Утром на улице уже приличный колотун. Сибирь, ноябрь. Иду, спрятав нос в теплый шерстяной шарф, и радуюсь, что в пуховике жарко, как в бане. Значит, зимой не замерзну. И ботинки у меня припасены на толстом овечьем меху. Грубые, но крепкие, кожаные. Переживем зиму, переживем…
Хлеб домашний будем печь, сериалы смотреть, дачную ягоду размораживать и есть, солянку варить – крепкая еда. Такую, чтобы в ней аж ложка стояла.
Надо будет к Мише Бирюкову в избушку на Кемчуг съездить. Посидим у печки с рюмкой чая, побеседуем за искусство. Ляпота. Ветер за окном воет, а в избушке тепло, темно, чайник на печке бормочет, дрова трещат, Миша про Гойю речь держит.
Иду и улыбаюсь своим мыслям.
Две девчонки лет по 17 обгоняют меня, слышу их щебет.
— Опять эта зима. Еще не началась, а уже надоела. Терпеть не могу зиму.
— Ага, такая длинная. Опять каждое утро все это на себя натягивать, и все равно на остановке стоишь, мерзнешь.
— Уехать бы куда-нибудь, где всегда лето.
— И весной вернуться.
— Лучше совсем не возвращаться.
Засмеялись. Убежали вперед.
Эх, синицы… Мне б этих зим ещё… с полсотни. Раскатал губу, да? Ну, десятка три. Можно?
А ведь и я раньше не любил зиму. Она мне тоже казалась длинной, тоскливой. А на самом-то деле… Сколько там ее? Сентяп, тяп-тяп и лето.
Теперь я люблю всё. Все четыре времени года. Потому что любое из них пролетает со свистом. Елку не успел купить – уже 8 Марта. Пару арбузов съел – опять Новый год.
Нет, зима прекрасна. Пусть она тянется долго. Уголь-то в Сибири есть. Топи себе и грейся. Зима — это стабильность. Наша русская стабильность, которая вымораживает в человеке всякую дурь вроде революций, вегетарианства и борьбы с глобальным потеплением.
Впрочем, и осень тоже ничего.
Уйдешь в тайгу, к березе прислонишься и слушаешь, как падают с нее листья. И вдруг тебя озаряет: неправильно ты живешь, братец. Суетливо. А ведь когда-то мечтал. Погрустишь, конечно. Светло так, себя, любимого, жалея. Пообещаешь, что с завтрашнего дня – точно. Позвонишь, скажешь правду, откажешься, простишь и признаешься, унесешь и больше не принесешь.
Безалаберная и порывистая весна сулит надежды. Вздрогнешь в предвкушении: а вдруг опять? Как тогда? Но подлый возраст и злая мудрость скептически ухмыляются: да брось ты. Оно тебе надо? Трепет сердца и разочарования.
Эй вы там, заткнитесь оба, больно умные.
Лето… Ну что лето? Приятная подготовка к зиме. И персики везде! Куда ни глянешь – там персик, и там. А вот еще два, лучше тех. Глазам больно.
Вроде все перечислил, ничего не забыл?
Как тот еврейский мальчик, которого спросили на собеседовании перед поступлением в первый класс, сколько он знает времен года. Тот сказал, что шесть. Комиссия удивилась: выйди, Фима, подумай.
Он вышел весь в слезах и объясняет маме:
— Мама, я и правда не знаю больше никаких «Времен года», кроме Вивальди, Гайдна, Пьяццола, Лусье, Чайковского и Глазунова!
— Фима, а Десятников?! Десятников где, я тебя спрашиваю?!
Кстати, надо как-нибудь послушать. Всех семерых.
Зима длинная, время будет.
