С годами начинаешь понимать, что самая трудная наука – радоваться простым вещам. Об этом же, только с другого бока, говорит пословица «что имеем – не храним, потерявши – плачем», которую осознанно произносят чаще всего на руинах.
Предстояло мне идти в армию, а мой институтский приятель Коля был постарше и уже отслужил. Спрашиваю его: расскажи, как там – трудно?
— Кому как, — отвечает Коля, — скорее непривычно. Вот мы идем сейчас с тобой по улице, идем просто так и не понимаем, чего в этом необычного – а там «просто так» не пройдешься, и вон в ту кафешку не завернешь, а будешь есть, когда скажут и что дадут.
Вернувшись из армии, я прочувствовал всем существом Колину правоту: идти по улице «просто так» — несомненное счастье. Первое время меня от этого счастья так распирало, что ходить по улицам я не мог – только бежать, лететь…
Счастье подарила мне казарма, лишив его на время, – своим умом я бы до его осознания вряд ли дошел.
Бывает и так, что человек сам себя запирает в «казарму» и не подозревает этого. И, наверное, даже гордится этим.
Один ресторанный критик сказал в интервью, что знает достаточно людей, которые могут себе позволить — и позволяют — ежедневно есть осетрину, белужью икру, дичь, омаров, фуагра, пить тончайшие вина, но это признак безвкусицы и слабого личностного развития. Человек, отвергающий простую пищу – вареную картошку с маслом и зеленью, квашеную капусту с клюквой, маринованные опята, раннюю редиску и пр., – сам себя лишает праздника.
Как сказал Довлатову его двоюродный брат, работавший лабухом в ресторане:
– Хорошо тебе. Для тебя женщины, вино, музыка – это праздник, а для меня – суровые трудовые будни.
И, если воспринимать эту фразу буквально, был безусловно прав, поскольку из вечного фестиваля есть один путь – в провал. Так же как из рая был лишь выход в мир, где надо изойти потом в труде, рожать с болью, умирать. И до самой смерти скорбеть о том, что потерял.
Все это совсем не откровение, скорее даже банальность. Но если поглядишь – и в прошлое, и вокруг, – начинаешь понимать, что люди сами себя время от времени заманивают в парадоксальный капкан, который именуется так: главная угроза благополучной жизни – сама благополучная жизнь.
Мир, как известно, лежит во зле, но с позиций обывателя – не в равной степени лежит…
Где-то зла в виде произвола власти, разрухи и нищеты значительно меньше, чем в прочих странах, а в иные времена наблюдается даже преобладающая сытость, причем не только по части хлеба, но и одежды, мебели и, конечно же, зрелищ.
Но именно там, как показывает прошлое, рождаются у людей позывы все сломать, потому что нынешнее устройство жизни никуда не годится. И не в частностях, а в принципе. Обычно поводом к слому становились голод или непонятная война, но буревестниками выступали люди, к которым ни то ни другое отношения не имело. Папаши Великой Французской революции жили не в роскоши (хотя некоторые – жили), но все ходили в напудренных париках и камзолах, а не в лохмотьях.
Про наших буревестников можно сказать почти то же самое. По истечении века, когда уже и голод с войной перестали быть катализаторами бунта, наблюдается та же картина – недовольство провозглашается лучшей формой честности, брезгливая мина и презрительный зырк исподлобья – лучшим выражением лица, самые дерзкие пожинают лавры. Всякое известие о том, что где-то полыхнуло – в соседней стране, в столице или на дальнем конце империи, – воспринимается с трепетной надеждой – вот она, первая ласточка…
Когда «ласточки» загадят всю территорию, наступает победа и торжество справедливости с сопутствующей разрухой, войной и голодом. Потом жизнь начинает понемногу восстанавливаться, победители шумно празднуют пуск первого трамвая на том самом месте, где недавно раскурочили рельсы и сожгли последний трамвай…
А когда станет совсем хорошо, появятся новые буревестники с брезгливыми физиономиями. В перестроечном анекдоте дряхлый жандарм встречает на Арбате дряхлого большевика, продающего с лотка кооперативные пирожки, и недоумевает:
– Тебе что – царь пирожками запрещал торговать?
И это не только бородатый анекдот, но и своего рода вечный сюжет, который разворачивается на наших глазах. У каждой революции есть тысячи причин, и все объективные. Для созерцателя это и превращает их в скучнейшие мероприятия. Люди, как выясняется, не в силах пережить собственное благополучие.
На самом деле избавление из капкана есть, и оно так же старо, как сам капкан – быть благодарным Богу за все.
За печеную картофелину и лобстера, за новую машину и кирпич на голову, за то, что утром проснулся, кашляешь меньше, чем вчера… Но это и есть самое трудное дело – во всяком случае для абсолютного большинства, к которому и себя отношу.
И это не особенность нашего времени. В благоденственном молебне читается отрывок 17-й главы Евангелия от Луки об исцелении Христом десяти прокаженных, из которых только один
…возвратился, громким голосом прославляя Бога, и пал ниц к ногам Его, благодаря Его; и это был Самарянин. Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? где же девять? как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника? И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя…
Если кому-то непривычно считать неблагодарность грехом, то пусть считает тяжкой глупостью – так тоже правильно. Потому что в обратном случае будешь есть и не знать, что сыт, гулять по улице и не знать, что свободен.
Но научишься радоваться картофелине, то, возможно, Бог пошлет и лобстера (надолго или только попробовать); а не научишься радоваться лобстеру – не будешь радоваться ничему, только разрушительным грезам, которые тебя же и похоронят. Благополучная жизнь, как всегда, будет оставаться главной угрозой благополучной жизни.
