Почти каждый день приносит нам известие о какой-то аварии: разбился самолет, рухнул торговый центр, затопило атомную станцию… Кажется, еще чуть-чуть – и картинки из фантастических фильмов с порабощающей человека техникой станут реальностью.
В Красноярском крае промышленных объектов не просто много, а очень много: ГЭС, ГХК, Красмаш, КрАЗ, АНПЗ – это лишь верхушка огромного айсберга стратегического сектора краевой и российской экономики. Авария даже на одном из этих предприятий способна привести к катастрофе регионального и даже федерального значения.
Руководители заводов и чиновники всех рангов уверяют – жить и работать рядом с такими предприятиями безопасно и ничего страшного случиться не может. Но ведь все мы помним трагедию на Саяно-Шушенской ГЭС…
Почему технологии безопасности не всегда успевают за развитием прогресса? И что чаще становится причиной аварий – неисправность техники или безалаберность человека? Гостем номера сегодня стал Анатолий ЛЕПИХИН – ведущий специалист в области теории безопасности и риск-анализа сложных систем, эксперт в области промышленной безопасности и оценки риска аварий и чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера. Доктор технических наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИВМ СО РАН, сегодня он трудится заместителем директора СКТБ «Наука» КНЦ СО РАН по научной работе, заведующим отделом информационных технологий и методов риск-анализа.
Сложное – значит рискованное
– Технический прогресс – это история аварий?
– Человек придумал мост, построил его, а мост потом разрушился. Человек изобрел паровой котел – он взорвался. Автомобили, самолеты, атомные станции – за все новое мы платим авариями. И чем дальше мы идем по пути прогресса, тем масштабнее аварии. Сбой на паровом котле – это локальное событие, авария на атомной станции – ЧП глобальное. История человечества – это процесс осознания ценности жизни. И поэтому человек год от года все внимательнее относится к опасностям, учится их предотвращать.
– Но ведь профессиональные инженеры, конструкторы, строители существуют как раз для того, чтобы строить и эксплуатировать без ошибок, прогнозировать нештатные ситуации. Почему мы не можем предотвращать аварии?
– Мы проектируем на опыте, который уже есть, а сделать надо что-то новое, на опыте, которого еще не было. В этом противоречии и кроются опасности. Недоисследованность угроз будет всегда, она неизбежна. Мы знаем опасности, когда уже пережили эти ситуации. Но прогресс требует нового, и мы идем по неизведанному пути.
Сначала человечество придумывало простые механизмы, которые состояли из нескольких деталей. И мы точно знали, как эти детали взаимодействуют, могли относительно качественно прогнозировать их поведение. Сейчас мы создаем системы со множеством элементов, взаимодействующих нелинейно. Воздействуя на такую систему, мы не знаем, каким будет отклик, а значит, не можем давать длительных прогнозов. Один из примеров – игра в бильярд. Сначала мы понимаем, куда покатится шар, а спустя несколько ходов уже не можем предугадать.
Еще один фактор, влияющий на качество прогноза технических опасностей, это стремление человечества осваивать новые территории. На них мы сталкиваемся с новыми природными угрозами, специфики которых пока еще не знаем. Построили «Фукусиму» на берегу, но не предполагали, что там может быть цунами такого уровня… Сочетание природных и техногенных факторов опасности – это очень тонкая вещь.
Не добавляет нам спокойствия и процесс снижения технической культуры персонала, особенно характерный для современного состояния нашей страны. Технический персонал утрачивает навыки общения с источниками опасности и снижает требования безопасности, полагаясь на авось. И вот тут возникают такие ситуации, которые никто и никогда не спрогнозирует.
– Например?
– Из последнего «авось» – авария на Саяно-Шушенской ГЭС. В любом объекте есть критические элементы, неисправность или отказ которых приводит к аварии всего объекта. Для гидроагрегата ГЭС такими элементами стали шпильки, которые удерживали крышку турбины. При плановом ремонте гидроагрегата им не уделили должного внимания. Результат известен – масштабная катастрофа с человеческими жертвами.
– Но ведь есть же инструкции, четкое следование которым обязательно…
– Конечно. Но исключить такие ошибки можно, только если есть личный контроль и личная ответственность. А это все держится на культуре персонала.
– В какой момент человечество осознало техногенную угрозу?
– Чернобыльская авария стала шоком для всего мира. Тогда начались масштабные исследования проблемы. Люди задумались – как же подходить к источнику опасности и что с этой опасностью делать? В России на эту проблему обратили внимание в конце 80-х годов. Тогда сформировали государственную научно-техническую программу «Безопасность», по всей стране провели исследования опасных предприятий и объектов. В 1996 году приняли закон «О промышленной безопасности опасных производственных объектов». После этого стали оценивать риски. Опасные объекты поставили на контроль МЧС и Ростехнадзора. Это все было очень правильно сделано.
В период реформирования экономики страны изменилась вся парадигма промышленного развития, в том числе и обеспечения промышленной безопасности. Некие «интеллектуалы» предложили сделать у нас «как на Западе». И мы приняли закон о техническом регулировании, который сделал ГОСТы и стандарты безопасности добровольно применяемыми и предложил предприятиям добровольно декларировать соответствие требованиям и нормам безопасности. Это отразилось снижением требований к оценкам опасности и контролю на разных промышленных объектах. Там, где остались грамотные руководители старой закалки – технократы, эта система еще работает. А там, где к управлению пришли «эффективные менеджеры» новой волны, многое уже поменялось. Есть недопонимание масштаба и характера угроз. Исчезла единая, взаимосогласованная система стандартов безопасности.
Стандарты для угрозы
– Существуют ли у нас стандарты, регулирующие количество опасных объектов в рамках одной территории? К примеру, Красноярск – у нас и КрАЗ, и Красмаш, и чего только нет… И все это в границах города.
– У каждого предприятия по требованию СНиП есть санитарно-защитная зона. В ее пределах ничего не должно строиться. И если санитарные зоны предприятий не соприкасаются, в одном городе формально можно построить хоть пять, хоть десять опасных предприятий. Но если мы начинаем оценивать риски, то получается, одно предприятие – это один риск, два, три – уже другой, и, возможно, недопустимый. К сожалению, пока такой четкой процедуры оценки риска для строящихся предприятий у нас нет. Как не созданы и нормы допустимых рисков для различных типов объектов.
– Каков запас прочности у наших крупных объектов? Все они строились лет 30, 40, 50, 60 назад. Когда они станут потенциально опасными?
– Те объекты, которые были построены в советское время, технологически устарели. Изнашивается и оборудование. Где-то происходит его модернизация и замена, а где-то нет. К примеру, после катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС заменены все гидроагрегаты. Идет реконструкция гидроагрегатов на Красноярской ГЭС. На алюминиевом заводе постепенно меняется оборудование и совершенствуется технология. Производства обновляются, и не только под угрозой опасности, а еще и потому, что конкуренты не дремлют. На старом оборудовании невозможно эффективно работать и производить продукт, который пользуется спросом на рынке.
– В советское время в крае и в городе было немало опасных производств, многие из них потом закрылись. Значит ли это, что край стал безопаснее в плане техногенных катастроф?
– В крае работало около 200 крупных промобъектов, закрылись самые опасные. ЦБК, «Сивинит», КЗСК, завод медпрепаратов… На ЦБК, к примеру, хранилось более 50 тонн хлора. При выбросе такого количества газа в атмосферу это 150 тысяч потенциальных жертв! В центре города работал комбайновый завод. В его структуре был и литейный цех – с технологией, как на ферросплавном заводе, против которого мы сегодня воюем. В центре города! В этом смысле суммарный уровень промышленных опасностей, конечно, изменился в лучшую сторону.
Прогресс и технологии
– Новые объекты – Богучанская ГЭС, Ванкорское месторождение… Они возводятся с учетом ошибок и норм безопасности?
– В эти объекты закладываются более современные технологии и новые требования по безопасности. Мы пытаемся оценивать риски, связанные с освоением северных территорий. Пока эти риски в пределах фоновых, но только за границами промплощадок. В рамках промышленных площадок все обустроено по требованиям производственного процесса.
– Мы говорим о том, что сейчас предприятия строятся по новым технологиям… Но тот проект ферросплавного завода, который пытаются воплотить в Красноярске, родом из 80-х…
– Да, бизнесмены просто «привязали» к местности старый проект. Это дешевле, чем создавать новый. Да и потом, надо еще постараться найти в России проектную организацию, которая сможет решить эту сложную задачу. На мой взгляд, строить такое предприятие нужно, но только по современному, безопасному проекту. Ферросплавы для нашей промышленности – это ведь как мука для хлеба…
– Как человек, занимающийся оценкой рисков, скажите нам честно: хранилище отработанного ядерного топлива в Железногорске – оно безопасно?
– Оно построено по самой современной и безопасной на сегодня технологии сухого хранения. Там просто нет источника опасности, который привел бы к аварийной ситуации. На ГХК уже готовят технологию так называемого «второго цикла», которая позволит проводить более глубокую переработку радиоактивных отходов с неопасными конечными продуктами.
Но надо осознавать еще один аспект. Хранение ядерных отходов – это прибыльный бизнес. Ряд европейских стран (Испания, Италия и др.) подавали заявки на участие в конкурсе на строительство такого хранилища. Потому что это деньги, и деньги длинные. Это источник топлива для атомных станций, источник возобновляемой энергии. Когда мы говорим об опасностях на подобных производствах, надо понимать, что высокотехнологичный рынок высококонкурентен. И когда кто-то хочет убрать конкурента, он запускает в общество слух о том, как опасно жить рядом с подобным объектом, подключает различных «защитников природы», «экологов» и т. д.
– По вашему мнению, истерия вокруг хранилища на ГХК носит заказной характер?
– Да, мне кажется, это коммерчески инспирированная вещь. Слух, который сознательно кто-то пустил. Аккуратно и грамотно раздул этот ажиотаж, внушил людям. Поэтому оценка рисков ко всему прочему – это инструмент конкурентной борьбы.
Помните, когда-то у нас был большой шум по поводу разрушения озонового слоя Земли? Говорили о том, что нужно срочно прекратить выпуск всех аэрозолей, содержащих фреон. А почему? Потому что некая компания из США синтезировала продукт, заменяющий фреон. И маркетологи придумали вот такой ход для продвижения его на рынке. Хотя на самом деле влияние фреона на толщину озонового слоя гораздо меньше, чем внушалось общественности. Но кампания была проведена мощная, и многие, кто производил «неправильные» аэрозоли, разорились.
Еще пример. После чернобыльской аварии многие страны стали закрывать атомные станции и переходить на альтернативные источники энергии. Германия отказалась от АЭС и решила обеспечивать себя энергией за счет ветряных станций. Оказалось, что киловатт «ветряной» стоит в два-три раза дороже, чем киловатт «атомный». Стоимость энергии отразилась в стоимости товаров. То есть продукция из Германии стала менее конкурентоспособной. Плюс ко всему в стране возникло несколько сопутствующих ветряной энергетике экологических проблем, о которых не знали раньше.
Это я не к тому, как прекрасны атомные станции, а к тому, что попытка снизить одни риски приводит к возникновению новых угроз. Это неизбежно. Риски будут всегда, как только мы начнем создавать что-то новое.
– Значит, ими нужно управлять…
– Да. Но для этого необходимы профессиональные кадры. Знания, квалифицированные управленцы и персонал, который четко исполняет инструкции. А теперь давайте посмотрим на нашу страну. Поколения оказались разорваны. Нам некому передать опыт. И тот, кто придет после нас, будет вновь набивать шишки.
– И что же делать? Специалистов нет, технологий нет…
– Технологический прогресс нас все же постоянно приподнимает, дает новые возможности. И с существующими угрозами мы как-то справляемся. На это брошены серьезные силы, и в пределах наших знаний мы сегодня обеспечиваем безопасность и контролируем все значимые источники опасности. Сейчас приняты поправки в закон, где введено категорирование уровней опасности объектов.
Длительно эксплуатирующиеся объекты проходят независимую периодическую экспертизу промышленной безопасности. В этом направлении в Красноярском крае работают несколько экспертных центров, с квалифицированными кадрами и персоналом.
Все новые объекты вводятся в строй только после проведения специальной экспертизы проектов на безопасность. И мы ни в коем случае не стоим на месте, исследуем опасности и пытаемся сделать все, чтобы их локализовать или исключить.
Человека – исключить
– С каждым годом система «природа – техносфера – общество» становится все более напряженной. Есть ли какая-то критическая точка, после которой человек уже не сможет обеспечивать свою безопасность, когда мир настолько насытится техникой, что она выйдет из-под контроля?
– Мне кажется, мы эту точку уже прошли. Сегодня есть новые технологии, которые хотим сделать безопасными, но пока у нас нет для этого возможностей и средств. Мы уже входим в эру высокого риска. И апокалипсические картинки – это отражение этой тенденции. Они нас предупреждают, что мы начинаем жить в мире, который насыщен рисками. И связаны они не только с техникой.
К примеру, сегодня фиксируется постепенное продвижение сейсмоактивности с юга на север в нашем регионе. Понятно, что землетрясение может привести к аварии на промышленных объектах. То есть не только техника угрожает нашей безопасности, но и сама природа.
– В чем вы видите угрозу для современной цивилизации?
– Мы сейчас на перепутье – от технологий прошлого переходим к новым. Их опасности нам пока даже не представляются, мы их не знаем. Нас ждут особые риски, источник которых невидим, распределен повсюду. Нанотехнологии, информационные технологии повлияют на уклад нашей жизни. Но изменятся и риски. Мы не можем предугадать, как, когда и где этот источник опасности встраивается в систему, и что будет происходить. Но к этому нужно готовиться уже сейчас.
Еще один фактор опасности заключен в самом человеке. Мы видим, как идет развитие разнообразных вариантов психотропного воздействия. Алкоголь, морфий, никотин, экстремальные виды спорта – мы все время пытаемся возбуждать себя. Это стремление отражается и в технических проектах. Когда я как конструктор создаю что-то такое, чего никогда не было в мире, это тоже экстрим, это возбуждение и адреналин, это сумасшествие, в конце концов.
– Но это же и двигатель прогресса?
– Конечно. Мы поэтому и в космос полетели. Но это и источник постоянной опасности, который внутри нас. В общем, жить в неопасном мире невозможно, поэтому следующий вопрос – а что с этим делать? Или мы прекращаем строить, летать, добывать энергию, или продолжаем жить в новом антропогенном мире.
– Вы говорите, что безопасности промышленных объектов сегодня уделяется большое внимание. Тем не менее аварии все равно происходят. Если вспомнить Чернобыль или СШГЭС – виной всему был человеческий фактор. Получается, сколько бы мы ни совершенствовали технологии, всегда найдется человек, который сделает что-то не так.
– По статистике, только 30 % техногенных аварий происходит по причине отказа техники, остальное – человеческий фактор. У японцев есть термин «пока-ёка», в переводе на русский – «защита от дурака». Во всей технике, которая сейчас проектируется, человека стараются максимально исключить из процесса. Чтобы любые его опасные вмешательства приводили к срабатыванию системы защиты от аварий.
Кстати, например, ситуация, подобная трагедии на «Фукусиме», у нас бы в России произойти не могла. Дело в менталитете. Русские всегда готовы на подвиг, кто-то обязательно бросается на амбразуру. А японский менталитет специфичен: если в мои функции не входит, я делать этого не буду, пока мне не прикажут. Происходит нештатная ситуация, вместо того чтобы устранить ее немедленно, подчиненные ждут команды. Ситуация перерастает в аварию, они все равно ждут команды… То есть к катастрофе может привести как излишняя инициатива, так и ее полное отсутствие. В этом смысле человеческий фактор был, есть и будет главным источником опасности и важнейшим фактором безопасности на промышленных объектах. Развитие технологий безопасности должно идти по пути исключения человека из технологической цепочки. Но это будет основываться на интеллекте и знаниях человека.
ДОСЬЕ
Анатолий Михайлович ЛЕПИХИН
Родился 24 октября 1953 года.
Окончил в 1976 году Красноярский политехнический институт, в 1987-м – аспирантуру ИМАШ РАН.
В 1988 году защитил кандидатскую диссертацию, в 2000-м – докторскую.
1986–2010 гг. – научный сотрудник, ведущий научный сотрудник ИВМ СО РАН, г. Красноярск.
1980–1986 гг. – младший научный сотрудник Красноярского ПромстройНИИпроекта.
1976–1980 гг. – инженер-технолог Красноярского машиностроительного завода.
С 1996 г. – преподаватель кафедры диагностики и безопасности технических систем Сибирского федерального университета.
Общий список публикаций – 157 наименования.
Награжден серебряной медалью ВДНХ СССР, почетной грамотой Президиума СО РАН, медалью ветерана СО РАН.
