является вещью куда более необходимой, чем оружие. Царь, допустивший расстрел 9 января 1905 года, не только выбил табуретку из-под себя, но прежде всего сделал великолепный подарок своим врагам, в том числе идеологам от социал-демократии.
Встреченные пулями доверчивые мужики с иконами – разве можно придумать лучший образ преступного режима? Образ свое отработал, а какая реальная жизнь за ним творилась – это уж вопрос третий…
При развале СССР одним из первых священных образов жертвы стали беременные женщины, зарубленные саперными лопатками десантников во время волнений в Тбилиси. Маститый столичный репортер подчеркивал, что убийцы преследовали убегавших жертв по километру, а то и больше. Образ беременных, зарубленных лопатками, работал много лет после того, как грузинские революционеры своего добились, привели к власти Гамсахурдиа, а тот начал гнать русских – беременных среди них, разумеется, не было. Дураком выглядел один генерал Лебедь, удивлявшийся: что за десантник, который километр не может догнать беременную, и что это за беременная, реактивная такая? И вообще, зачем понадобились женщины в положении, когда были мужики с камнями? Видно, в поэзии генерал ничего не смыслил.
Потом были чеченские войны, и поэтические жертвы хлынули через край и придавили собой жертвы настоящие. Московская пресса, как и «все честные люди», тогда была целиком на стороне врага, величали Масхадова – Басаева «мстителями», «борцами», «освободителями», а когда кто-то робко пробовал возразить, что они убивают наших солдат, воруют в рабство людей и захватывают роддома, включалась дежурная истерика, в которой, как в ремкомплекте, обязательно был чеченский мальчик с оторванными авиабомбой ногами, девочка, изнасилованная полком пьяных федералов, убитые старики в папахах и непременно с орденами… Так вот красиво затыкали тогда рты, пока эти «освободители» не начали взрывать в Москве и про девочек-мальчиков-стариков уже никто не вспоминал.
Потом пришли времена «болотных», и с зовущим образом жертвы стало туговато. Кое-что, конечно, есть, к примеру, «омоновец, бьющий совсем юную девушку сапогами по лицу», но как-то плохо это работает. Настоящей крови нет. Поэтому в данный момент взоры «болотного» актива – и он сам в этом признается – прикованы к Киеву, где творится настоящее дело.
А в Киеве же толпу вновь вывели на улицы с одной целью – добиться хотя бы одной, но настоящей жертвы среди митингующих. При разумном и циничном взгляде других целей не видится. То есть сидит где-то там в штабе высокополиттехнологичная мразь и ждет момента, когда поступит сигнал и надо будет срочно клеить картинку – плачет старенькая мама, белые головки детишек, красавица вдова (лучше если беременная) говорит в кадр сквозь рыдания: «От был так молод, так хотел пожить в свободной стране…»
Потом технолог получит гонорар. Или пост. И вся поэзия забудется до следующего раза.
