Помилованный Павлом коллежский советник Радищев был возвращен на службу и вроде бы чувствовал себя очень неплохо. Но однажды начальник сделал ему нестрогий выговор: «Что ж ты, батюшка Александр Николаевич, язык-то распускаешь. Аль снова в Сибирь захотел?»
Напоминание о Сибири настолько потрясло первого русского интеллигента, что он пришел домой и выпил яду.
Случай этот показателен тем, что миф бывает сильнее действительности.
«Черный» миф
В те времена Сибирь в представлении обывателей «материковой» России была чем-то вроде Аида древних греков, хотя здравый смысл подсказывал, что в этой преисподней живут такие же русские люди (не только каторжники) и бежать оттуда не собираются. Образованной общественности уже были доступны сочинения путешественников, например Мессершмидта, который восторгался дешевизной продуктов на сибирских базарах и констатировал, что эта страна совсем не знает голода. И, добавим, крепостного права. Более того, сам Радищев, следуя в Илимский острог, подолгу разговаривал с местными крестьянами и удивлялся их непохожести на персонажей «Путешествия…» – удивлялся их деловитости, рассудительности, чувству собственного достоинства.
Но яду, тем не менее, выпил… Ибо миф о Сибири боролся со здравым смыслом, и последний побеждал далеко не всегда. В 40–50-х годах позапрошлого века в научных и административных кругах развернулась дискуссия о том, нужна ли вообще России Сибирь. Преобладала позиция, что не нужна: только качает из метрополии соки, переманивает и развращает свободой людей, и, наконец, может отделиться, как Северо-Американские Штаты от Англии. Позже, когда лавой хлынуло сибирское золото (а потом хлеб, мясо, масло), дискуссии приутихли. Даже начали строить Обь-Енисейский канал, а вдогонку ему – Транссиб, ставший одним из величайших инженерных подвигов в истории человечества. За несколько лет население Красноярска, например, увеличилось в 13 раз, Новониколаевска – в 26… В Томске действовал университет. По здравом рассуждении можно бы сказать, что жизнь в этой «стране мрака» становится похожей на любую нормальную жизнь.
Но миф остался цел-целехонек. И сейчас где-нибудь в Новосибирске выходишь из метро, садишься за руль и, чтобы скоротать время в пробке, включаешь радио и слушаешь рассуждения «материковых» мыслителей о том, что «до сих пор не решен вопрос, что же делать с практически незаселенными пространствами за Уралом, которые рано или поздно достанутся китайцам». Мантры, подобные этой, витают в так называемых интеллектуальных кругах и, следовательно, в эфире с начала 90-х. Ни миллионные города, ни промышленность, ни наука, ни элементарнейшая истина – что все места, пригодные для мегаполисов, заняты, а «пустующая» тайга в принципе для них не предназначена, – мифотворцев нисколько не переубеждают.
Стойкость «черного» мифа подтверждают два момента. Первый: что бы там ни говорили о «неотъемлемой части России», Сибирь в сознании «материковых» россиян и части элиты и сейчас остается чем-то отдельным, не чужим, но и не своим, и страной и колонией одновременно. Второе: «черный» миф идеально воспроизводит западные, особенно англо-американские представления о Сибири. Точнее, не представления, а вожделения. Общеизвестна фраза Кондолизы Райс о том, что несправедливо, что такой огромной и богатой «пустошью» владеет только Россия. При этом надо помнить, что девушка опиралась на целую политическую традицию – проекты покупки Сибири давно и всерьез обсуждались в США. (Аляску же продали, почему бы дальше не пойти?) Маргарет Тэтчер первой высказала идею оставить в Зауралье 15 миллионов вахтовиков, которые будут обслуживать месторождения и западных концессионеров. Характерная черта такого взгляда – категорический отказ даже предполагать возможность цивилизованного развития Сибири. Как учил гарвардский профессор Маршалл Голдман: «Машиностроительное производство, высокие технологии – просто забудьте об этом». Причины, как в банке, не объясняются, хотя очевидны: зависть и русофобия.
Кстати, примерно в том же духе 200 с лишним лет назад высказывался наш выдающийся либерал Сперанский. Либералы у нас, как известно, любую пришедшую с Запада пакостную мысль о России обязательно сделают своей. Когда мы говорим о «лихих 90-х», не стоит забывать, что это было время их реального правления, поэтому «черному» мифу была дана зеленая улица, и не только в СМИ. Попросту сибирские богатства растаскивали на ура…
«Белый» миф
Как писал один графоман, «еще Ломоносов сказал, что в сибирских недрах скрыта вся таблица Менделеева».
Михайло Васильевич стал основоположником «белого» мифа, прямо указав, чем будет прирастать могущество государства Российского. «Белый» миф приятен, особенно для сибиряков. Но в отличие от «черного» – откровенно враждебного и прямо оправдывающего развал – у него довольно сложные отношения с действительностью.
О том, что сырьевая экономика Сибири – это плохо, и, следовательно, нужно развивать наукоемкие производства, глубокую переработку – и тогда будет реализован ее гигантский потенциал, я впервые услышал лет в 20 с небольшим. Теперь мне вдвое больше, но то же откровение я могу прочесть в любой свежей газете. Нельзя сказать, что за эти годы в жизни ничего не изменилось. Приятно, например, что именно в Красноярске сделали федеральный университет, в крупных городах полно машин, строятся новые микрорайоны. Но, скажем, аэропорт Емельяново остался таким же, как в пору моего детства, и открывающиеся производства вроде Ванкора или строящихся предприятий Нижнего Приангарья – все того же сырьевого свойства. Конечно, глупо не пользоваться «таблицей Менделеева», если уж она есть. Но совсем странно, когда одни и те же, пусть и разумные, вещи звучат 20 лет в режиме сломанного патефона. Понимание этого есть у представителей региональной элиты. Спикер ЗС Красноярского края Александр Усс не раз говорил о том, что Сибирь остается в стороне от магистральных проектов: «Даже такой основополагающий документ, как «Стратегия развития Сибири до 2020 года», по существу представляет собой свод разработанных в недавнем и далеком прошлом проектов сырьевой направленности. Очевидно, что такой подход превращает сибирские регионы в «рабочую окраину» других территорий, закрепляет технологическую отсталость и ведет к замедлению темпов развития в целом».
Звездные часы
У Сибири есть одна особенность: почти все ее «звездные часы» совпадали с трагическими моментами российской истории. Первый, чисто символический, пришелся на 1812 год, когда Александр I написал Наполеону, что перенесет ставку в Тобольск и оттуда продолжит борьбу, показав, что у России есть гигантский пространственный ресурс.
Массовая эвакуация предприятий во время Великой Отечественной войны сделала Сибирь индустриальной.
Но особое спасибо следует сказать войне «холодной», которая дала Сибири лучшее из того, что она имеет, – высокую науку, сложнейшие производства и, самое главное, принципиально новый человеческий ресурс. Вслед за этими «понаехавшими» появились школы и вузы, не уступавшие по качеству московским, театры, симфонические оркестры, творческие коллективы мирового уровня – т. е. цивилизация в полном смысле слова. Принципиальная особенность самого успешного этапа «освоения Сибири» в том, что он проводился волей местных элит и с одобрения верховной власти. Показательный пример – Павел Федирко, который решил, что в регионе, выдающем стране ракеты, спутники, обогащенный уран и алюминиевый прокат, должен быть свой оперный театр и симфонический оркестр. Не важно, что нет нужного уровня певцов и музыкантов. Принцип – был бы театр, а актеры найдутся – действовал везде: в науке, промышленности, культуре… Тогдашняя власть при всех ее пороках обладала мощнейшим мобилизационным ресурсом, позволяющим насаждать цивилизацию там, где это требуется, – давать квартиры, денежное содержание и, самое главное, амбициозный фронт работ, возможность делать карьеру и вообще вершить великие дела…
Нынешнего мобилизационного ресурса не хватает даже на то, чтобы заманить в деревню стоящего терапевта. Во многом Сибирь движется по инерции тех лет, но инерция, как известно, когда-нибудь заканчивается. Важный показатель – желание образованного человека уехать отсюда преобладает над желанием приехать, – а последнее во времена молодости моих родителей было вполне распространенным.
Между тем субъект освоения Сибири по большому счету тот же, что и прежде, – высшая власть. Ни инициативы бизнеса, ни «человеческий потенциал» сами по себе, как показывает практика, не работают. Через Москву проходит 80 процентов всех российских финансов, основные рычаги управления – там же. Нужна только воля. Почему она проявляется столь половинчато и вяло – отдельная тема, вмещающая множество доводов. Рискну назвать лишь один: московские элиты, так же как простые смертные, подвержены влиянию мифов о Сибири и не могут определиться, в каком качестве она нужна стране. Двадцать лет, потраченных на дискуссии, – тому подтверждение.
