Директор одной из школ Омска уволил учительницу за фото в купальнике, размещенное в Сети. Причина – дискредитация высокого звания педагога. Результат – Сеть заполонили фотографии учительниц в купальниках, а одна педагогиня из Ростова-на-Дону запечатлелась даже без.
Мужчины также участвовали – разумеется, пропорционально своему присутствию в системе школьного образования, каковое является почти сплошным бабьим царством. Поддержала уволенную и замминистра культуры той же области Анна Статва – надо отдать чиновнице должное: ей было что показать.
Называется все это пиршество для глаз – флешмоб «УчителяТожеЛюди»; по замыслу организаторов и участников, оно должно показать, что, во-первых, см. название, во-вторых, педагоги имеют право на личную жизнь.
Кто спорит, конечно, люди и, конечно, имеют… Меньше всего хотелось бы уходить в моралистику и рассуждать о том, что соответствует высокому званию учителя, а что нет. Собственно, никаких формальных запретов фотографироваться в курортном виде у работников образования нет.
Интереснее другое. Подобная история – далеко не первая и, уверен, не последняя. Молоденьких учительниц уже увольняли за что-то подобное, и из тех же соображений дискредитации профессии. Но урок шел не впрок, даже наоборот – приводил к результатам, обратным ожиданиям строгого начальства. Причем не только у учителей. Наверняка помните историю, как будущие авиаторы из Ульяновска разместили в Интернете свои глупенькие пляски. Их наказали за оскорбление чести мундира, дабы другим обмундированным неповадно было. Но в ответ тем же манером заплясали будущие спасатели, военные, врачи и кто-то еще.
С одной стороны, читается простой замысел – одного наказали, но всех не перенакажете, нас много, – что, в общем-то, имеет здравое зерно: теперь, руководствуясь логикой омской директрисы, надо увольнять десятки, если не больше, учителей по всей стране. А с другой – эти повторяющиеся инциденты свидетельствуют о встрече двух эпох, представители которых в некоторых вещах попросту не понимают друг друга.
Не знаю, сколько лет начальнице Виктории Поповой (так зовут несчастную), но почти уверен, что она взрослела в те же времена, что и я – когда люди руководствовались должным и разрешенным. Поэтому слово «нельзя» имело не прикладной, а универсальный характер. Запрещено все, что не разрешено. «Нельзя» регламентировало одежду, слова, круг чтения, зрелищ, стиль поведения и, кстати, личную жизнь. Как во всяком авторитарном государстве, главными носителями жизненного стандарта были учителя (они, по словам Бисмарка, выигрывают и проигрывают войны, а вовсе не генералы), поэтому статус учителя был близок к сакральному. Это внушалось не только идеологией, родителями, а самим пафосом тогдашней культуры: «Учитель, перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени…» Лет в семь я увидел из окна троллейбуса свою первую учительницу – Тамара Ивановна в платочке, сером пальтишке стояла на остановке и держала в руках садок с куриными яйцами, – это зрелище настолько потрясло меня, что я помню до сих пор и платочек, и садок… Потрясение случилось от того, что она выглядела как просто человек, такой же, как все люди, – а божество не может предстать в таком виде и окружении, это противоречит его надмирной природе.
Более того, уверен, что, увидев кого-то из своих учеников, Тамара Ивановна постаралась бы спрятать садок с яйцами за спину, поскольку знала, что он ломает образ. Моя московская тетя, учитель русского языка и литературы, в глубокой старости подрабатывала репетитором – принимала одного-единственного ученика, перед приходом которого облачалась в вишневый бархатный костюм с жабо и брошью, надевала лаковые туфли, брала указку и только в таком виде открывала дверь этому балбесу. Но главное – я видел совсем другого человека, иной стати и тембра голоса, абсолютно не похожего на ту старушку, которая в выцветшем халатике, шаркая тапочками, еще сегодня утром двигалась на кухню готовить тебе завтрак. Это была не тетя. Это была каста – а любая каста строится на должном и запретном.
«Нельзя» ставило общество в рамки дисциплины, которая приносила свои плоды – ими мы пользуемся до сих пор, – но в конце концов люди устали от деспотии этого слова.
Мало кто сейчас помнит, что одним из популярнейших лозунгов перестройки был «Разрешено все, что не запрещено», – для тогдашних людей эта фраза стала откровением. Пробивало себе путь другое господствующее слово – «можно». За время его власти родилось, выросло и повзрослело целое поколение, даже полтора поколения… Оно и пришло, как раньше говорили, в народное хозяйство, в школы в том числе. Гиблое дело сопоставлять тогдашнее «нельзя» с теперешним «можно» – у того и другого есть свои заслуги, но и грехов выше крыши. Суть в том, что люди, повзрослевшие при «можно», элементарно не могут представить себе прошлые реалии, как я не представляю принцип действия кремневого ружья и удаление аппендикса без наркоза. Мои дети не верят, что когда-то в магазинах был только уксус, соль и эмалированные ведра. Тем более когда им скажешь, что развод мог поставить крест на карьере, а любовниц пропесочивали на собраниях, они сделают круглые глаза и спросят: «Это как?» Да что развод – из-за расстегнутой ширинки падали с пьедестала, как упал один главный редактор большой газеты, застигнутый милицией на своем зигзагообразном пути с мужских посиделок. «Он же не на работе, это его личная жизнь, – скажут взрослые дети. – Какое они имели право?» Имели, деточки, имели, вам не понять… То, что история с учительницей из Интернета вызывает у них – людей, окончивших вузы и, я полагаю, в большинстве своем образованных и вообще хороших, – коллективный протест, я не склонен объяснять нравственной развращенностью, правда и без «перегибов на местах» не обходится.
Люди эпохи «нельзя» и эпохи «можно» сосуществуют как неандертальцы с кроманьонцами – не смешиваясь, – и последние уже понемногу формируют жизнь под себя. Не думаю, что это ужасно. Это естественно.
Хотя, увидь я тогда, в семь лет, Тамару Ивановну не то что с кошелкой, а – прости, Господи, – в бикини, наверное, мое здоровье было бы подорвано на все последующие годы.
