Приходит время, когда необычное становится рядовым предметом быта, и наоборот – некогда обыденное порождает всеобщее удивление и ажиотаж.
Одно время малиновый пиджак и золотая цепь считались форменной одеждой известного класса, а теперь это карнавальный костюм – все начинают оглядываться, показывать пальцем и спрашивать друг у друга, какой нынче праздник.
Центральным событием прошедших полутора недель (пока наши у немцев в хоккей не выиграли) стали слова артиста Серебрякова о том, что национальной идеей России являются «сила, наглость и хамство». Суть даже не в том, что он так сказал, а в широчайшей реакции на это высказывание. Возбудились все – от рядовых налогоплательщиков до элитобогемы и официального представителя Кремля.
Представить себе нечто подобное еще лет 10–15 назад было бы трудно, почти невозможно. Имею в виду, конечно, не такие слова, а реакцию. Такие слова сочились беспрерывно, из всех дыр, как вода в запущенном санузле, и если бы общественность и Кремль добросовестно отзывались на каждое из них – не важно, с осуждением или поддержкой, – то были бы вынуждены бросить все и заниматься только этим. Потому что такова была «атмосфера».
Кстати, тот же артист сказал: стоит отъехать от Москвы на 60–70 километров, и будто попадаешь в 90-е. Возможно, он имел в виду гопников из пределов Золотого кольца, которые и вправду весьма консервативны в одежде и повадках, а также запущенные деревни, плохие дороги и прочие неприглядности. Однако надо признать, что именно столица стоит на первом месте по концентрации реликтов 90-х, каковым является и сам упомянутый артист. Девяностые – это же не только бандиты на местах, но и либералы в центре. Их удельный вес и сейчас достаточно велик, а тогда был почти абсолютным. Поэтому порассуждать о том, что «русские – природные свиньи, а эта страна – помойка, в историческом и буквальном смысле», считалось таким же привычным, как «здрасьте». А теперь отдельные проявления этого привычного вызывают всенародное обсуждение и, более того, осуждение, – реликтам тяжело сживаться с такой переменой, они нервничают.
Почему происходят такие перемены? Наверное, потому, что любые революционные слова и мысли рано или поздно теряют оригинальность. Но еще и потому, что публика окончательно уясняет, зачем это говорится, начинает скучать, потом раздражаться…
Один архимандрит рассказывал, как ехал недавно в поезде из Москвы в Гродно. Соседи, увидевши подрясник, начали приставать к служителю культа с разными вариациями одного и того же сакрального вопроса: «Почему попы ездят на мерседесах?» Архимандрит поначалу пробовал отвечать – мол, родные, не все же ездят, у меня, например, вообще машины нет, я с вами же еду, в плацкарте на верхней полке, ко мне-то какие претензии, – но потом бросил это глупое дело. Потому что понял: вопрос про попов и мерседесы в принципе не нуждается в каком-либо ответе. Просто так люди, очень далекие от церкви, которым церковь как таковая крайне неприятна, изливают свою нелюбовь к ней. И обычную зависть, конечно. Следовательно, как ни ответь – все равно будут спрашивать. Ради самоудовлетворения.
Точно так же, ради самоудовлетворения, произносились и произносятся речи вроде той, которую толкнул артист. Достоевский, когда сочинял известную фразу «либерал – всегда лакей, всегда ищет, кому бы сапоги вычистить», упустил обратную сторону: либерал – всегда нарцисс. Именно нарциссизм, а не «взгляды», является психологическим фундаментом всего рукопожатного сообщества. Как известно, люди, ошарашенные собственной моральной красотой, почти физиологически нуждаются в черном, а еще лучше грязном фоне. Хорошо, когда с окружающей грязью нет проблем – это самый здоровый для них климат, – но когда грязь понемногу отступает, они начинают задыхаться и бегут. В ту же Канаду, например. Их страдания плебсу непонятны, более того, плебс они раздражают. Приходится из последних сил хоть что-то предпринимать для улучшения собственного самочувствия, т. е. говорить привычные слова, в которых, повторю, никакой идеи нет, а есть сплошная физиология.
Лет десять назад этого еще не понимали, начинали спорить, причем по существу – о, нет же, нет, не все наглые, не все хамы, у нас много прекрасных людей! А космос? А балет? А Пушкин-Лермонтов-Толстой? А периодическая таблица элементов?
Происходило такое от искреннего заблуждения и вообще незнания предмета. Но теперь знание худо-бедно появилось, да и сама общая обстановка изменилась, потому отправления господ, страдающих запущенным нарциссизмом, воспринимаются как элементарное антиобщественное действие.
Под занавес открою вам страшную тайну. Либерал нуждается в России, более того, он критически зависим от нее. Если ее не станет, то и сама его значимость для «цивилизованного мира» обнулится, а психика, не способная нормально функционировать без российской грязи, реальной и придуманной, свернется, как свиток. Вот они и приезжают, когда совсем плохо, – подлечиться.
