Уход из жизни великолепного Андрея Васильевича Мягкова открывает подлинно грустный смысл казенной фразы «российская культура понесла тяжелую утрату» — один за другим уходят люди того поколения, которое было способно создавать шедевры.
Непосредственные сменщики эту способность проявляют чрезвычайно редко, о «внучатах» лучше вообще помолчать. Конечно, можно оправдать их тем, что взрослеть пришлось в «не то время», но время всегда — «не то».
Кроме того, смерть Андрея Мягкова побуждает еще раз задуматься о главном образе, который он воплотил. Это «маленький человек». Понятно, что актер – одно из звеньев творческой цепи, от автора и режиссера до гримера и художника по костюмам; но без актера все прочие звенья обнуляются, ведь зритель видит только его… Актер, если он действительно талантлив, становится вершиной, пробивающей потолок коллективного замысла.
Маленький человек, как известно, начался с Акакия Акакиевича Башмачкина, которому единственная попытка пожить «не хуже людей» (т.е. всего лишь обновить верхнюю одежду) стоила жизни, потому что он абсолютная жертва, не имеющая даже пары жалких иголок на поверхности, способная лишь тихо укорить мир в его жестокости – «зачем вы меня обижаете?»
Его образ вызывает сострадание к нему и стыд за себя, и поэтому, как принято считать, русская культура безоговорочно полюбила маленького человека за его неосознанную святость.
Это не совсем так. И часто – совсем не так.
Три главных «маленьких человека», созданных на экране Андреем Мягковым, – Карандышев («Жестокий романс»), Новосильцев («Служебный роман»), Лукашин из «Иронии судьбы».
Мелкий почтовый чиновник Карандышев в канонических трактовках «Бесприданницы» Островского являет собой самое мелкое, гадкое насекомое в компании хищников, претендующих на тело красавицы Ларисы, которая их совместными усилиями превращена в вещь и уничтожена – руками самого мелкого, что делает его еще более отвратительным. Таковым он изображался и на сцене, и в кино.
Мягков создает человека бесспорно пошлого – но все же человека со своим «святая святых», пусть и запрятанным где-то глубоко. И тем самым переворачивает с ног на голову всю канонику.
Он, а не бесприданница, становится главной жертвой, потому что сначала она убьет Карандышева, убьет тем, что смертоноснее пистолета.
Лариса прекрасно знает, что она вещь, и с этим вполне согласна; она только хочет, чтобы ее купил богатый и красивый, но тот обманывает, не покупает, и в отместку – не только ему, а всему миру – она ломает жизнь бедному и некрасивому. И делает это походя, потому что видит в нем нечто вроде прикроватного коврика. Он же, как выяснилось, не коврик, а человек, в нем есть предел, который преступать нельзя, и за свою фатальную слепоту Лариса платит жизнью.
Этот последний предел и сыграл Мягков.
Если Карандышева можно считать своего рода местью за беззащитного Акакия Акакиевича, то Новосильцев и Лукашин появились не из священной классики, совсем из другого времени.
Исторически это время – вчерашнее, по-человечески – почти забытое, но то и другое неважно, поскольку эти два очкарика остаются точками притяжения даже для молодых, непонимающих, что такое «я тебе должен два рубля десять копеек, с получки отдам».
Это притяжение – от их незаметной, но явной жизненной стойкости и цепкости. Мир вообще не любит дряблых, вялых, уходящих в сплошную рефлексию, он любит именно таких.
Но секрет в том, что эти стойкость и цепкость никак не связаны ни с циничной хитростью, ни с подлостью, они вообще как бы незаметны, и нелепые ситуации, в которые попадают тот и другой, не пачкают их, потому что это – хорошие люди, только тихие, нераспознаваемые в своих достоинствах.
Как говорил Сократ – не только гений, но и подкаблучник и пьяница, – с таким человеком ничего плохого не случится ни при жизни, ни после смерти.
Давно мы видели хороших людей на экране?
Давно. Я уж не помню, когда в последний раз. Нынешний маленький человек весь какой-то ощетинившийся, как психически больная болонка, лающая на всех без разбора и не способная по-настоящему укусить. Или пафосная жертва, втайне наслаждающаяся своим жертвенным статусом, потому что «не мы таки, а жись така».
Такая вот обстановка на данный исторический момент.
Об Андрее Васильевиче мы будем помнить, и слава богу, что кино – не сцена, где вместе с артистом исчезает весь он и всё его.
