В заголовок вынесена великолепная строка московского поэта-миниатюриста Вишневского, некогда популярного, а теперь куда-то запропастившегося.
Довелось однажды мне повстречаться с людьми весьма успешными, и при этом – хорошими. То есть очень хорошими, чрезвычайно, непередаваемо, феноменально благородными – и при этом скромными, настолько скромными, что о своей скромности они могли говорить бесконечно. Едем как-то с одним из таких замечательных людей на машине – дорога дальняя, трасса федеральная, отношения отличные, – и он рассказывает о своей жизни. Час рассказывает, два, третий пошел (остановка на обед – там жевать надо, а не рассказывать), потом четвертый, пятый, стемнело… К пятому часу я испытал явные позывы забраться под сиденье, и не столько от обилия речи, сколько от ощущения собственного ничтожества.
Индивидууму, ежеутренне просыпающемуся с мыслью, что жизнь его заворачивает куда-то не туда и надо что-то в себе подладить-смазать-заменить, согласитесь, тяжко осознавать, что в полутора метрах от него (машина очень большая) сидит другой индивидуум, не только феноменально, фантастически скромный, но и чудовищно честный, что подтверждается каждым мельчайшим фактом его биографии, непередаваемо удачливый, энергичный, трудолюбивый, самый верный муж среди верных мужей, и одновременно первый герой-любовник, когда выпадало быть героем-любовником, красавец, иностранный гражданин со знанием языков и по совместительству истинный, не как разные дешевки, патриот, невероятно заботливый сын, строгий, мудрый отец, человек, всегда находящийся в центре всех житейских ситуаций, на всех именинах – именинник, на всех поминках – покойник…
Нетрудно понять, что, обладая столь очевидными, даже кричащими достоинствами, к окружающему его человечеству — точнее, к его отечественному фрагменту — был он строг. Прям и непримирим. Резал правду-мать: «Везде найдешь людей лучше русских»; «Асад завез Путину четыре чемодана денег, и Путин бомбит мирные города»; «Что тебе эта власть дала – жалкий маткапитал в обмен на рабство? За гроши вас покупают!»; «А ты знаешь, что Путина в трех самолетах возят – в первом трап, во втором — сам, в третьем – его вещи?»; «Власов – не предатель, а великий полководец, потому что армию сдал, людей спас»; «А ты как — не считаешь блокаду Ленинграда геноцидом собственного народа?»…
Кстати, по части Власова и прочего, говорил все это человек с дипломом филфака МГУ, причем не последних занюхано-коммерческих времен, а советских, когда дипломы еще считались настоящими.
За тридцатилетнюю трудовую биографию приходилось мне работать с разными людьми, в том числе с нарциссами. Опыт подсказывает: наличие в коллективе нарцисса – гарантия повального конфликта. Так было всегда и везде. Собственно, и с этим выдающимся во всех отношениях человеком я больше не общаюсь. Точнее, он со мной. Мой глупый эксперимент – нормальные люди всегда могут наладить отношения даже при несходных убеждениях – закончился пшиком.
Но, по правде говоря, в давешние времена я не допускал, что нарциссизмом может страдать (хотя – стоп! – почему страдать?) целый класс. Надо было внимательней смотреть вокруг.
Сам древний термин «совесть нации» подразумевает, что у каждого из нас по отдельности совести нет. Нужно обращаться к некоему внешнему источнику совести, который, прошу заметить, сам себя объявляет таковым, что, в общем-то, неудивительно для людей, осознающих свои столь очевидные (см. выше) достоинства. То, что совесть – по самой природе своей – вообще-то ест не посторонних, а самого обладателя, из внимания упускается.
Видимо, поэтому «совестью нации» не объявляли себя Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский; не числилось этого ни за Александром Невским, Дмитрием Донским, великим по национальному чувству Иваном Третьим, самоотверженным Петром Великим, ни за Суворовым, Кутузовым, Королевым, Гагариным, Пушкиным, Достоевским, Тютчевым, Буниным, Пастернаком, Бродским, Левитаном, Репиным, Нестеровыми (и художником, и летчиком), ни за бесчисленными новомучениками. Даже знаю почему: они всего лишь считали, что делают свое дело, и старались делать его по максимуму, во славу Божию. Вот и вся природа их подлинного величия.
Но тот классовый нарциссизм – тоже часть нашей истории, хуже того, — натуры. Потому что самозванство — оно ведь тоже русский национальный эксклюзив: пара лжедмитриев, гроздь государей петров федоровичей и прочая светотень…
Поздние Толстой и Лесков, Бакунин, Герцен, Некрасов, Чаадаев, Короленко, Ленин, Троцкий, батька Махно, Джугашвили жили с осознанием, что они – совесть тех, у кого ее не может быть. Они только сами себе могут быть благодарны. Здесь заканчиваю, потому что объемом ограничен…
